«Я как мог объяснил ей, почему выбор может пасть на меня. По Валиному вдруг посерьезневшему лицу, по ее взгляду, по тому, как дрогнули ее губы и изменился голос, я видел, что она и гордится этим, и побаивается, и не хочет меня волновать. Всю ночь не смыкая глаз проговорили мы, вспоминая прошлое и строя планы на будущее. Мы видели перед собой своих дочерей уже взрослыми, вышедшими замуж, нянчили внуков…

— Если ты уверен в себе, решайся! Все будет хорошо…»

Через несколько дней, взяв нехитрый свой чемоданчик, Юрий улетел на Байконур.

IV. ПОСЛАНЕЦ ЗЕМЛЯН

Глава первая

Самолет летел на Байконур, навстречу рассвету. Гагарин неотрывно смотрел в иллюминатор.

Плывя над розовеющими поверху облаками, самолет устремлялся к солнцу, с каждым часом приближая их к земле, которая станет известна всей нашей планете. Калейдоскопом ожидания — кто же, кто из них самый достойный — промелькнули предшествовавшие дни. Выбирали, конечно, наставники и государственная комиссия, но накануне отлета на Байконур Сергей Павлович, пришедший к окончанию лекции, сказал, устало присаживаясь:

— Ну, что, орелики, заканчиваете курс наук? Встает вопрос, кого посылать первым. Не думали об этом?

Он, конечно, знал, что думали, и все же застал их врасплох. Может быть, рановато устраивал это необычное испытание? Заерзали за столами, зашушукались.

— Вы как-то слишком в лоб, Сергей Павлович. Тут надо бы покумекать.

— На это я и рассчитывал, — улыбнулся Королев, — вы, летчики, должны любить лобовые атаки. Может, мы останемся и при своем мнении… — Он взглянул на часы. — Время дорого, сделаем так: через полчаса, чтобы каждый написал на своей страничке. Евгений Анатольевич потом передаст мне ваши сочинения. — И покинул класс.

Карпов принес Главному кипу листков через час. Все написали. Одни много, другие несколько слов.

— Мне ведь важна не стилистика, а почему они написали так, а не иначе? Какие критерии отбирали.

— Я, правда, не согласовал с вами, — замялся Карпов, — но, сказал, что подписываться необязательно, лишь бы было честно. И вот без подписи ни одной страницы.

Начали перебирать листки с интересом. Почти все предлагали первым послать Гагарина, объясняя это его личными качествами: честностью, желанием всегда прийти на помощь товарищу, решительностью, широтой знаний, человеколюбием. Это был ответ и на будущее, когда мысли многих людей, забывших, что полет Гагарина был подвигом, устремятся к одному и тому же, почему именно он? Неизвестно, кто раньше сформулировал критерии — психологи-наставники или сам Гагарин, показавший качества, которыми должен был обладать космонавт. Евгений Анатольевич Карпов объяснял это так:

«Для первого полета нужен был человек, в характере которого переплеталось бы как можно больше положительных качеств. И тут были приняты во внимание такие неоспоримые гагаринские достоинства:

беззаветный патриотизм,

непреклонная вера в успех полета,

отличное здоровье,

неистощимый оптимизм,

гибкость ума и любознательность,

смелость и решительность,

аккуратность,

трудолюбие,

выдержка,

простота,

скромность,

большая человеческая теплота и внимательность к окружающим людям.

Таким он был до полета, таким он встретил свою заслуженную славу. Таким он остался до конца».

Но тогда, при том эксперименте с сочинениями, Королева больше всего интересовало, что написал сам Гагарин. Перед этим была прочитана записка человека со странным именем Марс, развеселившая их обоих: «Мое имя Марс, так что мне сам бог велел лететь первым. Но если быть честным перед своей совестью, то я бы послал Гагарина, хотя и негоже на опасное дело первым посылать другого. Я уверен, что лучше его с этим заданием не справится никто».

Григорий полагал, что «на «отлично» может выполнить любую задачу, верит себе, на первое место при отборе ставит отличное знание техники, натренированность, летное мастерство». Судя по всему, этот рвался в космос сам.

Ну а что же Гагарин? Как рассуждает он?

Много лет спустя Павел Попович опубликовал записку, которая, быть может, решила судьбу Гагарина.

«Вопрос очень серьезный, — писал Юрий, — и над ним надо еще много думать. При выборе, вероятно, надо учитывать множество факторов. Здоровье? Но все мы проходили медицинскую комиссию, и довольно серьезную. Техническая грамотность? Но все ребята по всем дисциплинам успевают просто прекрасно. Уверен, что любые экзамены сдадут только на «отлично». Будут другие тренировки, но всегда лучшими будут несколько человек. Трудно выбирать. Однако, по-моему, первый полет — это прежде всего высокое доверие, и на первый план при равенстве других качеств должны выйти моральные качества человека. Вероятно, уже сейчас нужно посмотреть, каким будет человек, первым полетевший в космос. На него будет смотреть вся планета. Как-то не думал об этом раньше, а вот задали вопрос, и приходится его решать. Ведь практически решается вопрос создания новой профессии. Какой она будет? Многое решит первый. Поэтому мне кажется, что первым должен лететь Человек с большой буквы, настоящий представитель Страны Советов. А с другой стороны, ведь, действительно, ничего сейчас не известно. Кроме того, любой отказ может произойти чисто случайно, и никто не знает, что последует за ним. Тогда получается, что послали человека на гибель. Брать на себя такое решение… как-то не задумывался, что конструкторы это делают постоянно. Очень опасно. Но мы же летчики, и каждый мысленно продумал и такую возможную ситуацию, когда решил идти в космонавты. Мы должны быть готовы к любым неожиданностям, для чего и необходима наша столь всесторонняя подготовка. И все же, отбросив в сторону всякие сомнения, я бы доверил, именно доверил, право полета Павлу Ивановичу Беляеву. Он настоящий Человек, с него можно брать пример. Нам, молодым, еще многому надо учиться у него. Он успел даже повоевать на фронте. Я думаю, что и мы успеем слетать в космос. Недаром же нас отобрали с большим запасом. Я очень хочу слетать в космос! Страстно! Хочу и надеюсь, что нас не будут долго задерживать на Земле!»

— Прекрасно, — сказал Королев, — Гагарин обобщил мысли всех. И я рассуждаю примерно так же. Конечно, хорошо бы послать Беляева, если бы не кое-какие претензии медицины.

Юрий не знал, будут ли зачитаны их сочинения, и пока еще группа не разошлась — он ничего не привык таить — высказался открыто.

— Вот что, ребята, кто полетит, неизвестно. Соперничество нам ни к чему. Я, например, назвал первым Павла Ивановича Беляева. Считаю, что он из нас самый достойный.

Беляев встал смущенный, хотя был и постарше, посдержаннее остальных:

— Спасибо, ребята, но здоровье мое не на все сто процентов, и дело, в общем, не в этом. Практически нас всех допустили к полетам. Но ведь признаемся честно, никто из нас не испытывал других перегрузок. После полета космонавта узнает весь мир. Но вот испытание славой — это самое трудное, труднее всего, что мы проходили! — и тепло, ободряюще посмотрел на Юрия.

Что еще запомнилось особенного в этой предбайконурской хлопотливости? Экзамены, конечно, экзамены. Знание корабля проверялось с дотошностью. Феоктистов нажимал на все «нюансы», словно прощупывал вместе с каждым все до тончайшего проводка. Подходил к тренажеру и Королев, может, Юрию так казалось, но в научениях Главного он чувствовал особое расположение. Он вел себя не строгим экзаменатором, а как бы напарником: поощрял хороший ответ, тут же подсказывал, если Юрий забывал какую-то мелочь, как будто собирался лететь вместе с ним.

В присутствии комиссии на земле совершили пробный «полет». Юрий изрядно поволновался, когда, назвав свой позывной, начал проверку оборудования. Мозг работал автоматически, руки сами тянулись к приборам. Пять, четыре, три, два, один… старт! И вдруг вводная:

— На вашем корабле вышла из строя система автоматической ориентации, ваши действия?