— Вы последуете за нами в сад, — продолжала принцесса, — вечер превосходный, и мы побеседуем, гуляя. Я должна вознаградить вас за нелегкий труд.

— Такая сладкая награда за такой приятный труд! Вы очень щедры, герцогиня, — отвечал Эктор.

Он передал деньги в руки пажа и последовал за герцогиней Беррийской, сходившей с террасы.

В то время, как общество выходило из дворца, пробила половина.

— Бедный Кок-Эрон выходит из себя, — тихо сказал Поль Эктору. — Я посоветую ему лечь в постель.

— Сохрани вас Боже! Мы загоним лошадей, но приедем к концу разговора, — ответил Эктор на ухо Полю.

— Бедные животные! Они расплатятся за всех, — прошептал Поль.

Герцогиня шла по песку аллей величественной поступью. Эктор был рядом. Принцесса с казначеем остановились у фонтана.

— Вы молчаливы, как сновидение. Может быть, вы мечтаете? — сказала герцогиня Эктору, никогда не подчинявшемуся так сильно чужому влиянию.

— С кем иногда не случается? — отвечал Эктор.

— Иногда? Это немного.

— Этого иногда бывает слишком много.

— Как это понимать?

— Мечта — непокорный конь: ему доверяются, и часто, с первым скачком он уносит вас в страну вымыслов. Это минуты ослепления, потом все исчезает, кроме сожалений.

— Сожалений об утраченном, не так ли?

— Не совсем. Сожалений о том, чего никогда не имели.

Принцесса взглянула на Эктора. Ее глаза блестели, как две капли росы на цветке.

— Нет, — сказала она, — того, чего не имели, надо было добиться.

Эктор, которого такой поворот разговора навел на мысль о Кристине, вздохнул.

— Одним богам принадлежит право достичь невозможного, — сказал он, — а я лишь воин.

— Однако, — возразила герцогиня, — как видно из мифологии, и пастухи покоряли богинь.

— В стране вымыслов, сударыня!

— Поищите хорошенько и вы увидите, что эта страна, возможно, не так далеко, — возразила она, играя своим веером.

— Я искал и не нашел.

— Начните снова.

— У меня довольно дурной путеводитель.

— Тогда его меняют.

— Но если он только один…

— Как вы называете этого неблагодарного?

— Случай, — с горечью отвечал Эктор. — Я доверился случаю, и он мне изменил.

— Ну, вопреки грамматике случай должен быть женского рода; он близок к улыбке именно тогда, когда угрюмо на вас смотрит.

— Должен ли я верить вашим словам, как доброму предсказанию?

— Чем вы при этом рискуете?

— Большим огорчением, если предсказание обманет.

— Есть оракулы, которые не лгут, — сказала принцесса, поднимая свои прекрасные глаза на маркиза.

Эктор был ослеплен.

— Теперь, — сказал он, — я более не сомневаюсь и доверяю вам себя.

— И вы правы. Доверие ведет за собой счастье.

— Да, когда доверие подобно вам, сударыня.

Она обратила на прекрасного молодого человека взгляд, полный огня и спросила, вертя цветок меж пальцев:

— Верите вы в талисманы?

— Я верю в руку, их дающую, — сказал Эктор.

Принцесса выронила цветок. Эктор живо наклонился и поднял его. Но когда он хотел его подать, герцогиня Беррийская исчезла, подобно фее, в глубине аллеи.

Эктор оставался некоторое время недвижим. Глубокий мрак окружал его; он сделал несколько шагов вперед, вышел на лужайку и больше ничего не видел. Он погрузился в глубокую задумчивость, когда чья-то рука опустилась на его плечо.

Эктор живо обернулся и в темноте узнал Фуркево.

— Ну, прелестный Эндимион, поймал я вас наконец, — сказал граф. — Диана скрылась, и вы мечтаете, подобно мифологическому пастушку.

— Я не вижу, почему вы меня сравниваете с Эндимионом, и где вы находите Диану! — отвечал Эктор, несколько смущенный.

— Увы, я ничего не выдумываю, небо тому свидетель! Но, клянусь Меркурием, милый Эктор, если вы хотите, чтобы я ничего не подозревал, зачем у вас в руках этот нескромный цветок?

Эктор прикусил губу.

— Это? — сказал он. — Я сорвал его потому, что он мне попался под руку. Что вы видите тут дурного?

— Тьфу, пропасть! Я не вижу в нем ничего того, чего нет; я вижу совсем другое…Тысячи нежных вздохов…Свидания вечером…Шелковые лестницы…Пасторальная любовь…Поцелуи в тени деревьев…Я вижу в нем много вещей, но ничего дурного, клянусь вам.

— Вы сумасшедший! — вскричал Эктор.

В эту минуту в воздухе раздался звук колокола. Эктор вздрогнул. Семь ровных ударов прозвучали посреди тишины ночи.

— Семь часов? — спросил он.

— Да, семь…Брат Иоанн на герцогиню не рассчитывал.

— Пойдемте! — воскликнул Эктор.

Он схватил Поля за руку и увлек его к конюшням, где ждал их Кок-Эрон.

— Наконец-то! — сказал слуга. — Бедные животные едва не перегрызли удила.

— Это к лучшему, — отвечал Поль, — нетерпение — те же шпоры: они скорее поскачут.

— Так мы едем?

— Смотри, твой господин уже на лошади.

— Что это, мсье? — воскликнул Кок-Эрон, — разве вы хотите лететь быстрее времени и, отправившись в восемь часов, прибыть в семь?

Но Эктор его уже не слушал. Он отпустил поводья своей лошади, и взбешенный Кок-Эрон должен был догонять его во всю прыть.

— Береги свое наставление, оно пригодится завтра, — сказал Фуркево и в несколько скачков настиг Эктора.

Они скакали до Парижа без задержки, но у заставы пришлось умерить неистовый галоп: тысячи препятствий преграждали дорогу. Поль воспользовался минутой отдыха, чтобы, наклонившись к уху Эктора, сообщить ему:

— Знаете ли вы, милый маркиз, что вы счастливейший человек во всей Франции: вы срываете в сумерках простой цветок, не думая ни о чем, так, из рассеянности, а он служит золотым ключом, отворяющим вам настежь врата храма Цитеры.

— У вас один вздор в голове, — ответил Эктор. — К чему, скажите пожалуйста, вся эта мифология?

— Это отличительная черта моего характера…Я никогда не думаю о любовных похождениях без того, чтобы воспоминание о всех богах Олимпа не представилось моему воображению. Поверите ли? Я долго жалел, что не стал академиком, а то написал бы книгу о высшей мифологии, в применении к теме любви.

— Так напишите, — сказал Эктор, думавший о брате Иоанне и понукавший свою лошадь, не задумываясь, что мог бы раздавить нескольких обывателей.

— Счастье уже делает вас эгоистом. Под какой звездой вы родились? Вы можете сказать подобно Цезарю: пришел, увидел, победил. Потому что вы победили.

— Ну, скажите, — отвечал Эктор, — вы серьезно?

— Серьезней самого папы.

— И вы думаете…

— Я думаю, что сегодня в первый раз в жизни я не желаю называться герцогом Беррийским.

— И это потому, что по капризу мне поручена должность казначея, потому что каприз доставил мне полчаса разговора наедине, потому что случай дал мне в руки цветок, ваше воображение разыгралось?

— Во-первых, мой друг, позвольте мне заметить, что уж слишком много капризов и случаев одновременно…С такими добрыми товарищами заходят далеко…

— Да, когда идут, но если остаются на месте?

— Никогда не остаются!

— Однако, возразил Эктор, — если вы меня принуждаете говорить серьезно о вздорных вещах, почему же принцесса удостаивает меня внимания, которым не награждает других?

— Потому что, априори, как говорят в Сорбонне, им всегда удостаивают кого-то. Этим кем-нибудь мог быть другой, но вперед вышли вы.

— Это не доказательство.

— Доказательств у меня десятки. Во-первых, в тот момент, когда вас считают в изгнании, то есть, более чем мертвым, вы неожиданно являетесь из армии, как принц сказок Перро. С первого раза вы овладели милостью короля, этой неприступной крепостью. Тут есть чем, согласитесь, привлечь внимание людей. Но это ещё не все. В это дело вмешивается таинственность. Рассказывают чудеса о вашей храбрости, и я кричу громче всех. К том уже Венера всегда обожала Марса. Вы молоды, хорошо сложены…

— Есть столько других, гораздо лучше.

— Три четверти мужчин будут служить доказательством обратного. К тому же о вас идет молва как о человеке, влюбленном в незнакомку.