Это касается и женщин. У Тёндера есть жена на Хольмене, тоже норвежка. Есть, кроме того, сожительница в Нюбодере, и был случай, когда он, понаторевший в военных хитростях, как бы нечаянно назвал своей супруге дом, где на самом деле проживала одна из полюбовниц Турденшолда, намекнув, будто частенько туда наведывается. Она явилась в тот дом, распаленная гневом, рассчитывая застать своего супруга. А увидела командора. Он встал в чем мать родила, поднял в одной руке кубок, другой хлопнул себя по животу, отсалютовал кормовой батареей, расхохотался ей в лицо, отвесил дружеского, но достаточно чувствительного пинка в зад, ущипнул где следует, напоил допьяна, сунул ей за пазуху три золотых и велел везти ее домой на тачке двум матросам, коим было уплачено за то, чтобы они на всех углах кричали:

— Слава его величеству!

Больше она не ходила в Нюбодер искать своего благоверного.

С того раза Тёндер готов в огонь и воду за своего командора.

— Тебя что-то гложет, Михаэль?

— Точно так. Команда отказывается выходить в море, пока не получит жалованье. А в казне денег нет.

Турденшолд поднимается на ноги и смотрит в упор на капитан-лейтенанта Михаэля Тёндера.

Тёндер слышал, о чем говорят матросы на жилой палубе, где они развешивают свои койки. Летними ночами качающаяся койка так славно убаюкивает, а пока уснешь, успеешь наговориться, и сплетня расползается по кораблю, словно опара. Какие только козни не рождаются здесь. Чаще всего они не доживают до рассвета. С приходом нового дня ветер уносит в море все темные замыслы. Но иной раз закваска оказывается столь крепкой, что высказанные слова отливаются в поступки. Когда горечь глубоко въелась в душу, когда в брюхе урчит и в глотке сухо, когда нос сломан офицерским кулаком и плетка прошлась по спинам, размазав кровь… Тогда на борту пахнет грозой.

Команда уже полгода не получала жалованья.

Командор самолично ходил в казначейство и требовал денег. Его встретили там с издевкой. Юный дворянчик с кисточками на каблуках и в надушенном парике высокомерно, хоть и с поклоном, отказал. Разве господину командору неведомо, что в государственных сундуках хоть шаром покати и что его величеству деньги нужны на дела поважнее, нежели ублаготворять вшивых матросов на кораблях его величества? Командору следовало бы дать работу плеткам…

Командор промолчал, стиснув зубы, и ушел. Утешая себя тем, что зычный голос и добрые отношения с матросами и на сей раз помогут поднять паруса. Но он понимал, что и терпению бедняка есть предел, за которым начинают шататься даже самые высокие кресла и низвергаются командоры.

Тёндер и он знают своих людей, знают их настоящее и прошлое. Давно ли и сам Петер играл с рыбацкими ребятишками среди шхер под Тронхеймом? Уже тогда случалось, что молодые парни вдруг расставались с родным домом. Одни — добровольно, других забирали ночью, когда какой-нибудь из королевских кораблей ложился в дрейф, и шлюпки направлялись к берегу, и дома оглашались причитаниями, и матери расставались с сыновьями, прижимая к глазам край передника. Бывало и так, что парни и мужчины вербуются на торговые суда, а там один лишь плесневелый хлеб да жидкое пиво, вот и вся кормежка, разве это жизнь? Уж наверно на флоте его величества получше будет. Перевербуются. И попадают в переплет…

Одна надежда — на призы. Взять абордажем вражеский корабль и ходить по щиколотку в серебряных монетах, знай поспевай собирать! На деле чаще всего удачный абордаж венчался лишь кружкой вина, а лекарь уже щурит глаз, проверяет заточку пилы, готовясь отпилить разможженную ступню.

Но все же есть средства усмирить команду, встающую на дыбы. Тёндер пускал их в ход, и Турденшолд тоже. Обоим ведомо, что команда, оставленная без жалованья, редко заходит так далеко, чтобы отказаться ставить паруса. Однако все работы выполняются с ленцой. Людей одолевает вялость, они не бегают, как положено, а ходят по палубе. Внезапно на каждого второго нападает кашель. Был случай — команда одного из кораблей его величества раскашлялась так, словно давилась пороховым дымом, хотя до вражеских кораблей был еще не один десяток кабельтовых и все понимали, что от надлежащих приготовлений к бою зависит, жить им или умереть. И был также случай, когда из-за строптивости матросов в подобную минуту командор был вынужден уклониться от встречи с противником, обрекая себя на позор.

Но средства есть. Одного за другим — к мачте, где плетка со свистом рассекает воздух и кожу. Это средство — на час, не больше, до вечера не хватит. Всех не выпорешь. Тут нужно кое-что покрепче. Заставить одного прыгнуть с нока. Он шлепается в море, теряет сознание, его вылавливают — живого, а ты грозишь, что за ним последует другой. Обычно после этого люди начинают бегать по палубе, как ошпаренные.

Но не всегда. Тогда ты отбираешь одного и вздергиваешь на рее. Средство безотказное. Правда, за это приходится расплачиваться. Иные только таким способом и могут управлять командой и кораблем. От них можно услышать шутку — дескать, они всегда отмечают Новый год тем, что подвешивают человечка на такелаже до того, как ставить паруса. При таких взаимоотношениях с командой надо постоянно быть настороже.

Командор «Белого Орла» обходится без подобных мер. До сих пор он с ужасом вспоминает, как молодым лейтенантом участвовал в расправе над пожилым матросом, за которым водилась дурная привычка падать без сознания на палубу и кусать себе язык до крови. Говорили, будто у него падучая. Капитан возражал: падучая не падучая, так и так опасно — глядя на него, и другим захочется испытать тот же трюк. Пусть уж прыгнет с нока, авось исцелится. И Петеру Бесселю пришлось загонять беднягу на рею. Загонять при помощи шпаги, покалывая в чувствительные места. Он видел смертный страх в глазах матроса. Тут Петеру пришла в голову счастливая мысль, он крикнул капитану:

— Мы забыли его причастить, господин капитан!..

Крикнул, чтобы оттянуть расправу, в надежде, что капитан передумает. Матросу позволили спуститься на палубу. Явился судовой священник в положенном облачении. Обнажив голову, капитан и прочие смотрели, как матросу дают глотнуть вина и суют в рот галету. После чего беднягу снова погнали на рею и заставили прыгнуть.

Он шлепнулся в море и остался там.

Командор «Белого Орла» не желает властвовать таким манером без крайней на то нужды. Но он понимает, что сейчас поставлено на карту все его будущее. Если команда откажется поднимать паруса, когда подует вечерний бриз, многочисленные завистники постараются довести до сведения адмиралтейства, что командор не способен выполнить приказ.

Он говорит капитан-лейтенанту Тёндеру:

— Пойду прямо к его величеству!

Смелые мысли свойственны командору. И загорелое лицо его, порой омраченное унынием, сразу оживает. Вместе с ним воодушевляются и окружающие. Вот и сейчас Тёндер преображается. Турденшолд зовет камердинера Кольда:

— Отправляйся на берег и раздобудь двое носилок!

Он хочет взять с собой барона фон Стерсена и, минуя адмиралтейство, вручить редкостную драгоценную добычу прямо его величеству. В крайнем случае Турденшолд силой пробьется к королевскому столу, разбросает камергеров, упадет на колени перед королем и громко воскликнет:

— Наконец-то мне посчастливилось! Я доставил вашему величеству самого ценного пленника, какого когда-либо лишалось войско Карла Двенадцатого!

И под восхищенный гул на глазах у оцепенелых камергеров, склонивших голову перед монархом, введут закованного в кандалы пленника. А Турденшолд воспользуется случаем, чтобы сказать:

— Неправда ли, ваше величество, моя команда заслуживает того, чтобы ей выплатили жалованье, и притом незамедлительно?

Барона фон Стерсена выводят на палубу. Он напустил на себя крайнюю важность. Команда глазеет, кое-кто ухмыляется, большинство бормочет что-то и плюет ему вслед, никто не сострадает пленнику.

Кто-то спрашивает:

— Что, повезли голову рубить?