И вот настал день испытания вакуумной установки. Каков-то будет результат? Удастся ли добиться нужной чистоты стали?

Алтунин уже не раз бывал с Карзановым в мартеновском цеху, и его считали здесь своим; на испытание вакуумной установки он пришел запросто.

Главный инженер Лядов разговаривал с Карзановым:

: — Вы, Андрей Дмитриевич, верите, что всем нашим мучениям приходит конец?

— Нам не во что больше верить: остался лишь вакуум. Хотя лично я не убежден, что все сразу может получиться без сучка, без задоринки. Многое будет зависеть от того, насколько удастся нам обеспечить максимальное разрежение.

— Опробуем разные варианты включения насосов.

— Этого мало. Главное, на мой взгляд, — высокая герметичность...

Алтунин с любопытством наблюдал, как производится отливка слитка под вакуумом.

Вакуумная камера герметично была закрыта алюминиевым листом. В этот лист направили струю жидкой стали. Алюминий проплавляется, и струя стали, попадая в разреженное пространство камеры, должна превратиться там во множество мельчайших капель и струек. Тем самым, как говорили инженеры, создаются наиболее благоприятные условия для полного очищения металла от газов. И он застынет потом в восьмигранной изложнице.

Но вот и это все осталось позади. Снова волновался весь завод: что покажет ковка? Удастся ли на этот раз выдать изделия без трещин, или опять поиски, бесконечные поиски?

Все из бригады гидропресса, как по уговору, явились в цех с небритыми лицами. Один Алтунин, как всегда, был выбрит до блеска.

— Это еще что такое? — изумился он. — Почему небриты?

— Нельзя, бригадир, — ответил за всех Пчеляков. — Перед ответственной ковкой бриться не положено — брак может получиться.

— Бороды ваши не помогут, — сказал Алтунин, — сегодня утром мне пустой мусоросборник дорогу переехал.

— Еще хорошо, что попа не повстречали: самая дурная примета. Помню, мне поп дорогу перешел, когда я бежал на экзамены по английскому, и что вы думаете, на тройку еле вытянул.

— Кончай травить, морячок, — остановил его Алтунин. — За ковку пора браться... На вакуум надейся, а сам не плошай...

Опытный слиток весил тридцать девять тонн. Если будет достигнута удача, бригада сразу же начнет ковать промышленный, стосорокатонный. Так было обещано и Самариным и Лядовым.

Алтунин почти не сомневался в удаче. Ощущение какой-то легкости не покидало его. Мир опять был прекрасен!

С Кирой они встречаются по-прежнему, и вчера он сделал, кажется, удивительное открытие: главное в ее натуре — постоянное стремление к самостоятельности! Отсюда все: учеба в техникуме, работа на заводе, намерение уехать от родителей в Москву, чтобы получить там высшее образование без папиных звонков декану и знакомым профессорам. И участие в рискованном эксперименте Скатерщикова — это тоже вызов тираническим заботам родителей. Она не терпит никакого гнета. По всей видимости, и Карзанов пострадал из-за этого: стоило только Кире понять, что он хочет подчинить ее, как подчиняет всех, и гордость Кирина возмутилась...

Теперь-то Сергей знал, как поступать с ней: не навязывать себя, свои мысли, всегда ждать. Силы снова переполняли его. А вокруг — обжитый привычный мир: громада гидропресса, два ковочных крана с кантователями и один вспомогательный, нагревательные печи, ямные печи для накапливания горячих слитков... В этот мир Алтунин врос всем своим существом.

Сегодня он ковал с особым наслаждением. Это уже была не работа, а игра. Красивая игра в зареве нагревательных печей, под пронзительный вой сирен. И в эту игру так же весело включилась вся бригада — молодые, ловкие ребята, знающие цену мастерству, от каждого, как от слитка, летят горячие искры.

Вакуумированный слиток был весь какой-то бугристый, шершавый. Но это не беспокоило Алтунина. Он начал протяжку вала турбогенератора, применяя комбинированные и вырезные бойки определенной ширины, все больше и больше воодушевляясь. Темп ковки нарастал. Все увеличивалось и увеличивалось число ходов гидропресса.

— Закатать хвостовик и отрубить излишек!

— Сбиллетировать на тысячу триста миллиметров!

— Отрубить кюмпель!

— Осадить до тысячи трехсот пятидесяти миллиметров!

— Проковать на тысячу четыреста!..

Ему казалось, что на эту необычную ковку обязательно придет Скатерщиков. Не может не прийти!

Но тот не пришел.

Зато пришел Карзанов. Сергей не сразу узнал его. Сквозь пот, обильно струившийся по лицу, увидел Андрея Дмитриевича будто через мутное стекло.

— Я за вами, Сергей Павлович!

— За мной?

— У главного инженера после смены — совещание. Помните, я вас предупреждал еще на прошлой неделе? Будем обсуждать проект свободной ковки на изотопах.

Сергей облизнул воспаленные губы. Хотел сказать, что чувствует себя бесконечно усталым, ничего не соображает, о совещании забыл и не готов к нему. Но не сказал — он слишком уважал инженеров, которые соберутся у Лядова. Кому какое дело до твоей усталости, Алтунин? Ведь разговор будет идти об автоматизации свободной ковки!..

Входя в кабинет главного инженера завода, Сергей внутренне подобрался: здесь сидели важные лица — сам Лядов, Шугаев, Самарин, Мокроусов, Карзанов, знатные рационализаторы. К своему удивлению, он увидел среди собравшихся Скатерщикова и Киру. Кира слабо улыбнулась ему, у нее было встревоженное лицо. Хотелось подсесть к ней, но Сергей опоздал, и свободное место осталось только у самой двери. Здесь он и устроился.

По лицу Лядова блуждала обезоруживающая любезная улыбка. Он о чем-то переговаривался с Шугаевым, который то и дело приглаживал свой непокорный куцый чубчик и торопливо кивал головой, по-видимому, соглашаясь с доводами главного.

Пересчитав всех присутствующих указательным пальцем, как считают слитки, Шугаев объявил совещание открытым.

— Как все вы знаете, — начал он, — авторитетная комиссия после тщательного расследования аварии в экспериментальном цеху пришла к выводу, что продолжать опробование электросигнализатора Скатерщикова нет смысла. Программное управление этой системы не оправдывает себя. Но поскольку на имя главного инженера поступило заявление от товарища Скатерщикова о внесении в прежнюю схему существенных изменений, мы вынуждены вернуться к этому вопросу. Бюро автоматизации и механизации, изучив все должным образом, считает, что схема Скатерщикова и в новом ее варианте разрешает лишь частную задачу: электросигнализатор может быть установлен только на прессовых машинах небольшого усилия.

Алтунин наблюдал за Скатерщиковым. Тот внешне казался спокойным. По всей видимости, решение бюро автоматизации было уже известно ему. Но Скатерщиков все время играл своей самопишущей ручкой, и это выдавало его волнение.

— Той же проблемой занимался товарищ Карзанов, — продолжал Шугаев. — У него принципиально иной подход к автоматизации свободной ковки. Кузнец Алтунин, как утверждает сам Андрей Дмитриевич, надоумил его применить изотопы...

Он так и сказал — «надоумил». Сергей невольно улыбнулся.

— Таким образом, налицо два проекта. — Шугаев сделал полуоборот в сторону Карзанова. — Ваш проект мы тоже изучили. В нем все современно, оригинально, а главное, безопасно, так как изобретатель отказался от кобальта, решил применить безвредный цезий, который нынче применяется всюду. Найдено то, что надо. К сведению товарищей, незнакомых с проблемой в целом: пресс-автоматы для штамповки железа, выпускаемые воронежским, барнаульским заводами, тоже имеют радиоизотопные датчики, но то, что предлагается товарищем Карзановым, прецедента не имеет...

— Короче! — сказал Лядов и поднял к потолку свои голубые глаза.

— Ну, а если короче, то изобретение товарища Карзанова, которое может произвести переворот в кузнечном деле, я предлагаю передать в наш научно-исследовательский институт! — торжественно закончил Шугаев. — Пусть они займутся реализацией этой блестящей идеи.