Изменить стиль страницы

— Я хочу, чтобы меня оставили в покое! — кричит Глория. — Пойми, ведь они теперь не успокоятся. Я думала, после того вечера все уляжется, но нет. Их много, и конца этому не будет. А я не желаю, чтобы они опять приставали ко мне. Это ты можешь понять?

— Конечно, — говорит Бельяр. — Конечно. Только спокойно.

Глория закрывает лицо руками.

— Я хочу, чтобы меня оставили в покое, — повторяет она на сей раз совсем другим тоном — голосом человека, падающего в бездну.

Следующие две-три минуты она горько плачет, а Бельяр машинально похлопывает ее по плечу, тревожно озираясь: вдруг рыдания молодой женщины переполошат соседей.

— Тут надо подумать, — приговаривает он, — мы подумаем и вместе найдем выход.

— Я уже надумала, — шепчет наконец Глория в сложенные ладони.

— Что надумала? — обеспокоенно спрашивает Бельяр.

Но она только пожимает плечами.

— Ну что ты там надумала? — настаивает карлик.

— Ничего, — отвечает она, помолчав. — Все равно это невозможно.

Она сморкается, в ее голосе звучит бессильное гневное отчаяние: так бывает с маленькими девочками, когда они плачут, стараясь храбриться и зная, что никто им не поможет.

— Все равно, — твердит она, — все равно ничего у меня не выйдет.

— Что не выйдет? — допытывается Бельяр. — Что у тебя не выйдет?

Глория отвечает не сразу; похоже, она боится сказать ему правду. Обычно она не церемонится с Бельяром, часто сетует на его присутствие, а иногда и вовсе гонит его прочь, но ей все-таки важно его мнение, его сочувствие и даже его поощрение. Однако сейчас Глория боится, что он не одобрит ее замысел, хотя она тут же находит собственный страх унизительным. Наконец она решается.

— Я хочу уехать, — шепчет она. — Мне хочется уехать.

Бельяр погружается в задумчивое молчание врача, выслушавшего жалобу пациента.

— Мне хочется уехать, — повторяет Глория, выпрямившись. — Но ведь это невозможно, верно?

Новая пауза.

— Да нет, отчего же, — невозмутимо говорит Бельяр. — Если хорошенько прикинуть, то вполне возможно. Я лично не вижу к этому никаких препятствий.

— Ты уверен?

— Абсолютно, — отвечает Бельяр. — Абсолютно уверен. Что тебе мешает?

Глория скептически косится на карлика, который развивает свою мысль, воодушевляясь по ходу дела:

— Это не только возможно, но и крайне желательно. Ты загладила свою вину, искупила ее сполна. Все в порядке. Теперь ты вольна делать что угодно. Вот мой план: ты забираешь свои денежки и сваливаешь в теплые края.

— Что ты мелешь? — недоверчиво говорит Глория.

— Да-да, именно так, — заверяет ее Бельяр. — Я тебе точно говорю!

— Ну ладно, — осторожно произносит Глория после паузы. — Ладно, я сделаю, как ты велишь. Ты сказал — в теплые края?

— Совершенно верно, — отвечает Бельяр. — А я буду тебя сопровождать.

— Минутку, минутку! — протестует Глория. — Я прекраснейшим образом могу уехать одна.

— Не смеши меня! — бросает Бельяр. — Наконец-то мы заживем как люди!

10

Короче, она просто сумасшедшая, — объявил Боккара, осторожно трогая свои ранки, залепленные кругленькими, похожими на конфетти, пластырями.

— Во всяком случае, обороняться она точно умеет, — ответил Жув.

— Кончайте шутить! — возмутился Боккара. — Сколько еще времени все это будет заживать?

— Да нисколько, — усмехнулся Жув. — От силы три дня. Говори, что порезался при бритье. Что вы обо всем этом думаете, Персоннета?

Боккара со своего табурета у стены робко покосился на Персоннета, чопорно восседающего в кресле перед столом Жува: странный тип — тощий, аскетического вида, но притом одетый с претензией, как страховой агент-оригинал: бежевый костюм, темно-коричневая рубашка и светло-зеленый галстук. Медно-рыжие волосы острижены совсем коротко, как у солдата-новобранца, щеки впалые, лоб изборожден морщинами, две глубокие складки от носа к уголкам рта напоминают шрамы или африканские ритуальные надрезы, ледяной взгляд способен напугать Боккара. На лице лежит печать не то глубокой озабоченности, не то великой душевной скорби, а может, просто какой-нибудь хронической болезни — язвы, например, или чего другого. Он был так серьезен и сосредоточен, будто сидел в кабинете врача. Сам он до сих пор не произнес ни слова.

— На первый взгляд все выглядит не так уж страшно, — сказал он наконец, почти не разжимая губ.

— Вы шутите! — вскинулся Боккара. — Да она же просто опасна. Абсолютно чокнутая!

— Раньше я тоже думал, что это пустяки, — сказал Жув. — Даже не хотел зря вас беспокоить. Но теперь мне не дает покоя эта история с Кастнером. Он уже целую неделю где-то пропадает, разве это не странно? Я должен знать, что случилось. Мне совсем не хочется, чтобы она на него напала, ведь это я его к ней отправил. Ее нужно разыскать — если не в интересах клиента, то хотя бы ради нашего парня. Так вот, можете вы этим заняться?

— Вам же известно, как я работаю, — ответил Персоннета. — Я ничего не делаю без ассистентов. Но своего ассистента я лишился. Теперь ищу другого.

— А вы возьмите Боккара, — предложил Жув, — он давно об этом мечтает. И он у нас молодец.

— Ну конечно! — воскликнул Боккара. — Берите, не прогадаете. Качество отличное, дефектов ноль. Даже не сомневайтесь.

Персоннета бросил на него такой же ледяной взгляд, каким удостаивал все вокруг — оценивающий, бесстрастный взгляд стрелка, прикидывающего расстояние до мишени.

— Хорошо, — сказал он, посмотрев на свои часы в железном корпусе, — давайте попробуем. Выезжаем отсюда в три часа. А я пока заскочу домой.

Спустя несколько минут он уже миновал Батиньоль и зашагал по тому отрезку Римской улицы, что тянется над железнодорожными путями, ведущими к вокзалу Сен-Лазар. Внизу бежали параллельно друг другу два десятка рельсов по ним, между двумя рядами высоких жилых домов, время от времени проносились поезда. На оградительной сетке белели эмалированные таблички, запрещавшие прикасаться к проводам («Смертельно опасно!») и выбрасывать мусор на пути.

Пройдя часть улицы, Персоннета свернул направо, к мосту Лежандра, подвешенному на чугунных крестообразных конструкциях над железной дорогой. Когда он достиг середины моста, внизу показался коротенький состав из четырех вагонов, курсирующий между Руаном и Парижем; серебристые вагончики, похожие на игрушечный поезд, бодро катили по рельсам с северо-запада на юго-восток. Поскольку Персоннета шел по мосту в направлении с юго-запада на северо-восток, маршруты человека и состава скрестились под прямым углом, и на какую-то долю секунды мужчина на мосту оказался точно над сидевшей в поезде женщиной, которую он только что взялся разыскивать.

После дискуссии с Бельяром Глория быстро организовала свой отъезд. Список необходимых дел. Уборка в доме, чистка раковины после краба и казнь кролика — это все утром. Днем — неудачная попытка рассортировать одежду и прочие вещи, которые она в конце концов просто запихнула в полиэтиленовый мешок и выставила за ворота к мусорному ящику. Короткая записка домовладельцу с приложением чека и двух связок ключей — это нужно будет отослать по почте. Покупка бутылки коньяка. Приготовление кролика «маренго» — под томатно-грибным соусом.

На следующий день она села на самый первый поезд, идущий в Руан, а там на автобус, который доставил ее в руанский пригород, где в бывшем монастыре размещался дом престарелых. После нескольких минут ожидания в коридоре показался старик под руку с сиделкой, чистенько одетый, свежий как огурчик. Глория обняла и поцеловала его.

— Мадемуазель, вы совершенно очаровательны, — воскликнул старик, — но, насколько я помню, мы с вами незнакомы. — Сиделка за его спиной сочувственно покачала головой сверху вниз.

— Смотри, папа, — сказала Глория, — я принесла тебе коньяк.

Сиделка за его спиной отрицательно покачала головой справа налево.

— Вы бесконечно любезны, — взволнованно произнес старик, — но я очень боюсь, что его у меня конфискуют.