Несмотря ни на что, Бекингем никогда не позволял, чтобы его мать беспокоили или критиковали. Возможно, он и сам считал ее назойливой, однако никогда не показывал этого. И ни Яков, ни принц Карл не осмеливались лишать своего расположения слишком активную госпожу матушку.
Бекингем – глава семьи и вельможа
В отличие от своего предшественника Сомерсета, Джордж был искренне благодарен королю за его благодеяния. Ничто не дает оснований сомневаться в подлинности чувств, выражаемых им в письмах (независимо от того, что стиль той эпохи может показаться современному читателю преувеличенно цветистым): «Дорогой папа и крестный, я не знаю, следует ли мне сначала выразить Вам мою благодарность за бесчисленные благодеяния или мою печаль по поводу того, что, как мне известно, Вы прикованы к постели. Лишь знание того, что у Вас нет иной болезни, кроме болезни ноги [26], может послужить мне утешением, и теперь я надеюсь, что следующее Ваше письмо сообщит мне, что Вы уже ходите…»{100} Или другой фрагмент: «Все, что я могу сказать, это то, что я люблю Вас столь естественно и столь глубоко уважаю Вашу мудрость и Ваш опыт, превышающие мудрость и опыт других людей, что если бы весь мир оказался на одной стороне, а Вы – на другой, я во всем подчинялся бы Вам и, если нужно, пошел бы против всего мира»{101}. Подобные изъявления любви, признательности и восхищения, равно как и проявления любви «дорогого папы», продолжались вплоть до самой смерти старого короля. Мы приведем тому еще немало примеров.
Уверенный в дружбе и благосклонности государя – каковые, по сути, никогда не иссякали, за исключением нескольких случаев, когда они были ненадолго омрачены (об этом мы еще расскажем), – Бекингем окончательно утвердился в роли важного вельможи и высокопоставленного чиновника, признанного не только в Англии, но и за границей.
Его состояние было весьма значительным и постоянно росло за счет королевских даров и, надо признать, также за счет подарков от тех, кому фаворит оказывал поддержку. Таковы были нравы эпохи, но в данном случае нет оснований говорить о продажности, поскольку все (или почти все) современники признавали, что Бекингем был готов замолвить словечко перед королем только за тех претендентов на должности, чьи порядочность и компетентность не вызывали сомнений. Даже когда в 1626 году парламент начал против него судебное расследование, обвинители не смогли представить ни одного доказательства, подтверждающего обвинение в коррупции.
В Лондоне главный адмирал жил в роскошном особняке, называвшемся Уоллингфорд-Хауз (Wallingford House), приобретенном им в 1618 году у впавшего в немилость зятя лорда-казначея Суффолка. Что касается загородной резиденции, то в 1619 году он сменил замок Уэнстед на прекрасное поместье Барли-на-холме (Burley-on-the Hilt) неподалеку от родительской вотчины Бруксби и от замка Бельвуар, где жил граф Рутленд. В том же году он купил в Эссексе замок Ньюхолл (New Hall), который также носил название Болье. Отныне это поместье стало его любимым местом жительства, поскольку замок находился неподалеку от основных охотничьих резиденций короля.
Позже, в 1622 году, Бекингем задался целью купить у канцлера Бэкона (после того, как тот подвергся судебному преследованию) роскошную резиденцию Йорк-Хауз, находившуюся рядом с дворцом Уайтхолл. Ему это удалось после довольно серьезной и, прямо скажем, неблаговидной ссоры.
Находясь в Ньюхолле, «дорогой Стини» всегда был в распоряжении короля Якова. В бесчисленных письмах последнего, писавшихся по утрам и доставлявшихся курьером, содержатся просьбы к фавориту приехать к государю после обеда или вечером. Иногда приглашения были адресованы одному Бекингему, иногда его приглашали вместе с Кейт и «малышкой Молли». Порой король сам наведывался в Ньюхолл. Джордж захлебывается от восторга: «Мои олени ликуют, мои телята тучнеют, мои испанские пулярки прыгают от нетерпения, малышка Молли, старшая Молли [графиня-мать?], Кейт, Сью [Сьюзан, сестра Бекингема] и Ваш Стини ожидают в субботу Вашего приезда и целуют руки своего дорогого папы и Бэби Чарлза [принца Карла]. P. S. Клянусь, что последние слова, которые я Вам сказал, настолько соответствуют истине, что я мог бы присягнуть на святом Евангелии и засвидетельствовать это при святом причастии»{102}. Последняя фраза кажется нам загадочной; возможно, она намекает на какую-то размолвку между Яковом и Стини. Здесь мы касаемся самой интимной стороны их взаимоотношений.
Праздники и увеселения
В своих обширных владениях Бекингем вел обычную жизнь вельможи его времени: охотился, устраивал балы, приемы, пиры.
У него была врожденная любовь к роскоши и красоте. Он жил в эпоху искусства барокко, в которую в Англии были широко распространены итальянские произведения искусства, – одни лишь пуритане считали их отвратительными и называли «скандальными картинами папистов» и «дьявольскими идолами». Джорджа Вильерса это не волновало. Его друг Генри Уоттон, посол в Венеции, приобретал для фаворита полотна Тициана, Бассано, Веронезе. Художник Балтазар Жербье, чьи произведения были популярны в Европе, состоял с ним в переписке. В их письмах дипломатические переговоры соседствуют с сообщениями о выставленных на продажу и доступных для приобретения произведениях.
Современники считали, что именно благодаря страсти Бекингема к искусству принц Карл, будущий король Карл I, стал одним из знаменитых меценатов своего века. В последней главе этой книги мы дадим обзор коллекций Бекингема и расскажем об их судьбе после его смерти.
Что касается роскоши, то молодой адмирал умел затмить многих своих современников. Он любил дорогую одежду, драгоценности. Примерно в 1619 году, то есть в возрасте 26-27 лет, он решил носить бородку клинышком и подкрученные усы. Таким образом, его лицо, свидетельствовавшее о затянувшейся юности, пусть очаровательной и соблазнительной, приобрело оттенок мужественной красоты зрелого возраста, и в таком виде его обессмертил Рубенс. Именно таким его узнала в 1623 году испанская инфанта, а спустя два года – Анна Австрийская.
Не стоит, подражая хронистам того времени, описывать здесь подробно праздники, что устраивались в Барли-на-холме и в Ньюхолле. И все-таки нельзя не вспомнить об одном из них: о нем очень много говорили благодаря присутствию короля и принца-наследника.
Праздник состоялся 3 августа 1621 года в Барли. Главный церемониймейстер придворных увеселений Бен Джонсон написал по этому случаю «маску» под названием «Переодетые цыгане» (The Metamorphosed Gipsies)\ текст ее сохранился.
При входе Бекингем встречал государя прочувствованным изъявлением благодарности за оказанные благодеяния:
Государь, Вы всегда озаряли меня своим светом, Нынче ж Ваши лучи ослепляют меня. Вы – солнце Англии – скромный мой дом посетив, Блеск ему придали, так что теперь он сверкает, Словно ларец, в коем собраны все самоцветы Европы.
Вожак цыган (которого играл сам Джордж) предсказывал королю будущее:
За выбор истинных путей, которыми Вы следуете, чтобы истребить Любые ссоры в христианском мире; За мудрые законы, что даете Вы нам как судия войны и мира; За Ваши несомненные заслуги Дадут Вам имя «Яков Справедливый», И Ваши вечные благодеянья Прославят Вас во всем подлунном мире.
Другой цыган пытался предсказать судьбу принца, но, не желая посягать на привилегию Бога, который является единственным властителем судеб, ограничивался благочестивыми банальностями – тем лучше для нас, ведь мы-то знаем историю несчастного Карла!
Все эти действа, сопровождавшиеся пением и танцами, очаровали короля, и он, воодушевившись, тоже сочинил стихотворение:
Рыдавшие доселе небеса С приездом нашим стали улыбаться. Нам улыбается богатый этот дом, С улыбкой нас встречают на пороге. И благородные олени в чудном парке Как будто улыбаются. Так пусть одарит Бог И нас счастливою улыбкою ребенка, А всем друзьям дарует добрый плод Их редкостных достоинств драгоценных!{103}