Так что на всякий случай не расставайтесь со своими военными кораблями, танками, огнеметами, бомбардировщиками и прочими восхитительными штучками по части разрушения — они нам еще могут пригодиться. Однажды, как гром среди ясного неба — это всегда бывает неожиданно, обратите внимание! — какой-нибудь фанатик создаст проблему из незначительного инцидента, раздует его до колоссальных размеров, — и вот уже новая катастрофа стучится в двери. Но если мы вооружены до зубов, если готовы к войне лучше, чем в предыдущий раз, то, возможно, быстрее победим. Мы не должны утратить Четыре Свободы, помните! И не упустить возможность подготовить почву для пятой и шестой. Ведь чем больше «свобод» мы наберем, тем ближе окажемся к свободе как таковой.
Каждая новая «свобода», несомненно, вызовет гибель нескольких миллионов человеческих жизней и разрушение ряда крупных городов. Но если мы доберемся до десятой или одиннадцатой «свободы», нам будет уже безразлично, сколькими жизнями и городами придется за это пожертвовать. В конце концов, в нашей власти наделать еще детей и построить новые города — лучших детей и лучшие города. Если мы сумели гомогенизировать и иррадиировать коровье молоко, то, уж конечно, сумеем обработать и мозги наш их детей. Даже если нам придется разрушить все, что есть сегодня на земле, включая Ватикан, игра все равно стоит свеч. Нам ведь нужен мир, в котором война будет невозможна. И, ей-богу, если для достижения этой цели придется пожертвовать человечеством, мы пойдем и на это. Mieux vaut reveni en fantome que jamais*, как говорят французы.
* Лучше вернуться в виде призрака, чем не вернуться вообще (фр.).
А пока это благословенное время не пришло, пожалуйста, продолжайте убивать друг друга. Убивайте с еще большим азартом. Убивайте убийц, убивайте самоубийство, но, главное, убивайте! убивайте! убивайте! Убивайте во имя Бога и Отечества! Убивайте во имя мира! Убивайте ради самого наслаждения убивать! Никогда не прекращайте убивать! Убивать! Убивать! Убейте свою мать! Убейте брата! Убивайте лесных животных, убивайте насекомых, птиц, цветы, траву! Убивайте микробов! Убивайте молекулы и атомы! Убейте звезды, солнце и луну, если сумеете! Убивайте все, чтобы у нас наконец был светлый, чистый, открытый мир, в котором мы бы жили в покое, счастье и безопасности до конца наших дней.
Астрологическое фрикасе
Я познакомился с Джеральдом в фойе театра во время антракта. Не успели нас представить друг другу, как он поинтересовался, когда я родился.
«Двадцать шестого декабря 1891 года... В двенадцать тридцать дня... В Нью-Йорке... Марс, Уран и Луна — в восьмом доме. Этого достаточно?»
Джеральд пришел в восторг.
«Выходит, вы кое-что смыслите в астрологии», — сказал он, улыбаясь мне ласково, словно преданному ученику.
В этот момент к нам подошла элегантная молодая женщина и тепло приветствовала Джеральда. Тот быстро представил нас друг другу.
«Двадцать шестое декабря — четвертое апреля... Козерог — Овен... Вы должны прекрасно ладить».
Я так и не узнал имени элегантной женщины — впрочем, как и она — моего. Для Джеральда это не имело ни малейшего значения. Люди существовали для него только как подтверждение его небесных теорем. Он знал заранее сущность каждого из нас. В чем-то он походил на рентгенолога: ему был виден твой астральный скелет. Где непосвященному открывался только Млечный Путь, Джеральд видел созвездия, планеты, астероиды, падающие звезды, туманности и тому подобное.
«Не строй никаких важных планов на ближайшие дни, — говорил он. — Затаись. Твой Марс вступил в конфликт с Меркурием. Сейчас из твоих планов ничего хорошего не выйдет. Дождись полнолуния... Ты ведь склонен к импульсивным решениям, не так ли?» И он бросал на свою жертву лукавый и пытливый взгляд, словно говоря: «Меня не одурачишь. Я тебя насквозь вижу».
В тот антракт в фойе состоялось много знакомств. Каждого представляли по знаку зодиака. Преобладали Рыбы — холодноватые, мягкие, невыразительные создания — по большей части флегматичные и пучеглазые. Когда на горизонте возникал Скорпион или Лев, особенно женского пола, я настораживался; от знакомств с Водолеями старался уклониться.
Позже, уже в ресторане, мы с Джеральдом подробнее обо всем поговорили. Не помню, к какому знаку принадлежал он сам, — то ли к Деве, то ли к Близнецам, — но как бы то ни было, а производил он довольно сомнительное впечатление. В нем было что-то от гермафродита. Казалось, его «достали» Весы, Лев и Стрелец. Время от времени он делал иносказательные замечания по поводу Козерога — осторожно, осмотрительно, будто сыпал соль на птичий хвост.
Он много говорил о различных внутренних органах, а также о суставах, мышцах, слизистой оболочке и прочих частях тела. Хозяину стола, который не так давно попал под грузовик, он посоветовал в следующем месяце обратить особое внимание на коленные чашечки. А молодой женщине, сидевшей слева от меня, беречь почки: только что один из «домов», связанных с почками и железами внутренней секреции, оказался под отрицательным воздействием. Мне было интересно, какое звездное тело в ответе за желчный цвет его лица и почему он ничего не предпринимает по этому поводу — хотя бы с помощью местного фармацевта.
После трех бокалов крюшона в голове у меня все смешалось. Я не помнил — то ли следующая неделя будет удачна для меня в финансовом отношении, то ли я переломаю себе все кости. И что удивительно — мне было все равно. Дурное влияние Сатурна на мой гороскоп компенсировалось благотворным воздействием Юпитера. Я обратил внимание, что Джеральд ни разу не упомянул Венеру. Было похоже, что ему вообще наплевать на личную жизнь. Его коньком были несчастные случаи, повышения жалованья и путешествия. Разговор становился таким же пресным, как холодный омлет в клинике по лечению суставов. Я пытался вывести разговор на Плутона: эта загадочная планета интересовала меня больше других, но такая тема явно была Джеральду неприятна — он сразу мрачнел и замыкался. Ему нравились земные вопросы, вроде: «Как вы думаете, спагетти соответствуют моему темпераменту?» — или «Полезен ли мне в это время года спорт?» — или «Как быть с работой в Сан-Франциско — подходящее ли время для переезда туда?». На такие вопросы у него всегда был готов ответ. Поразительно, какую уверенность он при этом излучал. Иногда, чтобы его ответ прозвучал более драматично, он закрывал глаза, как бы мгновенно обозревая карту небесных светил. Он мог предсказывать будущее в любом порядке и, однако, как ни странно, так же, как и все остальные, покупал утреннюю газету, чтобы узнать, что произошло (во время нашей беседы) на Восточном фронте. Произойди ночью крах фондовой биржи, уверен, Джеральд и о нем узнал бы из газет. Когда несколько недель назад случилось лунное затмение, он ждал землетрясений и обвалов; к счастью, подземные толчки зафиксировали в пяти или шести тысячах миль от нас, в Тихом океане. Никто не пострадал, разве только морские чудища...
Спустя неделю или около того Джеральд позвонил мне и пригласил на новоселье, пообещав, что там я познакомлюсь с прекрасной женщиной-Стрельцом, чья грудь подобна спелым яблокам, а губы цвета раздавленной малины. «Ты скоро разовьешь бурную деятельность», — сказал он на прощание. Тон, каким он это сообщил, звучал очень обнадеживающе — по крайней мере по телефону. Однако по здравом размышлении я пришел к выводу, что «бурная деятельность» сама по себе довольно бессмысленна. Пчелы и муравьи постоянно деятельны, всегда активны, ну и что из того? К тому же мне претила сама идея бурной деятельности. Я находился в мире с собой и хотел пребывать в таком состоянии хотя бы еще некоторое время.
День клонился к закату, когда мы подъехали к дому Джеральда. Со мною были два друга — Весы и Стрелец. По обе стороны улицы на протяжении всего квартала стояли припаркованные автомобили — в основном лимузины, гладкие и сверкающие; их охраняли шоферы в ливреях. Водители уже вовсю общались между собою. Когда мы вылезли из нашего «форда», нас окинули презрительными взглядами.