Но вот Глория слегка успокоилась, пришла в себя и вдруг заметила, что корни ее тускло-каштановых волос начали отливать природным золотистым цветом.
Их обязательно нужно покрасить в конце недели. А теперь быстренько сменить пластырь на ноге. Выбрать что надеть. Застегнуть ремешок часов на запястье: уже без четверти десять. Черт, а где же Бельяр? Стоя в чем мать родила, Глория закуривает сигарету и включает телевизор, хотя телевизор утром бьет по мозгам точно так же, как джин натощак. Но зато она может одеваться перед экраном, словно перед живым существом, и она напяливает один из своих кошмарных нарядов: верх — кофта из жаккарда — белые снежинки, зеленые, желтые и лиловые медвежата на пестром фоне, низ — темно-синие тренировочные брюки со штрипками.
Дикторша на экране выдает сенсационную новость: оказывается, старики, пьющие вино, на 27 % превосходят по умственным способностям стариков, которые его не пьют. Это многое обещает виноделам, заключает дикторша, и Глория хмыкает: большие шутники сидят на телевидении! Она стягивает волосы на затылке, надевает очки; ее взгляд мечет молнии сквозь стекла, сейчас она способна внушить ужас. Другая вспышка — бледный солнечный луч, — проникнув сквозь немытое стекло, падает на разоренную постель, и в его свете скомканные простыни выглядят грязнее, чем на самом деле. В комнате сейчас довольно прохладно. Глория наскоро оправляет постель, чтобы сделать атмосферу хоть чуточку теплее. Затем она выходит проверить содержимое почтового ящика, но там лежит всякая ерунда — рекламные проспекты, еще какие-то бумажонки, которые она выбрасывает не глядя, оставив себе лишь конверт с фирменным штампом конторы Бардо, Тильзитская улица, Париж; в конверте — чек за подписью некоего Лагранжа. Половина одиннадцатого, без четверти одиннадцать — нет, решительно Бельяр сегодня безобразно опаздывает. Вместо него в кухонное окно стучит Ален.
Ален — бывший моряк, мужчина лет пятидесяти пяти, хотя на вид ему можно дать и меньше. Он невысок ростом, коренаст, у него дубленое багровое лицо, ярко-синие, как пачка «Житан», глаза и короткие рыжие волосы ежиком. На нем брезентовая роба с треугольным вырезом и такие же голубые выцветшие штаны. Он слегка прихрамывает после какого-то несчастного случая, но тем не менее прочно держится на своих косолапых нижних конечностях.
Время от времени Ален заходит проведать Глорию, охотно соглашается выпить рюмочку-другую рома, болтает с ней на разные невинные темы — о погоде, о приливах, о местных жителях и торговцах, а иногда приносит рыбу. То крупную, то мелкую, как повезет. При улыбке у него вокруг глаз собираются морщинки. Хотя от природы он разговорчив, но изъясняется как-то неуверенно, со странной вопросительной интонацией, а губы его, вследствие другого несчастного случая, не всегда поспевают за языком. Он спрашивает:
— Ну, как оно, Кристина?
— Ничего, — говорит Глория, — терпимо. Кофейку?
В этот раз Ален кладет на стол кефаль средних размеров — рыбу, конечно, не из лучших, но все же довольно вкусную. Потом он немного рассуждает о погоде (вполне нормальная, по сезону), о приливе, который, как нам уже известно, был позавчера исключительно высок (больше 115, чуть ли не 120!). И объясняет, что эта аномалия имеет место, когда Земля оказывается на одной прямой с Луной и Солнцем; ученые зовут такое явление сизигией. «Си… чего?» — переспрашивает Глория. «Сизигия», — повторяет Ален и, запрокинув голову, одним глотком выпивает свой кофе. Далее следует несколько традиционных воспоминаний о плаваньях, в частности к берегам Австралии. Той самой Австралии, где, как уверяет Ален, еще совсем недавно было принято есть бифштексы с вареньем. От бифштексов он выруливает к рецептам других мясных блюд, начав с общей характеристики здешнего мяса и кончив весьма спорной характеристикой здешнего мясника.
— Ну так что же, хороший тут мясник? — с притворным интересом спрашивает Глория, которая сама питается в основном молочными продуктами, консервами и овощами; иногда съест яйцо или блин, а то и вовсе ничего.
— Мясник-то? Этот умеет жить, — отвечает Ален. — Хороший мясник.
И он задумывается, собираясь развить тему; Глория использует паузу, чтобы подлить ему кофе.
— Хороший-то хороший, — продолжает Ален, — только как бы это сказать… Скотина у него всегда маленько старовата — старше, чем хотелось бы, вот что.
Вы у него спрашиваете ягненка, а он наверняка подсунет вам баранину.
Глория улыбается, потом нервно хихикает.
— Вы хотите телятины, а он норовит всучить мясо взрослой коровы. Конечно, туши он разделывать умеет, тут ничего не скажешь, вот только скотину зачем-то пожилую берет.
Глория начинает беззвучно смеяться; эти короткие неслышные всхлипы одолевают ее все сильнее, бурлят в горле, вздымаются, доходят до критической черты и, наконец, вырываются наружу под изумленным взглядом моряка. Теперь Глория хохочет во весь голос, не в силах остановиться. Ален пробует успокоить ее, но она только безнадежно машет рукой, приказывая ему оставить ее в покое.
— Прекрати! — выдыхает она между двумя приступами смеха, — замолчи, ради бога. Хватит, уходи!
Крайне смущенный этим «тыканьем», моряк умолкает, испытующе гладит на нее и наконец решает удалиться. Выйдя, он еще какое-то время нерешительно топчется за дверью. Он и раньше подозревал, что она слегка не в себе. Но чтоб до такой степени!..
Ален шагает по дороге к своему домику, стоящему невдалеке. Выйдя от Глории в полном смятении, он не заметил серо-голубого серебристого «вольво-306», припаркованного на улице за воротами. Крыша машины усеяна капельками измороси, окна сплошь запотели, и потому кажется, будто в машине никого нет. Тем не менее внутри, запасшись бутылками воды «Vittel», блоком «Pall Mall» и радиотелефоном, кое-кто сидит.
7
Радиотелефон хоть и потрескивает, но действует вполне исправно.
— Говорит Боккара, — произносит голос. — Слышите меня?
— Да, — откликается Жув. — Быстро ты справился. Скажи, а ты уверен, что это она? Да? Ну ладно, завтра обрадую своего клиента. А ты пока сиди там и жди моих указаний. Что? Ну, я отлично знаю, что холодно. Возьми да оденься потеплее!
Рассвет занялся только к девяти утра. Ничего удивительного — континентальный климат! Назначив Персоннета встречу (на двенадцать дня в офисе), Жув надел пальто с намерением сесть в метро и пересечь город по диагонали, с юго-запада на северо-восток. Он вышел на станции «Боцари» и, поднявшись наверх, зашагал по широкой тихой улице провинциального вида, обсаженной платанами, застроенной притаившимися в садах особнячками, не очень оживленной и не очень торговой: по дороге к местному полицейскому участку Жув увидел всего лишь скромную парикмахерскую, безлюдную аптеку, начальную школу, несколько офисов благотворительных организаций и другие учреждения — все как одно государственные.
Ох и убого же выглядел полицейский участок квартала Америка! Низенькое, безобразное ветхое строение с ржавыми решетками на окнах и облупленным фасадом, посреди которого три полосы грязного национального флага, обвисшего на древке, как старая занавеска, то и дело налезали друг на дружку. Маленький захолустный комиссариат, далекий от бурных событий нашего века. Сюда отправляли служить начинающих молодых офицеров, запихивали офицеров предпенсионного возраста, да еще ссылали провинившихся в чем-либо и пониженных в чине. Входная дверь выглядела как черный ход. Жув толкнул ее и вошел.
Ему показалось, что со времени его последнего визита офис хоть как-то обновили — прикупили мебели, выкрасили в зеленый цвет стены приемной; впрочем, Жув нечасто наведывался сюда. За барьером сидел молоденький дежурный полицейский; он регистрировал жалобы, отстукивая их на громоздкой допотопной машинке доэлектрической эры. Жув занял очередь, сел на скамью и принялся изучать афишки, прикнопленные на стенде; потом он бегло обозрел план округа и прочитал два объявления о розыске, написанные вкривь и вкось чьей-то неумелой рукой. Одновременно он слушал пострадавших.