Бекташ не попрощался, а резко повернулся и скорым шагом вышел со двора.

Зина постояла под урючиной, озадаченная и растерянная. Таким она не знала Бекташа. Он предстал перед ней неожиданно новым, загадочным, интересным. И неожиданный уход его хоть и задевал самолюбие, но тоже был необычным, заставлял возвращаться к разговору, который взволновал ее.

6

Пришла весна. Зацвели урючины, вишни, яблони, сливы, и не было этому цветению конца и края, куда бы ни кинул взор.

Степан Матвеевич не уставал и раньше любоваться весенней красотой, а в эту весну она его по-особому проняла, потому что помнилось, как хотел бросить эту землю и ее бело-розовое по весне сияние. Земля эта нравилась ему своим сочетанием старого и нового. В старой части — древние глиняные постройки; дома с окнами во двор, высокие, как крепостные стены, дувалы, а во дворах множество разных сараев и сарайчиков, всяких перегородок и ниш, похожих на соты. В новой части — одноэтажные и двухэтажные коттеджи образовали широкую улицу, заросшую фруктовыми деревьями и пирамидальными тополями. Эта улица и дома на ней, среди которых стоял и его дом, были из будущего, и назывались они экспериментальными. Эксперимент этот надо было проверить жизнью: заработать и купить машину, для которой во дворе был построен гараж; дождаться внуков, которым предназначались детские комнаты; вырастить сад и развести всякую живность, которую ждали сараи. И работа в безнарядной бригаде была для него экспериментальной, а потому интересной.

В поле девятнадцатая бригада вышла раньше всех. Отремонтировали полевой стан добротно, словно готовились тут не лето проводить, а зимовать. Подсадили деревьев на участке, разбили бригадный огород, чтобы были к столу фрукты-овощи. Кто-то предложил завести на полевом стане цыплят, и без всяких приказов застучали топоры, за два дня поставили цыплятник.

Дожидаясь устойчивого тепла, бригада готовилась к севу хлопчатника: заваливали арыки после влагозарядковых поливов, ровняли поля, чистили оросители. Кое-где пахали. А Степан Матвеевич возился со своим глубинным плугом, готовя его к пахоте «второй целины». На днях Назар ездил в райцентр и вернулся, заверенный, что дня через два к ним придет «К-700». И с этой минуты Шалдаев окончательно потерял покой, уже не делал ничего, а только ходил вокруг плуга с ключами да посматривал вдаль на шоссе, не появился ли долгожданный трактор.

И он появился, наконец. Свернул с шоссе на их дорогу, покачиваясь на своих громадных резиновых колесах, горделиво пронесся вдоль полей, привлекая внимание работавших механизаторов, и встал перед полевым станом. Шалдаев и все остальные потянулись к трактору. Из кабины спустился на землю светловолосый парень в распахнутой куртке, в отглаженных брюках, аккуратно заправленных в сапожки с модными короткими голенищами. Парень обвел взглядом подошедших рабочих и стал пожимать им руки, приветливо улыбаясь.

— Здравствуйте! Салам алейкум!

— Ваалейкум ассалам!

Рабочие тоже улыбались ему и, пожав руку, в плавном поклоне прикладывали ладони к сердцу.

Прицепили самодельный глубинный плуг и выехали в поле. Перед пахотой еще раз осмотрели свое детище — не поломалось ли что в дороге. Для нового человека плуг был непривычно уродлив: на корпусе из грубо сваренных швеллеров громоздились ящики с навозом, лемеха были ржавыми, и вообще, он напоминал утильную рухлядь, но механизаторы, к удивлению тракториста, смотрели на него с обожанием.

Степан Матвеевич уселся на железное седло от старой сенокосилки, приваренное им к плугу, и махнул рукой, чтобы трогали. Трактор потянул, и Шалдаев дернул ручку заглубления лемехов — они вошли в землю, земля вдруг ожила, задвигалась, забурлила, перемешивая слои, и опадала позади, удивленная неожиданным обновлением. Шалдаев словно видел, как там, в глубине, его стальные лемеха вспарывали окаменевший поддон, поднимали наверх и, сдобренный органикой, укладывали в середину родящего слоя. «Вот она, «вторая целина»! Поддалась все же!» — ликовал Степан Матвеевич, отмечая, что трактор тянет натужно, но ровно, а его плуг, сработанный бригадой по его чертежам в совхозной мастерской, работает надежно. «Тьфу ты, рано так думать», — одернул себя мысленно и поискал взглядом что-нибудь деревянное, обо что постучать, чтобы не сглазить, но ничего такого не нашел. Это огорчило его: как бы не произошло, как в прошлом году, когда загнулись лемеха, не выдержав твердости поддона. На этот раз он сделал их надежнее, но все равно не мог побороть закравшуюся в душу робость.

Радость все же разливалась по жилам, песней рвалась наружу, и он без слов тянул какую-то мелодию. И вдруг испугался — трактор встал! Степан Матвеевич вскинул растерянный взгляд на заднее окно кабины — оттуда смотрел на него удивленный Назар и показывал ладонью, что надо поднять лемеха. Тут только Степан Матвеевич увидел, что гон кончился и трактору надо разворачиваться. Он с облегчением рассмеялся, исправляя оплошность.

Подбежали Бекташ, Васит и Урун. Через все поле гнались, отметил удовлетворенно Степан Матвеевич. Они здесь были нужны, чтобы загрузить органикой опустевшие ящики. Сделали все быстро и четко, навалили с верхом, и вновь трактор потащил плуг, оставляя за собою взрыхленную полосу поднятой в глубине целины.

На обочине поля стал собираться народ. Подъезжали на машинах и мотоциклах хлопкоробы из ближних бригад, оживленно переговариваясь поглядывая на необычную пахоту. Подъехали заведующий отделением Джахангир Холматов и главный агроном Саманов. Из кабины трактора Назар видел, с каким вниманием присматриваются к работе его бригады гости. А парни трудились действительно виртуозно: к месту поворота подтаскивали кули с просеянной органикой, за время короткой остановки загружали емкости, и трактор мог уходить на другой край поля. Но подошел Джахангир, взмахом руки приказал, чтобы встали.

— Почему не доложил, что начали пахоту? — выговорил он Назару. — Не понимаешь, что ли, какое дело начал? Надо было митинг провести, сообщить прессе, огласить широко. Э-эх… — махнул он досадливо рукой и вернулся к агроному.

Собравшийся народ оглядывал странный плуг; кто-то разгребал землю, проверяя глубину пахоты, и вокруг сразу же образовался кружок любопытствующих.

— Сколько?

— Семьдесят восемь.

— А говорили — восемьдесят.

— Земля там, смотри, какая. Камень.

— Кому она нужна такая?

Шалдаев рассказывал, зачем нужна глубинная пахота, разъяснял, как построен плуг, отвечал на вопросы, шутил и улыбался. Он был счастлив, наверное, как и все, воплотившие в жизнь свое творение. «Вторая целина» представлялась ему живой, хотя лежала она в вечной дремоте, равнодушная к людям и неродящая. А он пропорол ее своим стальным плугом, вздыбил, встряхнул, и она будет рожать и плодоносить.

Трактор опять вышел в поле, и опять забурлила, зашевелилась поднятая плугом земля.

Поработали до обеда и встали.

— Хорошего понемногу, мужики, — объявил тракторист. — Хватит. Мне домой пора.

— Как домой? — удивился Назар. — На два дня обещали.

— Что ты! Мне завтра трубы газовикам везти.

— Так завтра же, — попытался отстоять хотя бы сегодняшний день Шалдаев, — А до завтра мы с тобой вон сколько перепашем.

— А отдых мне положен, папаша? — спросил парень, оглядывая собравшихся ясным взглядом.

— Так ведь сев! — сказал Степан Матвеевич.

Рабочие вновь устремили взгляды на тракториста, ожидая, что он скажет на этот, казалось, неотразимый довод. Но парень улыбнулся прежней ясной улыбкой: мол, меня это не касается.

— Отцепляйте вашу бандуру.

Все опустили глаза, стыдясь взглянуть друг на друга. Что тут говорить, когда даже сев не может поколебать городской порядок, когда есть люди, имеющие право отдыхать, даже если идет сев.

Трактор ушел, не допахал он поле.

Джахангир Холматов зачастил в девятнадцатую бригаду, и это не осталось незамеченным. Талип не выдержал и как-то, усаживаясь за стол обедать, раздраженно проворчал: