Патриотические воззвания, которые от имени Гермогена рассылались по стране в самый момент зарождения освободительного движения, возлагали всю вину за страдания и бедствия родины не на Мстиславского и других начальных бояр, а на «предателей христианских Михайлу Салтыкова да Федора Андронова». Гермоген и его окружение прекрасно понимали, что конфликт с Боярской думой чреват многими затруднениями.

Царская власть считалась оплотом православной церкви, и царь-католик никогда не мог занять московский трон. Король отказался крестить царя Владислава в православную веру, и лишь избрание нового государя могло положить конец смуте и анархии. Но в соответствии с вековой традицией избрать царя не мог никто, кроме Боярской думы. Именно по этой причине Гермоген упорно избегал разрыва с боярским правительством и думой.

Духовенство владело огромными земельными богатствами, внушавшими зависть всем прочим феодалам. Католический король Сигизмунд III беспощадно притеснял православную церковь на Украине и в Белоруссии. В России король щедро раздавал вотчины своим приспешникам, и если он не решился посягнуть на церковные земли, то причина была одна: твердая позиция, занятая влиятельным московским боярством. Патриарх не помышлял о том, чтобы наложить проклятие на членов семибоярщины, потому что нуждался в их покровительстве.

30 июня 1611 года Совет земли первого земского ополчения утвердил приговор, ставший своего рода временной конституцией страны. Мелкие помещики и «старые» казаки составили основную массу земской рати, и они заставили Совет считаться с их интересами. Приговор 1611 года предписывал конфисковать земельные владения у всех бояр и дворян, помогавших врагам и сидевших с «литвой» в Кремле, с тем чтобы раздать эти земли «недостальным» детям боярским и «старым» казакам из земских полков. Однако закон о землях содержал множество оговорок, облегчавших достижение компромисса с Боярской думой. Земли предполагалось отобрать лишь у тех бояр, которые «по ся места сидят на Москве с литвою без жон и без детей». Многозначительная оговорка снимала вину с бояр за сотрудничество с врагом, имевших при себе семьи, поскольку они поневоле должны были оставаться в Кремле, чтобы не оставить жен и детей заложниками «литвы». Остается сказать, что едва ли не большинство членов думы сидели в Кремле с семьями. Земский приговор оставлял им шанс на сохранение всех земельных богатств после перехода на сторону патриотов. Год спустя этим шансом воспользовались и Мстиславский, и другие вожди думы. При переходе в земский лагерь они объявили себя жертвами насилия «литвы».

С могуществом московской знати должны были считаться и фанатически приверженный католицизму Сигизмунд III, и вожди освободительного движения в России. Вторжение безбожных «латынян» на Русь и сожжение ими царствующего града придали борьбе определенное направление. Борьбу за национальную независимость стали отождествлять с борьбой против вторжения иноверцев, борьбой за веру предков. Это определяло отношение патриотов к церкви и ее землям. Земская конституция не только ограждала целостность имений, принадлежавших патриарху и монастырям, но и предписывала «поворотити опять за патриарха и к соборным церквам и за монастыри» ранее отобранные у них села и вотчины.

Из монастырей, поддерживавших земское освободительное движение, самую выдающуюся роль играл Троице-Сергиев. Братия монастыря понесла большие потери во время беспримерной обороны обители от войск Сапеги. В Троицком синодике поименовано 220 убиенных монахов. По словам келаря монастыря Авраамия Палицина, погибло почти 300 старцев. Когда в Москве вспыхнуло восстание, власти монастыря тотчас отрядили в помощь земским людям две сотни стрельцов и 50 вооруженных монастырских слуг. Вскоре же архимандрит Дионисий разослал грамоты по городам с известием о гибели столицы и с призывом встать за православную веру.

Руководство Троице-Сергиева монастыря установило самые тесные связи с земским ополчением. В обители нашел прибежище князь Дмитрий Пожарский — один из главных руководителей восстания в Москве, получивший в те дни тяжелое ранение. Когда казаки убили вождя ополчения П. Ляпунова, его тело было увезено и погребено в Троице. Традиции Сергия Радонежского не были забыты в обители. Келарь и старцы ездили в осадный лагерь под Москву со святой водой и благословением.

В то время казацкое войско и земские отряды готовились к решающему штурму Москвы. По всей стране крепла уверенность, что иноземный гарнизон будет изгнан из Кремля в самое ближайшее время. Главные гонители Гермогена понимали, что в случае успеха земского движения им не миновать виселицы.

11 сентября Михайло Салтыков и Федор Андронов в компании с боярами Юрием Трубецким и Михаилом Нагим спешно выехали из Москвы за рубеж. Боярское правительство облегчило им отъезд, наделив полномочиями «великих послов». Проклятия Гермогена по адресу Салтыкова и Андронова дали результаты, хотя и с запозданием. Патриарх и его сторонники в Боярской думе могли торжествовать. Самые рьяные прислужники Гонсевского принуждены были покинуть Москву. Однако не всем «великим послам» удалось пересечь рубеж. Король нуждался в услугах некогда проворовавшегося «торгового мужика» Андронова, по королевскому указу занявшего пост главы высшего финансового ведомства страны. И Андронову пришлось вернуться в Москву. Вместе с «великими послами» в Польшу уехал бывший патриарх Игнатий. Боярин Салтыков увез за рубеж множество добра. Его сопровождали большие обозы. Греку Игнатию повезло меньше. Едва провожавшие посольство отряды скрылись за поворотом дороги, из леса высыпали «шиши» (партизаны). Они отняли у владыки все неправедно нажитые богатства. Игнатий лишился не только скарба, но и одежды. В Литву он добрался едва живой.

С гибелью Ляпунова дворяне стали толпами покидать ополчение. Номинально Совет земли возглавлял знатный дворянин князь Д. Т. Трубецкой, получивший боярский чин от «тушинского двора». Но он был человеком слабохарактерным и бездарным. Реальной властью в таборах обладали два казачьих атамана — Заруцкий и Просовецкий. Земское ополчение на глазах меняло свой облик, все больше напоминая казачий «воровской» лагерь. Для полного сходства таборам недоставало лишь самозваного царька, но и он не заставил себя ждать.

Захватив руководство в полках, Заруцкий поспешил перевести Марину поближе к таборам — в Коломну. Там «царица» жила с сыном «царевичем» Иваном Дмитриевичем в окружении «придворных».

Использовав свое неограниченное влияние, Заруцкий добился от Совета земли пожалования многих великих вотчин. Простой казак превратился в одного из крупнейших землевладельцев государства. Ходили темные слухи, что Заруцкий, став фаворитом «царицы», втайне помышлял о браке с ней, для чего отослал свою жену — простую бабу — в монастырь. По свидетельству летописца, Заруцкий с казаками «хотяху на Московское государство посадити воренка калужсково, Маринкина сына, а Маринка в те поры была на Коломне». В свое время Заруцкий служил верой и правдой царю-расстриге, затем провозгласил царем шкловского бродягу, явившегося в Стародуб из-за кордона. Сын венчанной царицы Марины имел ничуть не меньше прав на корону, чем его предшественники. Соблазн усадить на трон царственного младенца, чтобы править его именем, был очень велик.

Троицких монахов встревожили слухи о заговоре в подмосковных таборах. Но они были слишком тесно связаны с земским правительством в таборах и не желали множить раздоры. В своих письмах к городам они призывали воевод поддержать «московского государства бояр и воевод князя Дмитрия Тимофеевича Трубецкого да Ивана Мартыновича Заруцкого». Иноков нисколько не смущало то, что казак Заруцкий по своему худородству не имеет ни малейшего права на московское боярство. Земское правительство не могло обеспечить снабжение таборов, и казаки стали грабить села и деревни, нападать на поместья и их владельцев — дворян. «Казаки же, — писал Авраамий Палицын, — начашя в воинстве велико насилие творити, по дорогам грабити и побивати дворян и детей боярских».