– Мне кажется, что ее состояние улучшилось? – В конце утверждения прозвучал вопросительный знак.

– Все относительно, коллега, – отозвался профессор. – Разумеется, когда недавно мы наблюдали пик активности, я боялся за состояние мозга Коры. Я уверен, что связи, создавшиеся между мозгом Коры и мозгом ее прапрабабушки, куда сложнее, чем мы допускали. Не исключено даже, что не только Коре известна каждая мысль Дороти, но и Дороти догадывается, что она не одна.

– Она не может нагадить Коре?

– Что мы с вами знаем! Я вычислил в пике мозговой активности вашего агента элемент страха.

– Коре не свойственно это чувство, – отрезал комиссар, словно профессор покусился на честь всего ИнтерГпола и комиссара в частности.

– К счастью, всем людям, даже вам, комиссар, это чувство свойственно.

– Вы забываетесь, профессор!

– Иначе никого бы не осталось в живых, потому что мы бы бросались под движущийся транспорт.

– Ага, вы шутите, – догадался Милодар. Нехватку чувства юмора комиссар заменял быстрой реакцией и предпочитал видеть смешное там, где обычные люди его не замечали. В некоторых руководящих кругах у него была репутация бесшабашного шутника, что, кстати, помешало ему завершить свою карьеру в главном штабе ИнтерГпола.

– Мой компьютер утверждает, – продолжал доктор, – что в эти часы Дороти находилась на месте сражения мятежников из Эпидавра. В те годы там существовала остаточная радиация. Возможно, опасная для организма. Дороти ничего не знает о радиации, не может ее бояться. Но Кора о радиации знает…

– Вы хотите сказать, что Дороти уже достигла цели?

– Вот именно.

– И вы мне не доложили?

– Я не ваш подчиненный, – ответил профессор, которому уже давно надоел Милодар. Поэтому профессор не мог дождаться, когда завершится эксперимент.

– Я сегодня же перевожу лабораторию в распоряжение ИнтерГпола, – вскинулся Милодар. – Ввиду галактической важности нашей с вами работы.

– Ах, оставьте, комиссар, – отмахнулся маленький профессор. – Может быть, это было реально три месяца назад, когда эксперимент только начинался, но только не сейчас, когда у вас такие неприятности в связи с перерасходом энергии и вашими пиратскими вылазками в прошлое.

– Если бы не мои так называемые пиратские вылазки, – обиженно ответил комиссар, – мы бы до сих пор не знали, где находится наша девушка. И вообще потеряли бы ее след.

– Это не столь важно, – возразил профессор. – Ведь в основном связь поддерживает сама Кора с помощью наших приборов, а ваши пиратские наскоки мало чего дали!

– Кто нашел Дороти? Кто устроил Дороти служанкой к Уиттли? Кто вырвал девушку из рук горбатого сексуального маньяка?

– Не думаю, что вашей голограмме было уютно в кувшине, когда в него стрелял из пистолета торговец Рахман!

– Моей голограмме было на это плевать! Она готова пожертвовать собой ради дела.

– И все же, коллега, – вздохнул профессор. – Все же именно нам удалось наладить прямой контакт между Корой и Дороти. И именно нам удалось направить Дороти на поле боя.

– А дальше? – ехидно спросил Милодар. – Вы даже не знаете, отыскала она там что-нибудь или вся операция провалилась.

– Отыскала, – ответил профессор. – Я знаю об этом по реакции Коры. Был момент, когда она испытывала чувство глубокого удовлетворения.

– Что отыскала? Где отыскала? Где это сейчас?

– Наверное, у Дороти.

– Что значит ваше «наверное»? Не исключено, что Дороти не понравилось Зеркало Зла и она выкинула его.

– Вы знаете, что это не так.

– Не так, потому что она запомнила мои указания… – Милодар кинулся было к двери, к генераторам, намереваясь, плюнув на все, снова нырнуть в прошлое и задать Дороти важный вопрос: где вещи?

Но на полдороге к двери Милодар остановился.

У центрального пульта стояли уверенные в себе, равнодушные ко всему биороботы Управления энергетики. Вторую неделю по решению Совета Земли они не оставляли комиссара ни на секунду, ибо он уже трижды нарушал строжайший запрет на растрату энергии и из-за него погибли все помидоры в Северном полушарии.

Комиссар Милодар при всем уважении к нему руководящих лиц Земли был лишен права приближаться к энергетическим пультам и установкам…

Из своей комнаты вышла улыбающаяся Пегги в синем парике. Она вынесла на подносе две чашки кофе для биороботов. И ее можно было понять – биороботы являли собой молодых загорелых красавцев, облаченных в форменные плавки и каскетки. Так как биороботы были равнодушны к переменам погоды, Земэнерго не считало необходимым тратиться на их одежду.

– Но у вас остался один сеанс, – сочувственно произнес профессор, которому также не нравилось легкомыслие Пегги. – Один сеанс, на котором все решится.

– А мне нужно два сеанса! – В последние дни Милодар пристрастился кусать ногти и обкусал их до мяса. – Мне нужен один сейчас, чтобы узнать, какова добыча Дороти, и еще один сеанс, чтобы приказать ей положить вещи в условленное место.

Профессор пожал плечами. Он понимал, что больше снисхождения к Милодару ждать не приходится. Один сеанс, причем короткий.

– Когда? – спросил Милодар у профессора. – Мне же нужно вызывать эпидаврян на передачу ценностей!

– С этим вы никогда не опоздаете, – возразил профессор Гродно. – Они прискачут, как только запахнет жареным. Материализуются прямо здесь! Это такой народец…

Хоть встреча с начальником империи Эпидавр имела место несколько месяцев назад, память о ней запала в душу профессора.

Милодар подошел к саркофагу. Он умоляюще посмотрел на Кору. Потом осторожно постучал согнутым указательным пальцем по прозрачной крышке саркофага.

– Кора, – произнес он ласково. – Девочка моя. Ты меня слышишь?

Прекрасное обнаженное тело агента № 3 покоилось в туманном инертном газе, не касаясь стенок саркофага. Спящая красавица не слышала своего принца.

– Я готов поцеловать крышку гроба, – сообщил комиссар.

– Я вас понимаю, – сказал профессор.

– Из этого ничего не выйдет, – отозвалась от двери Пегги. Один из биороботов хихикнул. Видно, в него было введено чувство юмора.

Милодар отмахнулся от мелких раздражителей.

– Кора! – умолял он. – Корочка! Ну, когда?

И вдруг губы агента шевельнулись. Чуть-чуть.

– Что она сказала? – крикнул комиссар. Он в гневе кинулся к профессору. – Она же что-то сказала!

– Странно, – ответил профессор и включил компьютер, который должен был по движению губ угадать слово или слова, произнесенные спящей. Профессор долго подбирал частоту и высоту звука, он играл на клавиатуре, как Паганини. И наконец на дисплее появились зеленые буквы: «Потерпите. Я скажу…»

– Я скажу, – повторил комиссар.

Он ударил себя в грудь большим волосатым кулаком.

– Она услышала и постаралась! Для меня.

И, вытирая набежавшую слезу, комиссар покинул лабораторию.

Биороботы чинно поставили на поднос пустые чашки и припустились за комиссаром.

Молодая бирманка, одетая бедно, но пристойно, скромно причесанная, в пыльных сандалиях и с шанской котомкой через плечо, подошла к воротам британской фактории в Рангуне часов в двенадцать, когда только закончился яростный, но недолгий ливень, превратил пыль под ногами в грязь и заставил разбежаться всех кули и сипаев, что трудились на обширном дворе фактории, и укрыться под навесами складов и мастерских. Когда же ливень перестал молотить по крышам и по двору, замешивая из пыли жидкую кашу, люди начали выползать наружу, поглядывая на небо – будет ли продолжение ливня или выйдет солнце?

Не случилось ни того, ни другого – облака остались на небе, но просветлели и не угрожали более потопом.

Солдаты, сторожившие факторию и не успевшие от неожиданного нападения дождя закрыть ворота, только-только выбрались из своей сторожки, как молодая женщина прошла мимо них, не привлекая к себе внимания.

Осторожно шагая по доскам, уложенным от ворот к конторе, бирманка внимательно оглядывалась, стараясь понять, что происходит вокруг.