— Черствые нам ни к чему!.. Ты вот скажи: что нужно, чтобы сносно жить в Аланге? Деньги, жилье, продукты? Нет, Серега, прежде всего надобна заботливая баба. Она-то и найдет, что пожевать, и постирает, и постель приготовит. Прачечной у вас не будет еще сто лет, полгода походишь в столовку — катар заработаешь… Да и обнимать случайных девок тоже, я скажу, не перспектива!

Поскольку Сергей никак не отзывался, Николай открыл глаза. Паренек сидел, как в гамаке, на своей кровати с отвисшей до пола сеткой и, не мигая, смотрел на него. Еще влажные после купания жесткие волосы торчали в разные стороны, и оттого у Сергея был нелепый испуганный вид.

— Ты чего?

Тот заговорил с усилием, преодолевая что-то в себе:

— О ком ты говоришь? Это же Гуля.

— Ну! — подтвердил Николай, ничего еще не понимая.

— Значит, охмуряешь ради обедов и чистых штанов? — Сергей громко сглотнул слюну, набежавшую из-за спазма в горле, и, бледнея, спросил: — Но ты представляешь, что с ней будет, когда она догадается? За что ты ее так?

— Остынь-ка, браток. — Только сейчас Николай начал сознавать, что наговорил в последние минуты. Закинул длинные руки за голову, старательно зевнул. — Не принимай все за чистую монету, Серега.

— А за какую принимать? Нечестно, Коля!

Вскочил, пружинисто шагнул к Николаю, встал над ним. Тот с невольной опаской наблюдал, как от возмущенья посерели скулы Сергея. Прежде Николай не очень-то верил, что паренек, бывало, и на танцплощадке дрался, и хулиганил помаленьку. С тех пор, как они познакомились, с Сережкиного лица редко сходила улыбка и вел он себя покладисто. Но вот теперь в нем неожиданно проглянуло то, что доставляло столько хлопот женщинам в бригаде: когда его сильно задевали, он лез напролом. Николаю встречались такие: ни перед чем не останавливаются, прут на рожон, хоть лупи их до бесчувствия.

Он кивнул Сергею на стул:

— Не торчи, ради бога, столбом.

— Коля, притворись, что разлюбил.

— Чего-чего?

— Нельзя, Коля!.. Дури кого хочешь, но только не Гулю.

— Влюблен в нее, что ли? — прищурился Николай. — А то смотри, ревновать буду…

— При чем тут… Ну, нельзя ее обманывать!

— Но кто обманывает? — с нажимом произнес Николай, показывая, что и обидеться может на глупые обвинения. — Послушай, ты что ожидал от меня? Что я начну говорить: вот, мол, люблю, жить без нее не могу!.. Но как-то неловко, Серега. Ты учти: среди мужиков не принято в чувствах распинаться. Каждый, наоборот, прикидывается, будто ему все нипочем. Иной несет свою жену последними словами, а сам ведь любит! Так что запомни на будущее: не всему, что слышишь, надо верить.

— Юлишь, Коля, — определил Сергей. Однако серая бледность понемногу таяла на его скулах.

— Зачем же? — произнес Николай по-прежнему сдержанно. — Перед тобой — глупо…

— Поклянись!

— Ну, это уж совсем по-детски.

— А ты все же поклянись.

— Да отстань ты от меня, господи!.. Связался с младенцем… Люблю я ее, люблю, доволен? И давай спать! — начал он сердиться. — Намотался за сутки, а тут еще… Свет выключай.

Заснуть, однако, ему не удалось еще долго. Вероятно, от переутомления.

За тонкой стенкой пело радио, включенное комендантшей-полуночницей. Сергей спал неслышно, укрывшись с головой одеялом. Поначалу он ворочался, да так резко, будто вызов бросал Николаю каждым своим движением. А потом все-таки притих… В поселке коротко взлаивали собаки, как бы перекликаясь между собой.

Хотелось Николаю полной тишины, спокойствия. Досадно было, что ушло беспечное настроение, вспугнутое Сергеем, и думалось о том, какая все-таки жизнь однообразная. Везде одно и то же: и женщины, и дураки, и проблемы, которые нужно решать.

Уже засыпая, он вздрогнул от лая. Невесть отчего все больше беспокоились собаки.

5

Они не в состоянии были осмыслить происходившего по той простой причине, что до сих пор не сталкивались с такой бедой. Она не имела облика, цвета, запаха, вкуса, и в Аланге ее никто не ожидал. За двадцать лет, что стоял поселок, ни разу такого не случалось.

Только что на улице шумела самая обыкновенная сутолока: по ней, залитой утренним солнцем, спешили в детсад женщины с малышами, вприпрыжку, по-птичьи перекликаясь, мчалась в школу детвора с портфелями и ранцами; на автобусной остановке, в голубоватой тени под тонкими деревцами, зевали и курили рабочие в ожидании машин, которые трижды в сутки отвозили смены на головные сооружения. Если что и выглядело необычным, то лишь поведение собак. Они шныряли по обочинам с такими тоскливыми мордами, словно потеряли что-то и никак не могли найти. Да еще мычала, как заведенная, коровенка, подгоняемая рослым мальчишкой. Он хлестал ее хворостиной, чтобы шла к окраине поселка, к скудному пастбищу, а она металась по тротуару, норовя наступить грязными копытами на ноги прохожим, бессмысленно тараща белесые от страха глаза.

Они пропустили момент, когда беда началась. Наверное, потому, что не стояли на месте, а прохаживались вокруг автобусной остановки. Шагая, они не уловили первую дрожь земли.

Раньше, чем что-нибудь почувствовать, Николай с Сергеем увидели, как над крышами домов взлетели клубы пыли, похожие на те, что вылетают из старого ковра под ударами выбивалки. Потом стронулись с мест, ожили печные трубы. Рядом с Николаем хлестнули по земле два тонких провода. Он запрокинул голову, и, пораженный, остановился, схватив Сергея за руку. Телефонные столбы раскачивались и рвали соединявшие их нити!

Наперебой завизжали тормоза самосвалов, улица застыла, прислушалась к тому, что происходит, и лишь теперь все ощутили, как все сильнее раскачивается под ногами земля, и донесся до них идущий снизу невообразимо низкий гул.

Потом каждый, кто был тогда на улице, начнет усиленно припоминать, что видел и чувствовал в те секунды, пока длилось землетрясение, и окажется, что в памяти остались сущие мелочи. Один различил, как зазмеились по стене ближайшего дома рваные трещины. Другого поразило, с какой скоростью взвивались над домами, над улицей клубы пыли. Рядом с Николаем и Сергеем приткнулся к штакетнику самосвал с наглухо закрытой пустой кабиной, и Николай изумился тому, что эта громадина принялась переваливаться с боку на бок на своих рессорах. Плясала многотонная железяка под пенье земли! Сергей же почти ничего не увидел, кроме пьяных столбов и завалившихся труб на крышах, да и то потому, что на них показал Николай.

Ему стало на мгновенье смешно от нелепостей, творившихся вокруг. Он точно наблюдал чью-то глупую выходку. И до него с большим опозданием дошло, почему истерично вскрикнули женщины, почему бородач в джинсах и батнике, явно из приезжих, замахал руками и завопил так, что на лбу его вздулась жила:

— Подальше от домов! Могут завалиться!..

Время будто растянулось. В немногие мгновенья, вместилось паденье стены одного из домов: рухнув на тротуар, она выдохнула из себя мутное, дерущее горло облако пыли; движение газетного киоска, который пронзительно заскрипел и, словно в обмороке, привалился к акации, росшей рядом; взлет водяной струи из-под уличной колонки, что выставила свой мокрый хоботок неподалеку от штакетника…

Пугливо и враждебно глянул Сергей себе под ноги. Должно быть, такие же чувства испытывал и Николай: он ругнулся, рассматривая асфальт.

— Ишь прет из матушки-кормилицы! С чего бы?

У Сергея изменился голос от страшной мысли:

— Слушай, а ведь в домах — люди…

Теперь они пропустили момент, когда затих, наконец, подземный гул и земля вновь стала неподвижной. Их отвлек истошный крик:

— Школа!

С этой секунды время для Сергея помчалось немыслимо быстро. Ему казалось, что они с Николаем, со всеми, кто находился на автобусной остановке, никогда не добегут до школы, чьи четыре этажа сверкали под солнцем вроде бы совсем близко. Он задохнулся, добежав до серой кирпичной стены и обнаружив, что стекол-то нет, блестят одни осколки. Со всхлипом набрал воздух, огляделся по сторонам.