Но существовала одна весьма сильная личность, которая желала этого брака. Это леди Бекингем. Она и сама склонялась к католичеству, но главное – ее необоримо влекло к себе золото Мэннерсов. Мы знаем, сколько энергии она вкладывала в заключение выгодных браков членов ее семьи. Теперь же речь шла о ее любимом сыне, и она была готова превзойти самое себя Леди Бекингем встретилась с графом Рутлендом, расписала ему все преимущества союза с другом короля и выставила свои условия: Кэтрин должна была получить в приданое 10 тысяч фунтов стерлингов наличными плюс земли, приносящие ежегодно 4 тысячи фунтов. Граф сразу же отказался: он не обладал политическим честолюбием; к тому же различие вероисповеданий в любом случае оставалось непреодолимым препятствием. Если бы его дочь осмелилась уступить оказываемому давлению и принять протестантскую веру, он лишил бы ее наследства. Леди Бекингем удалилась несолоно хлебавши. Однако она не привыкла признавать себя побежденной.
Шанс для преподобного Уильямса
Кэтрин Мэннерс не устояла перед обаянием Бекингема. Ей исполнилось всего семнадцать лет (возраст, который в ее время считался вполне обычным для замужества), но она очень хорошо знала, чего хочет, и не собиралась подчиниться отцовскому запрету. Обретя союзницу в лице леди Бекингем, она начала действовать.
Девушка понимала, что главным препятствием к браку является различие в вероисповеданиях. Она была католичкой, но те, кто хорошо знал ее, не были уверены, что ее приверженность Риму продлится долго, коль скоро обращение в протестантство оказалось единственным путем для выхода из тупиковой ситуации. Для решения вопроса требовалось только вмешательство достаточно ловкого богослова, который сумел бы тактично подойти к делу, избегая любых проявлений агрессивности или фанатизма.
В окружении Бекингема имелся такой священник: честолюбивый, умный, воспитанный, давно искавший возможности проявить себя перед королем, от которого в конечном счете более всего зависело назначение на должности в англиканской церкви. Этого человека звали Джон Уильямc, ему было 38 лет, он являлся деканом в Солсбери, и эта должность давно наскучила ему. Все знали о его враждебном отношении к пуританам, что не могло не нравиться королю. Уильямс решил воспользоваться возможностью обратить Кэтрин Мэннерс в англиканство. Король доверил ему заботы по духовному наставлению девушки. «Преподобный Уильямc принял на себя эту миссию с большой радостью, – пишет его друг и биограф Джон Хэккет, – ибо он знал, что леди Кэтрин будет восприимчива к его наставлениям, понимая, что супружеские узы крепче и сладостнее в тех случаях, когда муж и жена служат Богу, оставаясь едиными в вере. Он изложил ей истину нашего катехизиса [то есть катехизиса англиканского] и описал свадебную литургию нашей церкви. Последняя так понравилась ей, что она признала наших пастырей истинными провозвестниками божественной благодати, способными давать благословение от имени Иисуса Христа»{87}.
После обращения Кэтрин путь для «колесницы Амура», как выразился преподобный Хэккет, был открыт. Оставалось лишь убедить отца девушки, который по-прежнему не хотел уступать требованиям леди Бекингем. Ловкий Уильямс занялся и этим, пользуясь поддержкой короля, объявившего графу о своей личной заинтересованности в благополучном исходе данного дела.
Нетерпение Бекингема: оплошность или шантаж?
Дело было на мази, когда неожиданное событие чуть не провалило его.
Свидетельства современников слишком туманны, и трудно восстановить детали произошедшего. Представляется, впрочем, достоверным, что юная Кэтрин, по собственной воле и, возможно, из-за недомогания, согласилась остаться на ночь в доме матери своего будущего мужа, графини Бекингем, и что лорд Рутленд не впустил ее в отчий дом, когда она явилась туда на следующий день. Он заявил, что его дочь обесчещена присутствием Джорджа. Смущенная девушка вернулась к леди Бекингем.
Вскоре весь Лондон был в курсе событий. По мнению любителя сплетен Артура Уилсона, нетерпеливый жених попытался ускорить брак, поставив под угрозу честь наследницы. Это кажется маловероятным, даже несмотря на то, что оскорбленный Рутленд тоже намекал на это. Однако не стоит полностью исключать возможность шантажа со стороны леди Бекингем.
Как бы то ни было, не отличавшийся сдержанностью Рутленд счел необходимым выставить разногласия на всеобщее обозрение. Он послал Бекингему исключительно дерзкое письмо: «Милорд, признаюсь, что, получив от Вас предложение [о браке с моей дочерью], я мог бы быть тронут словами Вашей Милости, если бы видел со стороны дочери хоть малейшие признаки уважения и любви ко мне. Однако, хотя она и не заслуживает такой отеческой заботы, каковую не ценит, я должен все же защитить ее честь, пусть даже ценой собственной жизни. И поскольку в данном случае речь идет именно о чести, Вы простите мне, милорд, если я объявлю, что мне не в чем упрекнуть себя, а вся ответственность за произошедшее лежит на Вас, каково и всеобщее мнение. Будьте уверены, что, если моя дочь принадлежит Вам, я готов забыть об отсутствии у нее уважения ко мне, несмотря на нанесенную мне обиду. […] Короче говоря, милорд, мой вывод таков: хотя моя совесть и не полностью удовлетворена тем, что моя дочь стала принадлежать Вам, я оставляю Вас следовать Вашим путем, как я буду следовать моим, преисполнившись терпения. Желаю Вам всяческого счастья с моей дочерью, какого Вы сами изволите пожелать, и остаюсь Вашим покорным слугой, лорд Рутленд».
Во Франции того времени подобное дело было бы без промедления решено поединком. Бекингему, боявшемуся рассердить своего покровителя-короля, такой способ не подходил. Теперь, когда Кэтрин обратилась к истинной религии, Яков рассчитывал на брак и советовал фавориту сохранять спокойствие. Бекингем ответил на письмо разозленного отца со всем возможным изяществом: «Милорд, тот тон, с которым Вы обращаетесь к порядочному человеку, равно как и Ваша грубость по отношению к дочери заставили меня сразу же помчаться в Хемптон-корт и броситься к ногам Его Величества, дабы сообщить ему все касательно произошедшего между Вашей Милостью и мной в отношении брака с Вашей дочерью, ибо я боялся, что из-за Вашего неблагоприятного отношения до слуха Его Величества дойдут неверные толки. […] Теперь я могу сообщить Вам, что меня весьма задело Ваше поведение, и, поскольку Вам безразличны моя дружба и моя честь, я должен отныне, вопреки моему изначальному намерению, оставить надежду на брак с Вашей дочерью. Однако всегда и перед всеми я буду настаивать на том, что ее честь ни на мгновение не подвергалась оскорблению, за исключением лишь тех оскорблений, которые были произнесены Вами. Я даже не мог представить, что меня когда-нибудь заподозрят в желании похитить для себя супругу без согласия ее родителей, учитывая те милости, которых Его Величеству было угодно меня удостоить, несмотря на то, что я так мало их заслуживаю. Посему я могу лишь предоставить Вашей совести судить о Ваших действиях и уверяю, что остаюсь слугой Вашей Милости, Дж. Бекингем»{88}.
Рутленд понял, что своим упрямством не только обесчестит собственную дочь, но и вызовет гнев короля. Пришлось еще раз вмешаться преподобному Уильямсу. Вмешался даже принц Карл. И в конце концов брачный контракт был подписан, как того и желала леди Бекингем.
Свадьбу отпраздновали в Лондоне 16 мая 1620 года в узком кругу и без всякой пышности. Бракосочетание освятил Уильямс. Вознаграждение не заставило себя ждать: Уильямсу было предложено деканство в Вестминстере – должность, послужившая первым шагом к Линкольнскому епископству, а затем к посту архиепископа Йоркского. В результате Уильямс вошел в историю как «архиепископ Уильямс», и нам еще доведется проследить за развитием его карьеры.