– Я попытаюсь не… мучиться, – я отвернулся и закатил глаза, придерживая шляпу на голове, когда грузовик прибавил в скорости, и ветер в ушах засвистел сильнее.

– Ну, и чем ты занимаешься на родео? – спросил я, прищурившись сквозь шляпу. Я действительно понятия не имел.

– Я ведь не буду УЧАСТВОВАТЬ в родео, да? – зондировал я почву дальше, – Я вообще НИЧЕГО об этом не знаю!

– О, нет, ты не будешь выступать, – Боб сделал большой глоток кофе, – Нужны годы тренировок. Здесь даже есть колледж, в котором обучают выступлениям на родео! Увидишь, куда они поставили тебя. Чаще всего, если ты новичок, будешь ухаживать за лошадьми. Если ты по-настоящему упорно трудишься, учишься быстро, то тебя повысят до ухода за БЫКАМИ!

– Оооо, прогресс, – пробормотал я про себя, представляя себе это. Бык весом в две тысячи фунтов (около 800 килограммов – прим.пер.) гонится за мной, пока я убегаю, прижимая к себе его миску с едой, и он чуть не поднимает меня своими ёбаными рогами за задницу.

Мне нравится идея с лошадьми. Может, у них здесь есть пони, с которых я бы мог начать.

Поездка не заняла много времени, и я был рад. Я думал, как отвязаться от Боба.

Грузовик проехал огромную пустую парковку, затем миновал арены с трибунами для болельщиков и большими круглыми загонами, которые тоже сейчас, скорее всего, пустовали.

Несколько человек толпились неподалеку; у большинства на голове были ковбойские шляпы. Я не видел ни лошадей, ни быков.

Боб пристально рассматривал меня, и сообщил, – Конюшни находятся сзади.

О, окей. Я буду работать за подмостками. Это заставило меня немного расслабиться. Я не смогу спрятаться от мира, если быки будут гоняться за мной посреди сцены.

Я был впечатлен тем, как далеко находилась конюшня. Она не выглядела ветхой или поломанной, как большинство построек, что я видел здесь. Она была современной, белого цвета, с отличной серой крышей и огромным изумрудным травяным полем, раскинувшимся перед ней, а крепкая изгородь окружала идеальные газоны.

– Там лошади пасутся и отдыхают, – указывал Боб, объясняя мне, – А там, спиной к ним, другие загоны, где лошади бегают и тренируются.

Я кивнул, и почувствовал, что улыбаюсь тому, как здесь красиво. Солнце начинало вставать, и оранжевое зарево растеклось по небу. Меня осенило, что обычно в это время меня не существовало для всего мира, я спал, измученный тем, что всю ночь «работал».

Я почувствовал себя обманутым, потому что не мог вспомнить, видел ли хоть один рассвет в своей жизни. Это было так… я не знаю… но внезапно я почувствовал себя иначе… спасенным… чистым… хорошим. Словно от меня исходил какой-то божественный свет… и то, что я обычно ощущал себя грязной дешевкой, на долю секунды прошло.

– Ты в порядке, Муравей? – Боб хлопнул меня по спине, и я сморгнул влагу, образовавшуюся в уголках глаз. Я не мог себе позволить плакать здесь, на глазах у ковбоев. Это был бы конец. Здесь не было места, где бы я смог выплеснуть свои эмоции.

– Да, я в норме, – сказал я, чувствуя, как с души исчезает сварливый старик.

– Не волнуйся, тебе понравится, – Боб улыбнулся мне, когда грузовик медленно остановился.

Окей, может, я был слишком груб, так быстро возненавидев Боба.

Все здесь, в этом милом городишке под названием Каспер, выглядели милыми, порядочными семьянинами. Я знаю, что проблема во МНЕ, а не в них. Я – как квадратный колышек там, где все отверстия круглые (решила оставить эту фразу в дословном переводе, но вообще-то это идиома, обозначающая человека не на своем месте; часть этой идиомы, а именно square peg, то есть квадратный колышек, вынесена в название главы, но в названии это словосочетание совсем не понятно, так что, думаю, мое примечание нелишнее — прим.пер.).

Было несложно заметить, когда мы только переехали сюда, что местные ландшафты превзошли все мои ожидания. Зеленые, простирающиеся, насколько хватало глаз, поля, уходящие в бесконечность; деревья, такие высокие и крепкие, что не видно макушек. Воздух был так чист, что я ОСЯЗАЛ его, вдыхая. Моим легким понадобилось несколько дней, чтобы научиться работать как обычно.

Можно было ехать по дорогам, проезжая горы, красных глиняных гигантов, и когда закат окрашивал их, от этого зрелища невозможно было отвести глаз, даже при всем желании. Казалось, в любой момент на краю утеса может показаться какой-нибудь индейский вождь на своей лошади в боевой раскраске, распевающий песни.

И когда солнце заходило, свет повсюду заливал это удивительное место. Небо было стольких цветов и оттенков, что я даже не смог бы назвать их все. Луну всегда было хорошо видно, и с любого места. Не было нужды высматривать ее из окна маленькой квартирки, и задирать голову вверх, чтобы увидеть ее проблеск. Здесь она казалась ближе. Я мог выйти на улицу через переднюю дверь — и вот она, прямо над величественной грядой зазубренных холмов вдалеке. Я любил просто стоять и смотреть на нее. Это было волшебно. Это заставляло меня чувствовать себя в безопасности, хоть я и знал, что это не так. Еще одна обманчивая богиня.

Все, кого мы повстречали, когда в первый раз выехали в город, казалось, ждали нашего появления; все они знали, что мы новые городские, которые переехали сюда, и все они только и рассказывали, какое это милое место, чтобы жить и заводить семью. Мы не могли рассказать им многого о нашей прошлой жизни, и все, что мы им рассказали, было либо ложью, либо полуправдой. Я чувствовал, словно все еще притворяюсь, все еще прячусь.

И самое главное — глубоко внутри я чувствовал, что Белла не хочет, чтобы кто-нибудь знал, кем я был… я думаю, она стыдится моего прошлого и хочет, чтобы я просто оставил его за спиной, как будто это возможно. Я хотел, чтобы так было. Ради нее… ради Кэти. Но я не знаю, как прекратить об этом думать, прекратить вспоминать об этом… прекратить бояться и быть таким слабым. Они заслужили кого-то лучшего, нежели я. И я знаю об этом.

Бен и Анджела, Белла и Кэти — все они, казалось, принадлежали этому месту, они так легко здесь освоились. Но я чувствовал себя здесь чужим. Этот городок такой милый… такой прекрасный. А я испытывал еще большее отвращение, когда шел по маленьким причудливым улицам, глядя на всех этих счастливых людей, бродящих вокруг. Что-то внутри меня подсказывало, что я не заслужил быть здесь, что все знают, кто я такой, словно от меня воняет темными клубами, маслом для тела и сексом. Это лишь вопрос времени, прежде чем правда обо мне выплывет наружу, и сельские жители с вилами выгонят меня прочь отсюда.

Что, если Кэти узнает? Что, если каким-то образом всплывут детали судебного разбирательства? Что, если все дети когда-нибудь станут об этом говорить, и она услышит обо всем, что я делал? Что, если Белла встретит какого-нибудь порядочного ковбоя и решит, что мое прошлое — слишком тяжелый груз, чтобы его нести? На самом деле, мы с Беллой знакомы всего лишь чуть больше двух месяцев! Она так молода; что, если она решит, что она слишком молода, чтобы разыгрывать мать для Кэти? Что, если она захочет более легких и веселых отношений? У меня заболел живот.

Даже находясь в этих невеселых размышлениях, во мне тлела надежда выжить, пока я глазел на конюшни.

Может, я как-нибудь и приживусь ЗДЕСЬ. Животные не как люди. Они не осуждают тебя, и не заставляют чувствовать себя ненужным.

Боб снова распахнул дверцы кабины, выпуская нас из грузовика, и мы все выпрыгнули, один за другим. Все остальные знали, куда идти, и устремились к ближней двери, на которой сверху на деревянной поверхности было выгравировано единственное слово «КОНЮШНЯ».

Я последовал за толпой, надеясь, что кто-нибудь на конюшне знает, что со мной делать. К счастью, Боб позвал меня, как только мы двинулись.

– Давай, Муравей, я покажу тебе тут все, – Боб положил мне руку на плечо, и я тут же напрягся, не успев сдержаться.

– Прости, – я почувствовал, как щеки заливает краска, и хорошенько сглотнул. В моем мозгу на долю секунды промелькнули кое-какие воспоминания о сэре Кэвине, которые я хотел бы похоронить навсегда. Может, это еще одна причина, по которой я постоянно прятался за Кэти и не отговорил Беллу спать в отдельной постели. Со мной все было в порядке, пока я доводил ее до оргазма, или прикасался к ней,… но когда она начинала прикасаться ко мне,… я паниковал и отстранялся.