Один из первых случаев появления у Карла Хаусхофера «второго зрения» произошел в августе 1915 года. В то время он только что стал во главе артиллерийских частей, находившихся в Мюнстерской долине. В какой-то момент к Хаусхоферу с позиций прибыл лейтенант Зелль, который позже стал его адъютантом. После доклада у Хаусхофера возникло ощущение, что он должен был во что бы то ни стало задержать Зелля хотя бы на полчаса, так как взору предстали ужасные картины. Как отмечал сам Хаусхофер, «у меня как командира полка было множество способов, чтобы задержать этого лейтенанта. Я был настолько охвачен пугающим предчувствием, что стал задавать нелепые вопросы, на которые он пытался предельно корректно отвечать. Однако на его лице я мог прочесть: "Ох уж этот новый командир полка. Известные люди и офицеры генерального штаба вечно любят заниматься всякой ерундой, а мне хотелось бы еще засветло прибыть на позиции". Через полчаса я все-таки отпустил его. До моего слуха донеслось, как он топал по лестнице». По прошествии полутора часов стало известно, что позиции, на которые отбыл лейтенант Зелль, подверглись ураганному артиллерийскому обстрелу. Погибли все офицеры. Если бы Хаусхофер не задержал на полчаса лейтенанта Зелля, он бы непременно погиб.

Другой случай произошел через одиннадцать месяцев. В то время баварская резервная дивизия находилась на позициях близ Ранкура и Морпы. Планировалось, что в ближайшее время англо-французские войска начнут наступление. Внезапно Хаусхофер увидел очередной пугающий образ. Его «второму зрению» предстало синеватое мертвое лицо одного из знакомых офицеров. Карл Хаусхофер тут же стал наводить справки о его здоровье и самочувствии. Прошло пара часов, прежде чем пришло сообщение, что указанный офицер погиб. Однако погиб он много позже, чем Хаусхофер стал расспрашивать своих подчиненных. Оказалось, что в блиндаж, где укрывался указанный офицер, попал французский снаряд.

Кроме того, Хаусхофер предвидел смерть двоюродного брата своей супруги Марты, Германа Майера, который погиб при таинственных обстоятельствах в Мангейме, в офисе своей конторы. Это видение было настолько четким, что Хаусхофер был подавлен несколько дней и даже отказался от пищи. Сам же он считал подобные способности отнюдь не «даром судьбы», а неким проклятием. Впрочем, иногда он мог использовать их, чтобы сохранить себе жизнь. Так, например, он смог поменять расписание эшелонов, на одном из которых должна была быть переброшена его часть. Перед транспортировкой Хаусхофера угнетало тяжкое и тревожное чувство. Когда же он все-таки смог (пусть и незначительно) изменить расписание движения эшелонов, то это ощущение исчезло. По прошествии нескольких дней Хаусхофер во время движения по железной дороге заметил ранее отведенный для его части состав. Офицерский вагон в нем был разорван в клочья. То есть если бы Хаусхофер не изменил расписание движения и направился бы в изначально отведенном для его части эшелоне, то его бы непременно ждала гибель.

Хаусхофер относился к категории тех людей, которые, чтобы ни писали, писали исключительно от души. В годы Первой мировой войны он постоянно делал записи, направлял письма своей супруге, в которых он анализировал и комментировал военные действия. Он мог быть рассудительным или же, напротив, саркастичным. Нередко его настроение менялось буквально несколько раз за день. Ужасы войны, постоянное напряжение приводили к тому, что его оценки были крайне эмоциональными, а иногда и вовсе не сдержанными. Иногда он обижался на свою супругу, если та не соглашалась с ним по какому-то вопросу. Но чаще всего он пытался спорить с самой судьбой. Он никак не смог смириться с тем, что фактически был маргиналом. Он так и не стал кадровым офицером в полном смысле этого слова, кроме того, он не смог стать исследователем и академическим деятелем, чему помешала начавшаяся Первая мировая война. Меньше всего его прельщала жизнь обывателя. Война радикализировала, обострила его чувства. Чем больше она затягивала Хаусхофера, тем больше он ощущал потребность в том, чтобы стать жестким, полностью подавить в себе любые слабости. Постоянные размышления подтолкнули Хаусхофера к тому, чтобы он по-новому осознал слова Ницше: «Чтобы родить танцующую звезду, надо носить в себе хаос».

Карл Хаусхофер, который казался прирожденным офицером, еще до 1914 года не раз высказывал сомнение относительного того, что выбрал правильный путь. Он постоянно тяготился тем, что военная карьера фактически никак не была связана с его творческими наклонностями. Однако, выполняя многочисленные приказы, участвуя в сражениях, постоянно пребывая на марше, Карл Хаусхофер заново для себя открыл «солдатские ценности». Он обнаружил, что военный порядок был оплотом «истинной свободы». Он и ранее презирал либерализм, который полагал подавляющим человеческие качества и таланты. Однако теперь к этому презрению он добавил необходимость служения нравственным идеалам. Теперь он с этических позиций оценивал такие «солдатские добродетели», как самоотверженность, боеготовность, жертвенность, товарищество, послушание, преданность Отечеству и т. д. С этой точки зрения он был полностью солидарен с генералом-фельдмаршалом фон Мольтке, который писал: «Война имеет свои прекрасные стороны. Она пробуждает добродетели, которые в противном случае зачахли бы и никогда не проявились». В начале 1915 года Хаусхофер писал: «В гимназии я редко делал что-то настолько хорошо, насколько мог это сделать. Обычно я делал это так, как считал нужным. Только армия привела меня к осознанию того, что обязательная деятельность является очень серьезным делом». Именно в это время Хаусхофер склоняется к мысли о том, что «лучшие люди», которые проявили себя на войне, в будущем должны составить руководящую государственную прослойку.

Так, например, в 1916 году он писал: «И все-таки демократия и социальное мышление никогда не могут пересекаться на практике. Ответственность, воспитание аристократии — это отбор по принципу высокой моральной сознательности… Это единственный спасительный метод. Однако он должен начаться с признания, что люди не являются равными. Путь к власти должны прокладывать только лучшие. Они должны заботиться о социальном управлении, не будучи одержимым собственным "я". Они должны отказаться от самопредставления. Единственной действенной организацией является армия». Годом позже он отмечал: «Только на фронте проявляются истинная свобода и настоящая человечность. Это один из самых примечательных парадоксов, который определяет всемирную историю». Говоря об истории, Хаусхофер отмечал: «Почему Сократ, Платон, Аристофан, Софокл испытывали отвращение к афинской демократии? Почему, в конце концов, они облачили Александра [Македонского] в "солдатские сапоги"? Почему истинные римляне: Сулла, Помпей, Цезарь — предпочитали жертвовать собой, нежели слушать бессмысленную болтовню на форуме? Почему же болтуны вроде Демосфена, Цицерона, Ллойд Джорджа, Вильсона должны быть лучше, чем маленький консул, Директория или столяр Робеспьер?.. В России, гигантской, не беспомощной империи с немыслимыми возможностями, сохраняется тоска по сильной руке. Они готовы вручить ему бразды правления. Сарматы готовы к новому Рюрику».

Однако, несмотря на подобные заявления, можно усомниться в том, что война в судьбе Хаусхофера была «высшей точкой, апогеем жизни», как это позже считали многие офицеры и солдаты. Принимая во внимание тот факт, что герой нашей книги в поисках своего призвания очень часто менял профессии, можно говорить о том, что Первая мировая война стала временем некоего «очищения». Вне всякого сомнения, 1914–1918 годы были очень важными в судьбе Хаусхофера, но отнюдь не определяющими всю его жизнь. В годы войны он приобрел новый жизненный опыт, а также понял, что очень долгое время немецкий народ воспитывался на ошибочных политических доктринах. В 1916 году было написано множество писем, в которых он заявлял о своих амбициях в деле формирования геополитики. Свою будущую деятельность он планировал направить по четырем направлениям: военная география, этнопсихология, военная истории и политическая география. В принципе все это было вполне предсказуемо. Впрочем, историю и этнопсихологию он считал все-таки вспомогательными науками. Именно в годы войны Хаусхофер занялся поиском слова, которое бы могло полно и всеобъемлюще охарактеризовать собранные в единый блок указанные выше четыре научные дисциплины. Он осмысливал опыт, который смог приобрести во время написания первой своей книги («Великая Япония»). Тогда же он стал вынашивать планы, что после окончания войны он не только вернется к преподаванию в университете, но и непременно напишет еще одну книгу. Хаусхофер мечтал, что эта книга станет чем-то вроде «Главных принципов обороноведения». Именно в этой книге он намеревался «правильно оценить военный потенциал стран, регионов и их населения». В основу своего «обороноведения» Хаусхофер, конечно же, планировал положить географию. Однако он намеревался дополнить ее экономикой, расовой гигиеной, социологией и многими другими отраслевыми дисциплинами. «Обороноведение» должно было быть чем-то большим, нежели просто наука, — оно задумывалось как этически обоснованная система, позволявшая вести «оборонительную войну за жизнь». Появление такой системы Карл Хаусхофер считал нравственно оправданными. Однако в июне 1916 года он еще обозначал «обороноведение» как ответвление от политической географии, при помощи которого можно было оценить оборонную мощь отдельного государства или народа. Анализ предполагалось проводить сразу же в нескольких сферах: самоорганизация народа, упоминавшая выше этнопсихология, экономика, техника, жизненные силы («Государство как форма жизни»).