Похоже, мастеру давно хотелось выговориться.

— Я попал в эти живописные места по распределению после института, — продолжал Женя, с иронией и вместе с тем не без горечи. — Жду не дождусь, когда смогу вырваться. Только охотой и спасаюсь от тоски зеленой.

— Выходит, не нравится работа?

— Видишь ли, быть объективным по отношению к родному участку мне трудно, уж больно натерпелся я от него. Понимаю, что дело участок делает нужное, во всяком случае никто другой за него этого не сделает. Но я лично за три года своей работы так и не понял, для чего тут нужны люди с высшим образованием? Ни разу мне не пришлось напрягать свой инженерный умишко. Здесь первым делом требуется глотка, во-вторых, умение доставать. Ты должен следить, чтобы рабочие не напивались или напивались не слишком здорово, чтобы никто не ушибся сам и не ушиб товарища. А если он все-таки сделает это, то каким бы ни был виноватым-развиноватым, отвечать будешь и ты, ибо ты — мастер. Прошлый год у нас был какой-то несчастливый, я так и ждал, что случится какая-нибудь ерунда… Слава богу, все обошлось.. Оклады тут, конечно, повыше, чем где-нибудь в проектном институте или лаборатории, и с квартирами полегче. Но, честное слово, помотаешься вот так несколько лет по разным дырам, поночуешь в вагончиках, похлебаешь варева из общего котла, и не захочется тебе ни этих коэффициентов, ни прибавки к жалованию. А если ты при всем при том молод и ждешь от фортуны сюрпризов, то вообще — сливай воду. Нет, жизнь мастера не для меня. Да и не для тебя, наверное. Сюда нужен какой-нибудь дремучий, меднолобый мужик со стальной глоткой и каменными мышцами, чтобы его, знаешь, побаивались малость за эти мышцы.

— На мышцах нынче далеко не уедешь. Не тот вид энергии, — возразил Дмитрий.

Мастера словно прорвало. Он заговорил сердито:

— Вот, послушай, я тебе расскажу коротко о работе участка на примере бригады Малявки. В неделе пять рабочих дней. В понедельник в восемь утра мы собираемся на участке, потом объезжаем магазины, закупаем продукты на неделю. В одном — постоишь за консервами, в другом — за картошкой, в третьем — за помидорами, глядь, время к обеду подошло, а мы еще в Райцентре. К тому же, пока закупали снедь, ребята перехватили по стакану портвейна. Потом добавили. Глазки у всех веселенькие. Обедаем, наконец, едем на работу. То и дело сверху стучат по кабине. Одному по малой нужде надо сбегать, у другого живот разболелся, третий сигареты забыл купить. Наконец, к вечеру добираемся до вагончиков. Начинаем готовить ужин. Линейщики в лучшем случае заготовят на завтра такелаж. Если в хорошем настроении, погрузят в машину трос и шарниры. А то просто слоняются из угла в угол. Ну, вторник, среда, четверг, — как правило, полноценные рабочие дни. В пятницу — работа до обеда. Пообедаем — и домой. Вот и считай. В пятидневку набралось три с половиной рабочих дня. Это в разрезе недели. А вот — за месяц. Первая неделя — раскачка, вторая — начинаем чесать затылок, третья — беремся за дело, но время-то упущено. Наступают последние дни месяца. Приезжает Самусенко, начинаются уговоры и обещания, посулы и угрозы. Так или иначе бригаду уламывают, и люди работают от зари до захода солнца, иногда при свете автомобильных фар, без суббот и воскресений. Но вот план сделан, аврал позади и вновь повторяется все сначала. Это — за месяц. А вот в разрезе года. Март, апрель, май — обычно нет материалов, народ бездельничает. Июнь, июль, август — раскачка. Сентябрь — попахивает авралом. И, наконец, по конец декабря, включая 31 число до 12 ночи — аврал. Один раз даже Новый год прихватили — монтировали трос в последнем пролете. Ну, конечно, допущено много брака. Январь, февраль — устраняем свои же недоделки. А там — опять новый объект, еще не укомплектованный полностью материалами. Как видишь, и тут замкнутый цикл.

— Ты считаешь, из него нет выхода?

— Я уже давно махнул на все рукой. Поначалу мне казалось, что все просто. Нужно только точно выполнять свои обязанности и требовать того же от подчиненных. Пробовал изменить сложившиеся привычки. Но куда там! Эти порядки всем въелись в кровь, кажется, что так было заведено со дня сотворения мира. Короче, махнул на все рукой и жду, когда истекут мои три года. Уф, дождался! Хорошо еще, что существует охота.

— По моему, ты все же сгущаешь краски, — примирительно проговорил Дмитрий. — Участок в мехколонне на хорошем счету.

Евгений рассмеялся:

— У моего деда была любимая поговорка: без штанов, зато при шляпе.

— Как же это удается?

— Все благодаря Боре Аркадьевичу, — с показной почтительностью произнес Евгений. — Это великий мастер на всякие фокусы. Со всеми заказчиками на дружеской ноге, не знаю уж, как это ему удается. Короче, подписать процентовку в долг — для него плевое дело. Хоть на 50, хоть на 100 тысяч — в любой момент, пожалуйста! На трассе ты его редко увидишь. До нас, грешных, он не снисходит. Делами бригад по сути заправляет Самусенко, по указаниям Бори Аркадьевича, конечно. Наш Самуся — мастер обещать, учти. Наобещает тебе горы золотые, а ты их жди 33 года. Народ у нас подобрался какой-то недружный. Палтусов, например, может наловить рыбы, нажарить ее и сожрать на виду бригады. Когда едут домой, то все так спешат, что могут запросто оставить кого-нибудь и не спохватиться до самого Райцентра. Эх! Попал я недавно к газовикам на компрессорную станцию, так, поверишь, — даже позавидовал. Полно молодежи. Многие с высшим образованием. Короче, есть коллектив, есть общие интересы. Цель! А у нас каждый сам по себе. Но я уже сказал — плевать мне на это… Уступаю свое место с величайшим удовольствием. Хотя и сочувствую тебе от души!

И словно бы выговорившись до конца, он замолчал, не возвращаясь даже к тому вопросу, с которого началась их беседа — за какие грехи угодил Дмитрий в Райцентр?

Молчал и Дмитрий. Спорить не хотелось. Бесполезно было спрашивать Женю о том, почему бригада сегодня бездельничает. Все было ясно без вопросов. «А ведь и вправду — баба», — подумал он и вышел на воздух, сославшись, что в вагончике чересчур накурено. И все же мастер был ему чем-то симпатичен. Наверное, искренностью.

XII

Не спалось. Обычно так и бывало на новом месте в первую ночь. Даже если на душе было спокойно. Женя уже похрапывал на своем диване, а Дмитрий все отчетливее понимал, что быстро ему не уснуть.

Он поднялся и, взяв сигареты, вышел на крыльцо.

Тихая звездная ночь стояла над степью. Дул приятный ветерок, из темноты словно бы надвигалась прохлада, хоронившаяся где-то весь день. В Рыбхозе горело несколько огоньков, время от времени яростным хором лаяли собаки.

События последних суток прокручивались перед Дмитрием в обратном направлении: Женя, бригада, езда с Малявкой, участок, общежитие, полет, Наташа…

Четко очерченные границы бывают только на географических картах, реже — в природе.

Как-то под Кунградом Дмитрию довелось видеть резкую линию, отделявшую зеленые поля от мертвых холмов плато Устюрт. Можно было встать, широко расставив ноги, и при этом одна ступня утопала бы в густой траве, зеленеющей по берегу арыка, другая в пыли, на том месте, где уже несколько веков не произрастало ни былиночки.

Но это скорее исключение. Природа не любит резких границ. Одна климатическая зона сменяет другую незаметно, исподволь, холод переходит в жару, а день в ночь незаметно.

Стократ труднее проследить за превращениями человеческих чувств: любви в ненависть, дружбы во вражду, обожания в презрение. Почти невозможно определить, когда была пройдена критическая точка, в какую именно секунду свершился необратимый процесс. Блеснет молния, разразится гроза, и хлынувший ливень начисто смоет все то, что еще вчера сверкало и красовалось на солнце.

Разве определишь теперь, когда именно в его отношениях с Наташей проблеснули первые сполохи?

После «морской» прогулки вернулись в Ташкент поздно. По дороге Дмитрий уговаривал Наташу заехать к нему, посмотреть квартиру. Она отказалась, в мягкой форме, но решительно.