В течение первого года своего пребывания в скиту послушник Николай был назначен помощником библиотекаря и письмоводителем старца Варсонофия. Все свободное от служб и клиросного пения время Николай проводил у преподобного Варсонофия, помогая ему вести деловую и личную переписку. В свою келью он приходил лишь на краткие часы ночного отдыха.
Их близкие отношения с преподобным являли собой истинный образец древних примеров старчества и ученичества. У Николая была полная возможность открывать свои помыслы немедленно, получать на все свои недоумения скорейшие ответы старца, а потому следовать по пути полного послушания.
Как в древности новые старцы вырастали из истинных учеников за короткое время, так случилось и с послушником Николаем — именно потому, что он изначально обрел благорасположенного к нему о. Варсонофия и имел с ним теснейшее общение.
«Замечайте события вашей жизни. Во всем есть глубокий смысл. Сейчас вам непонятны они, а впоследствии многое откроется», — любил повторять о. Варсонофий. Послушник Николай вел дневник, записи которого свидетельствуют о той любви и понимании, доверии и откровенности, которые способствовали основанию крепкого духовного союза, имевшего своим плодом научение, при помощи благодати Божией, истинному старчеству.
«16 января 1909 года. 13-го числа я занимался с батюшкой вечером до 12 часов ночи, а 14-го до 10 часов, а с 10 до 12 часов мы беседовали. Много было сказано, не упомню всего. Но что-то святое, великое, высокое, небесное, божественное мелькнуло в моем уме, сознании во время беседы…
30 января 1909 года. Батюшка во время разговора в первый раз назвал меня своим сотаинником. Я этого не ожидал и не знаю, чем мог это заслужить. Спаси Господи батюшку. Я все более и более начинаю видеть, что батюшка — великий старец.
К сожалению моему, он все чаще и чаще говорит о своей смерти, что дни его «изочтены суть». «Я совершенно один, — говорил как-то батюшка, — а силы слабеют. Мы — я и батюшка Амвросий — все вместе делали, друг друга в скорбях утешали. Приду, да и скажу: «Батюшка, о. Амвросий, тяжело что-то». — «Ну что там тяжело? Теперь все ничего. А вот придут дни…» Да, а теперь-то они и пришли. Монахов много, много хороших, а утешать некому. Теперь я понял, что значит: «Придут дни…»
14 февраля 1910 года. Сейчас пришел от батюшки. Открывал свои помыслы. Сначала сказал свои оплошности, бывшие за день, потом сказал, что иногда приходит помысл, особенно за службой, на правиле, что монашеская жизнь безотрадна: идет день за днем, и главное — ожидать впереди нечего, все те же службы, все та же трапеза и пр. «Это один из самых ядовитых помыслов, — сказал батюшка. — Монах все время должен быть как бы в муках рождения, пока не придет в пору возраста Христова. А пока еще жив наш ветхий человек, он и дает себя знать всякими страстями, тоской, унынием… и что теперь для такого человека отяготительно, то впоследствии для него будет великим утешением, например, хождение к службам и утрене… Вы хорошо сделали, что сказали мне этот помысл, он многих заклевывал, так и уходили из обители».
30 марта 1910 года. Почти целый день писал, но все же урвал время сходить к батюшке. Под конец он сказал мне так: «Смиряйтесь, смиряйтесь. Вся наука, вся мудрость жизни заключается в этих словах: «Смирихся и спасе мя Господь». Смиряйтесь и терпите все. Научитесь смирению и терпению, а в душе мир имейте. Поверьте, у кого в душе мир, тому и на каторге рай».
Многое говорил о. Варсонофий и о приближении дней лютых, до которых он сам не доживет, но ученик его, Николай, доживет.
Скорбью в его сердце отозвалась почетная ссылка старца Варсонофия в 1912 году в Старо-Голутвин монастырь настоятелем. Но это было еще только на чалом скорбей, преддверием того крестного пути, по которому, как предсказывал о. Варсонофий, предстояло пройти будущему старцу.
Через 10 дней после Октябрьского переворота 1917 года манатейный монах Никон (Беляев) был посвящен во священника. Он по-прежнему работал письмоводителем в канцелярии, но уже не монастыря, а сельхозартели «Оптина пустынь», под видом которой еще пыталась держаться обитель. Все невзгоды советской власти о. Никон переносил с великим терпением, зная, что посылаются они для испытания веры и укрепления на крестном пути. Монахов в Оптиной оставалось всего человек пятнадцать, и, чтобы поддержать «артель», приходилось работать так много, что на богослужения часто просто не хватало времени. Каждый день ожидали изгнания, ареста, тюрьмы, ссылки, смерти.
17 сентября 1919 года о. Никон был арестован и без предъявления обвинений заключен в Козельскую тюрьму. Но на этот раз Бог миловал — он вернулся в обитель и стал принимать посетителей, переняв старческую традицию.
О. Никон был мудр и рассудителен не по годам, проповеди его были сильны твердой верой в Бога и Его Промысел, а потому действовали на души слушателей примиряюще с постигшими Россию бедствиями.
В 1923 году, когда и артель была упразднена, а бывший монастырь перешел в ведение «Главнауки» и кал исторический памятник был переименован в Музей «Оптина пустынь», о. Никон продолжал принимать всех нуждающихся в его духовной помощи: стали собираться не в храме, а, как правило, в больничной кухне, там служили и всенощные. О прозорливости его уже и в это время свидетельствуют его духовные чада. Он говорил всегда прикровенно, часто иносказательно. И только когда событие совершалось, человек понимал, что означали притчи о. Никона. Однажды приехала из Гомеля в гости к своим сестрам — шамординским послушницам — молодая девушка, которой о. Никон предсказал скорое замужество. Так оно и случилось. Выйдя замуж, она снова приехала в Оптину, и о. Никон дал ей пять красивых птичек, вырезанных из открыток, — два птенчика и три пташки. Смысл этого подарка стал понятен, когда гостья из Гомеля родила пятерых детей — двух мальчиков и трех девочек.
В конце июля 1924 года о. Никон был вынужден переехать в Козельск. Перед отъездом он произнес проповедь, в которой высказал те простые правила духовной жизни, следуя которым любой христианин в любом месте может спастись: «Постарайтесь очищать свои души исповедью, иметь добрую нравственность и благочестие, приобретите кротость, смирение, молитву, стяжите любовь… В остальном же во всем, во внешности, предадимся воле Божией, ибо воля Божия всегда благая и совершенная. Ни один волос с головы вашей не спадет без воли Божией…»
В Козельске в Успенском соборе чудесным образом появилась икона Божией Матери «Нечаянная радость», особо чтимая о. Никоном. Он счел это за благословение Божие и часто проводил в этом храме службы. Несмотря на запреты, произносил проповеди, вел духовные беседы, не щадя ни сил, ни здоровья. С немощными делился продуктами, которыми снабжали его духовные чада. Так провел он в Козельске три года — под негласным надзором ГПУ. Исповедовал прихожан у себя на квартире, что тоже не было секретом. О. Никон более всего заботился о тщательной исповеди приходящих, которых всегда умел расположить к себе, потому что учитывал и возраст, и воспитание, и образование, и характер, и состояние здоровья. Для всех он становился любящим отцом, на мудрое и любвеобильное руководство которого можно положиться. Когда спрашивали о том, не являются ли настоящие времена последними, он неизменно отвечал: «О времени пришествия антихриста никто не знает, как сказано в Евангелии. Но признаки скорого пришествия антихриста уже есть — гонение на веру, и надо ожидать, время приближается, но все нельзя точно сказать. Бывали и раньше времена, когда считали, что антихрист пришел (при Петре Великом), а последствия показали, что мир еще существует. Да и что толку в этом исчислении? Для меня это не важно. Главное, чтобы совесть была чиста, надо твердо держаться веры Православной, заповеди исполнять, надо жизнь проводить нравственную, чтобы быть готовым. Надо пользоваться настоящим временем для исправления и покаяния».
В 1927 году о. Никона арестовали и заключили в Калужскую тюрьму, где он провел в общей камере полгода. Несмотря на оскорбления и издевательства сокамерников, о. Никон не оставлял в молитве своих осиротевших духовных чад. При возможности отправлял им письма на волю.