– Ммм, не замолкай…, – я могла слушать его весь день, и обняла крепче, …вдыхая аромат «Ирландской весны» на его груди.

– Что ты сказал? – спросила я.

– Я сказал: «Доброе утро, красавица, хорошо ли ты спала?», – перевел он.

– Да, до тех пор, пока один ЧУДАК не пришел меня будить! – я толкнула его, и он улыбнулся еще шире, – Хорошо ли я спала?

– Yo soy el amor lo siento, – сказал он, надувая губы и глядя на меня щенячьими глазами. Я шла к столу, чтобы сесть и налить апельсинового сока. Секунду подумав,… я решила, что… не буду пить сок. Мне было достаточно вчерашних метаморфоз с ним (для подзабывших напоминаю, что вчерашняя порция у Беллы не прижилась – прим.пер.).

– Что это означает? – спросила я и не смогла сдержать улыбку, глядя в его тарелку с яйцами и беконом.

– Прости меня, любимая, – перевел он снова, ставя передо мной тарелку и усаживаясь, справа от меня.

– No grande deal – o, – я попыталась вспомнить что-нибудь из испанского,… и Эдвард рассмеялся, повторяя за мной, – No grande deal – o.

– No es gran cosa (не за что (исп.) – прим.пер.), – объяснил он мне. Я чувствовала себя прямо как Люсиль Болл рядом с Рикки Рикардо (актеры американского комедийного сериала 50-х годов «Я люблю Люси» – прим.пер.).

– Видишь, – сказала я ему, – Насчет «no grand» я не ошиблась.

Он закатил глаза:

– Да, два слова ты сказала правильно.

– А где ты выучил испанский? – спросила я, отправляя в рот кусочек тающего на языке сырного «омлетто де Эдуардо».

– Виктория, – сказал он честно, съедая кусок бекона, его глаза наблюдали за мной, отыскивая признаки гнева, – Ну, не ОНА меня учила. Она заставила меня ходить на курсы. Я могу говорить на нескольких языках.

Я в шоке посмотрела на него:

– Я не знала этого! На каких языках ты говоришь?

– Французский, итальянский…, – он пожал плечами, – Японский, китайский…

– У тебя было много… клиенток – иностранок? – сказала я тоном, в котором не было ни капли осуждения. Я вспомнила о начале наших отношений, когда я расспрашивала у него о его жизни, а он рассказывал мне обо всем, что я хотела знать. И все время, пока мы разговаривали с НИМ, он был как открытая книга.

– Да, – признался он, делая глоток апельсинового сока и не говоря больше ни слова.

– Знаешь, все в порядке, – я толкнула его локтем в бок, наклоняясь к нему, – Мы по-прежнему можем говорить, …как раньше. Я не буду злиться.

– Я знаю, – он застенчиво посмотрел на меня, – Мы просто… не делали этого… в последнее время.

– Lo siento, Эдуардо, – сказала я, надеясь, что произнесла фразу правильно, повторяя то, что он сказал мне, когда сам извинялся.

Он улыбнулся мне… гордо.

– Это было сексуально, – он слегка вздрогнул.

– Я все сказала правильно? – взвизгнула я, довольная, что справилась.

– Да, – его глаза блеснули, когда он осмотрел меня, – Модные брючки. Или мне следовало сказать «smarte pantalones»? (то же самое на испанском – прим.пер).

– Ага, – я наслаждалась своей маленькой победой.

– Я знаю, что трудно говорить о чем-либо, когда здесь Кэти,… когда кто-нибудь постоянно поблизости…, – Эдвард взглянул в свою тарелку, – И я не понимал этого до теперешнего момента, но… я скучал по нашим разговорам.

– Я тоже, – я грустно посмотрела ему в лицо, – Нам нужно найти время поговорить, наедине. Может, когда Кэти уснет.

– Нет, после того, как Кэти ложится спать, мне нравится заниматься кое-чем ДРУГИМ, – Эдвард посмотрел на меня игриво и рассмеялся.

– Мне тоже, но нам нужно поберечься, – сказала я саркастически, – Если мы будем ТАК усердно заниматься этим каждую ночь, я не доживу до тридцати!

Это ему понравилось, и я любила видеть его таким счастливым и беспечным. Даже несмотря на то, что у каждого из нас имелось какое-нибудь «НО».

– Это мило, – сказал он, положив свою руку поверх моей и нежно поглаживая ее пальцами.

– Да, – согласилась я, – Я люблю, когда ты принадлежишь мне целиком. Мне тоже этого не хватало. Я имею в виду, я люблю Кэти,… ты знаешь это. Но… наши отношения еще только начинаются. Я чувствую, что еще так многого о тебе не знаю,… а я хочу знать все,… какие игрушки тебе нравились, когда ты был ребенком, кто был твоим первым другом,… когда тебе первый раз разбили сердце…

Он просиял, слегка покачав головой.

– Что? – спросила я.

– Кто ТЫ такая? – спросил он снова с трепетом. Казалось, он не верит в то, что кто-то может так сильно его любить.

– Я твоя девушка, – сказала я, изо всех сил имитируя голос Форреста Гампа (герой одноименного оскароносного фильма Роберта Земекиса 1995 года – прим.пер.).

– Ты ВСЕГДА будешь моей девушкой, – сказал он голосом Форреста. Но это была не шутка,… об этом мне сказали его глаза.

И именно поэтому,… прямо в разгар завтрака,… мы снова поцеловались.

– Te quiero (я тебя люблю (исп.)– прим.пер.), – пробормотал он, пока мы целовались.

– Что? – спросила я, пока мои губы растворялись в его губах, – Ты только что назвал меня «чудачкой – о»? (здесь игра слов в созвучии испанского слова «quiero» – «любить» и английского слова «queer» – «странный, чудаковатый» – прим.пер.).

Он засмеялся, когда мы оторвались друг от друга, и сказал, – Нет, это значит «Я люблю тебя, ЛЮСИ!».

О, так он тоже подметил, что мы похожи на Люси с Рикки? Порой мы думаем об одном и том же.

– Заткнись и приласкай меня, Рикки! – я скользнула языком в его рот со вкусом бекона.

– Оох, утреннее дыхание! – сказал он в конце, …и я с визгом отпихнула его от себя.

– Ты, ДУРЕНЬ, я ЧИСТИЛА ЗУБЫ! – прорычала я с ухмылкой.

Через секунду мы уже были на полу, боролись друг с другом, …и смеялись как идиоты. Интересно, что бы делали Кэти и Бен с Анджелой, если бы присутствовали при этом.

Чуть позднее Кэти ПОЗВОНИЛА. Я была рада, что не придется выпроваживать Эдварда за дверь, не дождавшись звонка от нее. Он бы никуда не пошел.

Он разговаривал с ней, и я слышала только его фразы.

– Привет, малышка, как дела? – спросил Эдвард.

Пауза.

– О.

– Тебе там нравится? – спросил он, пытаясь говорить бодрым голосом.

Эдвард слушал и на секунду закрыл глаза, присаживаясь на подлокотник дивана, спиной ко мне.

– Нет, малышка, я не пытаюсь снова тебя бросить, – его голос слегка надломился и звучал слабо, – Сегодня ты придешь домой. Ты просто гостишь у бабули и Поп Попа. Я же сказал тебе, что НИКОГДА не брошу тебя снова.

Еще одна пауза.

– Я обещаю, – сказал он, и более глубоким и полным агонии голосом добавил, – Я КЛЯНУСЬ!

– Блин, – сказала я себе, слушая их разговор с кухни, пока мыла тарелки.

Прежде, чем я поняла, что делаю, у меня в руке оказались ключи от машины, и я вручила их Эдварду со словами:

– Поезжай туда. Это кафе-мороженое, которое находится чуть дальше ее школы (видимо, они живут в какой-нибудь пристройке прямо при кафе – прим.пер.).

Эдвард посмотрел на меня, и в его взгляде я увидела благодарность.

– Малышка, я сейчас приеду, – сказал он, вставая и немного наклоняясь к телефону, собираясь повесить трубку, – Да. Не плачь. Я еду. Пока.

– Спасибо, Белла. Прости, зайка, – он быстро поцеловал меня.

Зайка? Кажется, мне нравится.

– У меня сегодня занятия не с утра, все в порядке, – я вручила ему коробку с ланчем и надела шляпу на голову, – Я доеду на автобусе. Поезжай на машине на работу. Я предупрежу ковбоев, когда они заедут за тобой.

– Окей, хорошо, – он заторопился, – Уверена, что ты в порядке?

– ИДИ, ПАПА! – я улыбнулась ему, выталкивая его за дверь и добавляя, – Adios LOCO! (пока, ЧОКНУТЫЙ! (исп.) вспомните, как Джейк в «Новолунии» приветствовал Беллу словами «Где пропадала, loco?» – прим.пер.)

EPOV

Я не знал точно, где находится это кафе-мороженое, но беспокоиться было не о чем. Бен стоял на улице в банном халате, поджидая меня и посылая мне сигналы.

Он размахивал руками, словно я летел на самолете и заходил на посадку.