И вот отовсюду — и с боков и спереди — стала слышна возня зверушек, недавних жителей камышевых зарослей, занятых своими делами, не подозревающих о близком присутствии охотника.

Человек старался сидеть совершенно неподвижно, забывая, что вокруг него тучей вьются комары, густо облепляя лицо, шею и руки.

Сколько так он просидел, он и сам не знал. Время перестало для него существовать.

Наконец, он решил, что на сегодня хватит быть разведчиком и сказал в темноту:

— Значит, чувствуете себя, как дома? Ну, добре. Пока живите.

Сказав это, он прислушался. Вокруг воцарилась тишина.

— Испугались? Не бойтесь.

Сильными толчками человек погнал лодку, больше не заботясь о том, чтобы соблюдать тишину, стараясь поскорее выбраться из зарослей на простор чистой воды.

Поселок спал крепким предрассветным сном.

Человек посмотрел туда, где недавно бушевала гроза. Далеко-далеко изредка вспыхивали похожие на зарницы отблески молний, окрашивая края уходящих туч, но звуки грома сюда уже больше не долетали.

До рассвета оставалось совсем немного. Ощущая приятную усталость, охотник тихо зашагал вдоль огородов домой.

Подсолнухи, свесившись через плетень, неодобрительно, по стариковски тихо, покачивали своими шляпами, словно желая сказать — и чего человек шляется по ночам, да к тому же еще один.

В избе, услыхав шаги, жена спросила сонным голосом:

— Вернулся?

— Вернулся, спи.

— Комары не заели до смерти?

— Есть маленько. Зато, слышишь, нынче с добычей будем. С большой.

— Как же. Второй год про это слышу, — сердито ответила жена и больше ничего не сказала, хотя он принялся подробно рассказывать о том, что видел и слышал на озере. Она спала.

Ивана разбудил шум, поднятый во дворе стариком-соседом, заядлым рыбаком.

— Где он, этот охотник? — шумел старик. Натворил делов, а теперь позапечкам прячется.

Иван вышел на крылечко, щурясь от яркого солнца.

— Чего шумишь, — спросил он, — сладко потягиваясь, заранее зная все, что произойдет дальше.

— Видали его! — от злости чуть не задохнулся старик и молча указал на лежащую у его ног плетеную из тальника корчажку.

— Улов плохой? — спокойно спросил Иван.

— Крысы, крысы твои проклятые озоруют. Опять корчажку изгрызли. Видишь.

Старик повернул свою снасть так, чтобы Иван мог посмотреть, какую дыру прогрызли ондатры в плетенке, выпустив на свободу поймавшуюся рыбу.

— Что-ж они, подлюги, делают! Всю снасть мне перепортили. Хотя бы жрали рыбу, а то и не едят и мне не дают. А? Чего зубы скалишь? Ты виноват. С тебя буду взыскивать.

Негодованию старика не было предела.

— Чего-ж ты на меня, отец, кричишь, — старался утихомирить его Иван. — Я и сам не прочь рыбкой побаловаться.

— Зачем тварей расплодил? Кто тебя просил? Век прожил, заботы не знал. С вечера корчажку поставишь — утром полнехонька. А теперь? Убирай куда хочешь свое змеиное отродье. Слышишь?

— А как его теперь уберешь. Расплодились, всех не переловишь.

— Ты это всурьез?

— Помогай ловить, может быть справимся.

— Чтоб я свои руки стал поганить. В жизни этого не будет. Я на тебя управу найду. Жаловаться буду.

Высказав свое откровенное мнение о самом Иване и его родителях, об ондатре, осквернившей озеро и мешающей ему заниматься рыбным промыслом, старик ушел, унося с собой испорченную корчажку и твердое намерение добиться справедливости — найти власть и закон на охотника и «змеиное отродье».

Иван с грустью посмотрел вслед старику. Жаль было его. Как никак, Ивана роднило с ним очень многое. Тот — рыбак. Иван — охотник. В каждом из них сильна одна и та же страсть к промыслу. Ну, кто знал, что ондатра окажется такой проказливой и, воцарившись на озере, начнет совершать каверзы.

Каверза заключалась в том, что, обнаружив поставленную корчажку, ондатра обязательно прогрызала стенки, и рыбаки напрасно ожидали улова.

Теперь виноват, конечно, во всем Иван. Начиная с весны, сколько пришлось выдержать таких перепалок. Ругают Ивана на редкость дружно, а доказать ему свою правоту пока нечем. Только остается утешать самого себя, что настанет время, и тогда люди поймут — не зряшнее это дело — ондатра. И выгоднее ловить ее, чем плести и ставить корчажки на рыбешку. Рыбу же можно ловить и другими снастями. Да, время покажет.

На невысокой гриве, меж двух озер, расположилась в Барабинской степи деревня Новогутово.

Здесь весной и осенью — обилие перелетной дичи. Зимой многочисленные стаи волков рыскают по округе в поисках добычи. Невольно еще с детства Иван Иванович Балабошкин пристрастился к охоте и уже давно числился штатным охотником в своем колхозе «Память Кирова».

Охотничью науку ему приходилось познавать самостоятельно, потому что издавна вкоренилось среди промысловиков правило свои секреты скрывать от других. Каждый по-своему выслеживал зверя, по-своему ставил капканы, имел свою, только ему известную приманку, и об этом никому не рассказывал.

Напрасно Иван и так и этак пытался выведать у опытных охотников их секреты. Деликатные по натуре уклончиво отмалчивались, грубоватые поднимали на смех, а большинство отвечало одним и тем же:

— У зверя учись. Он один может научить, как за ним охотиться. У каждого зверя свой характер, своя натура, своя хитрость. Вот и изучай.

На это, конечно, возражать было трудно, но в глубине души Иван все же считал — несправедливо свои знания прятать от других. Рано или поздно каждый охотник постигает все тонкости в повадке зверя и действует потом не как взбредет на ум, а точно и безошибочно. Лишь времени на приобретение опыта уходит много.

Находясь на фронте, Иван по своему, по-охотничьи подходил к оценке некоторых событий.

Знаменитый на всю дивизию снайпер, он приходил с передовой в тыл, чтобы подробно и обстоятельно рассказать начинающим снайперам, как надо вести «охоту» за фрицами. Мало того, что расскажет, но и покажет примерами, как сподручнее бить без промаха по ненавистному врагу.

Став лейтенантом, командиром пешей разведки, он со своими ребятами во время нахождения дивизии в обороне хаживал несколько раз в «гости» в тыл врага, притаскивая оттуда «языков», и так же, как ранее, посвящал новичков во все тонкости наиболее трудной службы в армии.

Мало быть смелым — надо быть умелым, — таков был смысл этих занятий. А чем больше будет умелых, тем больше будет и смелых — такова была цель обмена опытом фронтовиков.

«Вот это правильно, — думал Иван. — Так надо и среди охотников. Охота — дело общее, государственное. А то получается, что каждый действует самостоятельно, вроде единоличника. Всяк за себя».

…После тяжелого ранения Иван был демобилизован и вернулся домой.

Зорька была удачной. Собрав убитых уток, Иван сидел на пологом, чистом от камышей берегу и курил, когда увидел то, что вначале принял за плывущую змею.

Впереди, рассекая воду, плыл какой-то комочек, а сзади высунулось из воды что-то похожее на голову змеи.

Иван осторожно подтянул к себе ружье, и когда расстояние уменьшилось, быстро вскинул одностволку и выстрелил.

Дымок отнесло в сторону, на поверхности никого не оказалось.

Решив убедиться в том, что он убил змею, а не что-нибудь иное, Иван оставил на берегу ружье и, взяв из лодки весло, побрел по прибрежному мелководью.

Питая с детства какой-то безотчетный страх перед пресмыкающимися, Иван шел, повинуясь только любопытству.

Вот и добыча. На дне, чуть прикрытый водой, лежал рыжеватый зверок с голым змеиным хвостом. Осторожно поддев его на лопасть весла, Иван понес добычу на берег.

— «Экая тварюга», — думал он, разглядывая незнакомого зверя. Особенно неприятно было смотреть на черный, как бы покрытый чешуйками хвост.

Пока Иван раздумывал, поглядывая на зверушку, подошел сосед по охоте.

— Чего засмотрелся? Разве не видывал?