Победа социалистической революции сразу же была воспринята Вильямсом как единственно возможный выход из того беспросветного тупика, в котором находилось земледелие.

Вильямс был захвачен грандиозным размахом всенародной революции. С таким же размахом, думал он, нужно подойти и к революционной ломке земледелия на беспредельных просторах Советской России.

Чтобы помочь этой революционной ломке, Вильямс с первых же дней революции берется за самую деятельную разностороннюю работу.

Прежде всего он хочет завершить свой многолетний труд — создать книгу об основах земледелия.

Работать в эти месяцы было нелегко. Начавшаяся интервенция и гражданская война требовали напряжения всех сил молодой республики. В Москве было холодно и голодно. Петровская академия — она снова стала так называться после революции — была оторвана от города. Паровичок не ходил из-за отсутствия топлива. Занятия шли в холодных, нетопленных помещениях.

Вильямс проводил большую часть времени в Качалкине, приезжая в Академию лишь в свои лекционные дни. Он жил в Качалкине в маленькой комнатке, где стояли кровать и письменный стол, за которым ученый проводил многие часы и днем и ночью.

Летом 1918 года он завершал свой труд. Он посвятил его своим многочисленным ученикам и ученицам. Это была первая часть «Общего земледелия», носившая подзаголовок: «Учение об обработке почвы и о системах восстановления плодородия почвы».

Вильямс хотел дать в руки освобожденному народу надежные способы восстановления и повышения плодородия почвы. В этом он видел главную задачу своей жизни.

Закончив свой труд, Вильямс написал к нему предисловие. Это предисловие звучало песней во славу революции.

«Разорваны вековые цепи, — писал Вильямс, — и перед свободным русским народом развертывается бесконечная даль самостоятельного развития самобытной культуры. Тернист и труден был путь многовекового рабства, не легок будет и путь свободы, но солнце уже взошло, показался багряный край его на горизонте, и пусть это будет багрянец родной крови, великий день, который осветит солнце свободы, стоит великих жертв. Перед лучами молодого солнца русской свободы рассеется остаток тумана, и засияет великий трудовой день, и легок покажется земледельцу тяжелый труд на себя…

Беспредельна русская равнина, бесконечны русские поля, непрестанна работа русского гражданина над родною своею нивой. Не беден русский народ, он попирает ногами несметные богатства своей земли, и нужно только уметь и знать, как взять этот клад, а работа не страшна.

И если удастся этой книге пролить хотя бы ничтожный свет знания на тяжелый труд русского гражданина-землепашца и хотя бы немного подвинуть его вперед в умении завоевывать свою будущую великую мощь, цель моей жизни будет осуществлена и я спокойно сомкну свои усталые веки… Сознание, что и мне пришлось работать на этом пути и хотя бы немного помочь подвинуться на нем вперед — это сознание посильно исполненного гражданского долга перед родной страной».

Вильямс воспринял Великую Октябрьскую революцию как единственно верный путь к победе над землей. Он предвидел, что освобожденный от векового рабства народ добьется превращения социалистической родины в цветущую страну.

Но он ошибся в одном. К этому времени он был уже немолодым и тяжело больным человеком. Ему казалось, что теперь, когда революция привела к возможности осуществления его научных замыслов, он может спокойно умереть, веря, что его труды попадут в надежные руки свободного народа.

Он не знал еще, что революция, создав возможность для претворения в жизнь передовых научных замыслов, приведет к такому духовному подъему и расцвету, что самый воздух революционной страны, небывалая атмосфера творчества и созидания явятся источником живительных сил для всех, кто хочет творить и работать ради всенародного блага.

Больной человек, которому шел уже шестой десяток лет, не знал, что только еще начинается самое творческое, самое деятельное и радостное двадцатилетие его жизни.

Но он начал убеждаться в этом день ото дня сильней.

Прежде всего оказалось, что в его помощи и советах нуждаются многие организации молодой республики. Одной из первых просьб такого рода было обращение московского губернского профессионального союза работников земледелия. Нужно было разработать проект тарифных ставок для всех отраслей сельскохозяйственного производства. Советская власть приступила к созданию первых совхозов, и Вильямс с большой охотой взялся за разработку системы оплаты в совхозах, которая помогла бы превратить молодые социалистические хозяйства в образцовые. Совхозы должны были стать примером для подражания, стать проводниками передовой агрономической науки в деревне. Вильямс работал над этим проектом осенью 1918 года. Он составил подробнейшие таблицы тарифных ставок для всех видов работ и настаивал на установлении дифференцированной оплаты в зависимости от квалификации работника и его стажа. Он говорил, что такая оплата поведет к улучшению всего цикла сельскохозяйственных работ и поможет превращению всех работников в настоящих мастеров своего дела. И уже тут он подчеркивал коренное отличие условий труда при новом строе от той обстановки, которая была характерна для помещичьих хозяйств и капиталистических ферм. Он предвидел расцвет новых форм труда, нового, сознательного отношения к труду. «При новом строе, — писал он в своем проекте, — я не сомневаюсь, очень скоро станет всеобщим сознание необходимости работы не за страх, а за совесть, так как всякий работник во всяком предприятии является одновременно и его хозяином».

Трудно было вести научные работы и исследования. Интервенты и белогвардейцы пытались задушить Республику Советов оружием и «костлявой рукой голода». Восьмушкой хлеба ограничивался дневной паек в Москве. Но и в самые первые тяжелые годы советская власть проявляла заботу об ученых, поддерживала научные учреждения и учебные институты чем могла. В Качалкине в том же 1918 году была создана под руководством Вильямса станция по изучению кормовых растений, разросшаяся за четыре года в Государственный луговой институт. Продолжались занятия и на созданных Вильямсом Качалкинских курсах луговодства, и 1 января 1920 года состоялся торжественный вечер, — посвященный первому послереволюционному выпуску агрономов-луговодов.

В уездном городе Козлове советская власть оберегала и поддерживала питомник Ивана Владимировича Мичурина, впервые после долгих лет гонений и издевательств получившего возможность развернуть свои великие работы по преобразованию природы растений.

И в эти же первые годы советское правительство приняло особое решение об оказании всесторонней помощи Ивану Петровичу Павлову — великому русскому физиологу.

А в Воронежскую губернию, в знаменитую Каменную степь, где Докучаев начал в девяностых годах прошлого века свои опыты по борьбе с засухой, Ленин направил специального представителя, чтобы возобновить опытные работы.

Американские правители, привыкшие скупать на свои доллары чужой ум, чужие таланты и дарования, решили воспользоваться тяжелой обстановкой, в которой оказалась Советская Россия, и переманить выдающихся русских ученых в Соединенные Штаты, посулив им сытую жизнь, удобства, доллары. Американцы слали свои предложения к Павлову, Чернову и другим ученым.

Получил такое послание и Вильямс. Ему предлагалась кафедра в Калифорнийском университете, лаборатории, деньги. Он даже не ответил заокеанским скупщикам.

Велики были материальные трудности, нелегко было проводить исследования и занятия, нехватало оборудования, не было часто света, замерзал водопровод, но ничто не могло заставить Вильямса, так же как и других передовых русских ученых, отказаться от работы или, тем более, покинуть родную страну и поступить в услужение к чикагским фабрикантам или калифорнийским плантаторам.

Вильямс продолжал свои работы в Качалкине и ездил в Петровку на чтение лекций. Поездки в Москву и обратно были сопряжены с большими трудностями. Но Вильямс ни за что не хотел прерывать своих лекций в Петровке, много сил уделяя работе в Академии в тяжелые дни гражданской войны и интервенции.