И тут Николай осознал, что ведет себя с пареньком так же, как вела Лариса: хитрит и старается выглядеть лучше, чем есть на самом деле. Странно, почему так происходит. Почему Николаю и в голову не пришло хитрить с Михаилом, а тут словно кто-то заставляет изворачиваться? Сережка — чистый парень, вот что. При нем поневоле начинаешь прихорашиваться. От Турсынгуль к нему это перешло, не иначе.
Николай наклонился к Сергею:
— Ты только не перебивай, ладно? Я уезжаю, Серега. С Гулей ничего у нас не вышло. Знаешь, как бывает? Разные оказались люди. Так что надо уехать.
— Почему — надо?
— Слишком тяжело будет нам обоим, если останусь. Вот так! Женихались, женихались, и все… Грустно, конечно, но что поделаешь? Всякое в жизни случается.
Кто-то из рабочих завел протяжную песню. Не из новых, не из тех, что и запомнить-то трудно, не то что спеть, потому что нет в них ни мелодии, ни ритма, одни слова под урчанье гитары, а старую, еще дедовскую, ясную и простую. И что удивительно: мчался грузовик по шоссе, свистел ветер в прорезях брезента, обтягивавшего деревянный каркас кузова, а создавалось впечатление, будто сидит бригада в тихом закутке между штабелями рам и косяков, и слушает песню в легком оцепенении, набираясь сил. Таяло раздражение, накопившееся за день тяжкого труда, нытье в утомленных мышцах постепенно затухало.
Помимо воли, Николай заслушался песней и потому с запозданием обнаружил, что Сергей ни о чем его не расспрашивает, не огорчился тем, что им приходится расставаться, не уговаривает вернуться и помириться с Турсынгуль. Молчал паренек, и по тому, как он старался не задеть плечом Николая, когда машина входила в крутой поворот, чувствовалось все его отчуждение. Не поверил Николаю.
Так и домчались до городской товарной станции, до длинных составов, застывших на путях под обоймами прожекторов. Уже на земле, закинув рюкзак за спину, Николай протянул Сергею руку:
— Ну, пока! Еще увидимся, заеду как-нибудь за трудовой книжкой…
Пальцы паренька были вялыми, и крепкого прощального рукопожатия не получилось. Сергей вдруг сказал:
— А ведь ты дезертируешь, Коля. Поглядел на Лариску и тоже решил сбежать. Так мужики не делают. У нас в детдоме за это били…
— Ладно, береги здоровье, — бодро ответил Николай и пошел к зданию вокзала.
Сергей глядел ему вслед, сбитый с толку тем, что Николай и не подумал с ним спорить и доказывать свое, и запоминал, какой свободной напористой походкой уходил от него, от Турсынгуль, от беды, потрясшей Алангу, человек, которого он прежде считал лучшим в мире парнем.
Долго переживать ему не дали: раздалась команда начать разгрузку, и бригада, покуривая на ходу, потянулась к составу. Загрохотали раздвижные двери вагонов, коротко гукнул подъемный кран на колесах, и вскоре поплыли по воздуху пакеты щитов, рам, опускаясь в похожие на гигантские пригоршни кузова машин.
Нелегко разгоралась работа. Мускулы одеревенели и не желали растягиваться. Сергей покряхтывал, нагибаясь: ломило спину, — и не мог справиться со стропами, пружинившими в руках. К тому же мешали сосредоточиться мысли о Николае. Он наставил себе синяков и едва не сорвался с крыши вагона, прежде чем вернулись к нему ловкость и глазомер. Пришла и внутренняя свобода, спокойствие, поскольку, наконец, отодвинулось куда-то все, что касалось Николая и Турсынгуль.
И когда рассвело и пришла на смену бригаде группа городских рабочих, Сергею вовсе не хотелось спать. Он бы работал и работал, вот только в глазах кололо и пощипывало, словно попал в них песок.
На бригаду составили список и сказали, что заплатят вдвое против обычного, и еще объявили отдых на сутки. Железнодорожники предложили свой профилакторий, чтобы бригада привела себя в порядок, поела и отоспалась. Сергей, однако, отказался в нем остаться, лишь перекусил и поплясал под горячим душем.
К полудню он уже стоял у двери квартиры, в которую, по словам Ларисы, она собиралась переехать, и нажимал кнопку звонка. Изнутри глухо раздалось:
— Что нужно?
— Я из Аланги!.. Лариса сказала, что здесь поселится. Не скажете, приехала она или нет?
— Спит Лариса!
Дверь явно не собирались открывать, и Сергей крикнул в тонкую щель у косяка:
— Мне надо ей подарок передать! Откройте, пожалуйста!
Звякнула цепочка, дверь скрипнула, и выглянула к Сергею полная коротенькая женщина с оплывшим лицом. Она дышала с присвистом, и ее глаза навыкате слезились, точно дыхание доставляло ей боль.
— Какой такой подарок? От кого?
Сергей протянул ей коробочку, затейливо завернутую в розовую бумагу. Он специально попросил продавщицу в ювелирном магазине завернуть покупку так, чтобы Лариса не сразу разобралась, что это такое. То, что вместо девушки перед ним стояла какая-то тетка, его, как ни странно, обрадовало. Идя сюда, он боялся отказа Ларисы, того, что придется ее уговаривать принять подарок. А тут — никаких сложностей. Нужно отдать женщине коробочку с серьгами, и все дела.
— Вот, для Ларисы…
— Так от кого, говоришь?
— От меня, Сергея из Аланги, она знает.
— Может, все-таки разбудить ее? — уже приветливее предложила женщина.
— Нет, пускай отсыпается.
Сергей представлял, как Лариса проснется, увидит сережки и растрогается. И будет потом вспоминать о нем с умилением, и, конечно, не сейчас, но хотя бы через месяц ее обязательно потянет к нему, и они встретятся… Его не покидало ощущение, что он обманывает себя, что слезливой благодарности от Ларисы ему вовек не дождаться, она, эта благодарность, существует только в кино, да и то не в нашем, а в импортном, где девицы закатывают глазки над вещицами любимых и вообще разводят нудную бодягу, которую Николай как-то назвал «соплями на сахаре».
Но представлять такое доставляло ему удовольствие, и, распрощавшись с теткой, он отправился на автовокзал печальный и в то же время довольный.
У автобуса на Алангу, споря с контролером и мешая пассажирам, топтался Николай. Его клонило то набок, то назад, и ему приходилось прилагать немало усилий, чтобы устоять на месте. Одной рукой он хватал контролера за плечо, другой, заведенной за спину, держал на весу тощий рюкзак, из которого явственно слышалось позвякиванье бутылок.
Разговаривал Николай подчеркнуто четко:
— Позволь, я взял билет и имею право!..
— Отстань, с водкой в Алангу не пущу, — отмахивался контролер.
— Но это мое личное имущество!..
— А хоть и чужое, отстань. Запрет, понял?
— По какому праву? — Его, по всей видимости, так и подмывало выругаться, и он играл желваками, сопел, усмиряя себя. Затем повышал голос до крика, обращаясь за помощью к пассажирам: — Ребята, глядите, человека обижают! А за что?..
— Ну и набрался, — сказал кто-то с плохо скрытой неприязнью.
Сергей резко потянул его за локоть подальше от насмешливых глаз людей, вереницей входивших в машину. Бледный, потный, с бегающими глазами, Николай не сразу разглядел, кто перед ним. Наконец понял и удивился:
— Серега? Откуда, парень?
— Зачем тебе в Алангу?
— «Вертушку» надо школьникам вернуть. Нехорошо у пацанов воровать.
— Без тебя верну.
— Не-ет, нельзя, — протянул Николай и обреченно махнул рукой. — Надо самому, совесть заест… Ну и с Гулей, любимой твоей бригадиршей, кое о чем следует потолковать. Есть пара вопросов!.. — подмигнул он Сергею и растянул губы, изображая хитрую улыбку. Однако вместо улыбки получилась гримаса.
— А где чемодан?
— На вокзале. — Он вспомнил, что контролер не пускает его в автобус, и возмутился: — Я ж этому гаду рога обломаю!..
— Да не пустят с бутылками, не валяй дурака, — одернул его Сергей.
Николай уставился на него, и было видно, сколько сил ему стоило сообразить, что же делать. Затем он поступил так, как никто и никогда, на памяти Сергея, не поступал: метнулся к железобетонному забору и с размаху ударил по нему рюкзаком. Сергею показалось, что на весь автовокзал разнесся стеклянный хруст. А Николай, словно обрадовавшись этому звуку, размахнулся и ударил снова… Изумленный тем, что можно вот так обращаться со спиртным, Сергей глядел на него, не отрываясь, и скорее чувствовал, чем понимал, как должно тянуть Николая в Алангу и как должно быть ему плохо, что он решился разбить бутылки, мешавшие ему уехать.