Пострижение Федора (Филарета) Романова свидетельствовало о том, что у Годунова не было намерения физически устранить главного из своих соперников. Монашеский куколь отнял у Филарета шансы на обладание троном: расстрига не мог одеть на себя корону. Тем самым главная цель была достигнута.
Братья Федора были разосланы по тюрьмам в разные места: боярин Александр — в Усолье-Луду на побережье Ледовитого океана (Студеного моря), окольничий Михаил — в Ныробскую волость под Пермь, Иван и Василий — в Пелым за Урал. Малолетних детей Федора Никитича вместе с их теткой Анастасией Никитичной и семьей Александра Никитича сослали на Белоозеро и там заточили в тюрьму.
Боярин князь Борис Камбулатович Черкасский с женой и младшими детьми также оказался на Белоозере под стражей. Его старшего сына князя Ивана отправили в ссылку в Сибирь.
Князя Ивана Васильевича Сицкого, бывшего главным воеводой в Астрахани, заковали в «железа» и вместе с женой и сыном Василием привезли в Москву, Боярина постригли в монахи и определили в Кожеозерский монастырь, его жену также одели в монашеское платье и поселили неподалеку от мужа. Князь Василий Сицкий был посажен в тюрьму.
Свояк Романовых князь Александр Репнин, находившийся на воеводстве в Иранском городе, был отправлен в ссылку в Уфу.[69]
Подлинные документы по поводу ссылки, сохранившиеся в отрывках, позволяют установить, какими были условия содержания опальных в местах ааточения. Даже те ссыльные, которые не имели думного чина, получили разрешение взять с собой по «детинке» из числа своих дворовых холопов. Холоп прислуживал господину в пути, а затем в тюрьме. Тюрьмой для опального служил двор с рядом хозяйственных построек, предназначенных для обслуживания тюремного сидельца. Пристав, сопровождавший в ссылку младшего из братьев Романовых, получил приказ выстроить для него двор вдали от посада и проезжей дороги. Инструкция предписывала приставу провести все необходимые работы: «двор поставить…а на дворе велеть поставить хором две избы, да сени, да клеть, да погреб и около двора (чтобы — Р.С.) была городба».[70]
В клети и погребе хранились продукты и снедь. Осужденные получали достаточный корм. Так, Василий Романов получал в день «по колачу да по два хлеба денежных; да в мясные дни по две части говядины да по части баранины; а в рыбные дни по два блюда рыбы, какова где лучится, да квас житной». В стране был голод, и казна выделяла деньги для опальных с учетом дороговизны. На содержание младшего Романова была израсходована крупная для того времени сумма в 100 руб. Несмотря на все это, некоторые ссыльные, включая Василия Романова, погибли в местах заточения. Современники подозревали, что их казнили по тайному приказу Бориса Годунова. Близкий к Романовым летописец рассказывал о гибели ссыльных, следуя одной и той же несложной схеме: стрелецкий голова Леонтий Лодыженский, будучи приставом у боярина Александра Романова, удушил своего пленника по воле Бориса, Тимоха Грязной «удавиша» боярина Сицкого с женой, Роман Тушин «удавиша» окольничего Михаила Романова, приставы Смирной Маматов и Иван Некрасов «удавиша» Василия Романова и пр.[71]
Подлинные причины гибели ссыльных были, по-видимому, иными. Розыск об измене Романовых продолжался не менее полугода. Арест и ожидание казни могли сломить даже крепких физически людей. По некоторым сведениям, Романовых и их племянника князя Ивана Черкасского не раз приводили к пытке. Утратив разом высокое положение, власть, земли, некоторые из этих людей оказались на краю гибели, не покидая Москвы.
Первыми жертвами царского гнева стали опальные, принадлежавшие к старшему поколению. Боярин князь Ф. Шестунов умер в Москве «у себя на дворе в опале» еще до того, как Никитичей постигла «напасть», т. е. арест и ссылка.[72] Боярин князь Иван Сицкий принадлежал к тому же поколению, что и Шестунов. После осуждения он прожил очень недолго, хотя содержали его не в тюрьме, а в монастыре. Боярин Борис Черкасский, будучи в ссылке на Белоозере, разболелся старой болезнью. От «камчуга» его живот распух, и вскоре он умер.[73]
«Новый летописец» именовал пристава Смирнова Маматова не иначе как «окаянным» и приписывал ему тайную расправу с Василием Романовым. В действительности Маматов был приставом у Ивана Романова. Последний был человеком больным, несмотря на свою молодость (он болел «старой» болезнью: рукой не владел и на ногу немного прихрамывал). И все же Маматов сумел доставить его в Сибирь живым. Что касается Василия Романова, то его Маматов принял от другого пристава Ивана Некрасова в Пелыме «больна, токо чють жива».[74]
В источниках путь Василия Романова в Сибирь описан в подробностях. Стрелецкий сотник Некрасов получил наказ вести его «бережно, чтоб он с дороги не ушел и лиха никакого над собою не сделал». Приставу вручили железные кандалы, предоставив ему право использовать их в случае надобности. Пока арестованного везли в струге по Волге, он пользовался некоторыми послаблениями. Однако Романов, по словам пристава, как-то выкрал у него ключ от цепи и бросил его в Волгу. Опасаясь побега, Некрасов тотчас заковал колодника в цепь. В мае 1601 г. Романов благополучно добрался до Яранска, где пробыл шесть недель. После передышки ссыльного отправили дальше в Сибирь. Две с половиной недели пристав и арестант шли пешком, «только на подводах везли запасишко свое». На переходах пристав снимал с опального цепи, а на ночь снова ковал в железа. Наступила глубокая осень, ударили морозы. В таких условиях пришлось преодолеть уральские горные перевалы. Не выдержав трудного пути, Василий разболелся, и Некрасову пришлось везти его в санях «простого» (без цепей). Трудное путешествие продолжалось почти 4 месяца.
Власти позволили Василию жить в одних хоромах с братом Иваном Романовым. На всякий случай приставы приковали братьев на цепь в разных углах избы, тут же послав донесение в Москву. В ответ дьяки составили черновой наказ с повелением расковать Ивана и Василия и позволить им «в избе и во дворе ходить по своей воле». В беловом варианте последние слова были вычеркнуты и заменены приказом беречь Романовых крепко, чтобы они «з двора не ходили».[75] Руководители сыскного ведомства в Москве явно старались снять с себя ответственность за смерть ссыльных. Узнав о болезни Василия Романова, Семен Годунов поспешил заявить, будто по государеву наказу «ковать» ссыльных в цепи было не велено и что приставы «воровали», действуя «мимо государева наказу». 15 января 1602 г. Борис отдал распоряжение расковать Романовых, но его приказ пришел в Сибирь с запозданием. Перед смертью с Василия сняли кандалы. Брату Ивану позволили сидеть у постели больного. Причастившись у священника, опальный умер 15 февраля 1602 г. Похоронили его после отпевания в местной церкви.
В марте 1602 г. Борис, узнав о смерти Василия Никитича, велел перевезти Ивана Романова из Сибири в Уфу.[76] Однако Маматов не смог это выполнить из-за болезни опального. 8 мая 1602 г. пристав уведомил царя, что «изменник государев» разболелся «старою своею черною болезнью, рукою и ногою не владеет и язык ся отнял, лежит при конце».[77] Как только Ивану Никитичу несколько полегчало, Маматов немедленно повез его в Уфу. С дороги пристав отписал в Москву, что «изменник» быстро поправляется: «… везучи, язык у него появился, рукою стал владеть … а сказывает сердце здорово, ест довольно».[78]
Обширная переписка между московскими властями и приставами обнаруживает подлинные причины гибели ссыльных. Опальных везли за тысячи верст в Сибирь, либо на берег Студеного моря по бездорожью, нередко в тяжких цепях. Приходится удивляться не гибели осужденных «изменников», а тому, что некоторые из них уцелели.