Эти грустные мысли посетили меня теплым сентябрьским утром, когда повозка везла меня по берегу озера, минуя Шамбери, в долину Иер, к Сан-Лорен-дю-Пон. Долина ведет к высоким горам. Слева струи водопада Куз разбиваются о камни. Чуть дальше расположены карьеры, где добывают гипс и мрамор. Поток, в котором плещется форель, несет свои светлые воды по ложу из черных камней среди зарослей ольхи. Деревушки разбегаются по тенистым лужайкам и каштановым рощам. Пейзаж напоминает лики Шарметта, любимые виды шестнадцатилетнего Руссо, сентиментального мечтателя, собирающего ландыши или служащего мадам Варенн. Здесь все еще говорит о спокойной жизни сельских тружеников, о ничем не омраченном труде, о славном характере савойцев. Но вскоре пейзаж становится более грубым. Слева уже просматривается высокая горная цепь, самые высокие пики которой – Кошетт и Отеран. Это и есть Гранд-Шартрез. Он тянется от Шамбери до Гренобля на восемнадцать лье и представляет собой полностью изолированную горную систему, расположенную почти в середине альпийского массива. Непроходимые леса, крутые обрывы, глубокие пропасти окружают Гранд-Шартрез со всех сторон. Из долины Гревиводан, как и из долин Вореппе и Эшелле, он выглядит монолитной неприступной стеной. Эта высокая линия осады, естественное укрепление против внешнего мира, была предназначена стать монастырем из монастырей, убежищем монахов, наиболее приближенных к небу, или пристанищем жертв самого печальной, самой жестокой трагедии в жизни – крушения надежды.

На границе Савойи и Дофине пейзаж вдруг обретает тревожные черты невозделанных земель. Справа от равнины, приобретшей некоторую неровность, поднимаются скалы. Здесь растут чахлые кусты и скрюченные сосны. Освещенные лучами солнца, растения и камни отбрасывают причудливо изломанные тени. О таких местах говорят, что природа здесь содрогается и злится, чувствуя приближение пустыни. Вдруг дорога приводит вас в узкую долину. Гид предложит вам зайти в гроты, где вода медленно растит сталактиты. Спуститесь в пещеры, пройдите по деревянным галереям, освещая себе путь свечой. На глубине десяти метров можно увидеть заводь, выложенную булыжниками. Здесь поток прячется от непогоды. Воды промыли огромные пещеры в мягком камне. Что это, подземные часовни, храмы или пыточные подвалы? Воображение замирает перед странными фигурами, превращенными водой в камень глубоко под землей: детские личики, бюсты рыцарей в шлемах с опущенными забралами, коленопреклоненные фигуры, расположившиеся на наклонных участках дна пещеры или скорчившиеся под низкими сводами. Неужели есть то, чего боятся даже силы природы? Неужели ледниковые воды, стенавшие в каменных застенках пещер в доисторические времена, предвидели странные и ужасные сцены человеческой истории, ибо они работали над своими причудливыми скульптурами веками? На выходе из грота тропинка, как бы защищаясь от пропасти, жмется к скалам, где сливается с дорогой римской постройки времен Карла-Эммануила. Вы вскоре забываете дьявольские видения подземного мира. Здесь, на поверхности, деревенька Эшелль и плодородные холмы Изера улыбаются солнцу. Преодолев Гиер-виф, вы достигаете Дофине и через полчаса попадаете в Сен-Лорен-дю-Пон. Эта деревня выглядит бедно, дома окружены деревянными галереями, в которых прорезаны слуховые окна, их остроконечные крыши покрыты шифером, что напоминает шале Оберланда в швейцарском кантоне Берн. Недалеко от селения угрюмый поток вырывается из ущелья, прорезающего невероятные горы. Это Гиер-мор. Поток получил свое имя потому, что жаркое солнце иссушило все вокруг. Создается впечатление, что сюда принесены все печали тех свирепых мест, по которым Гиер-мор прошел. В отличие от Гиер-мора, Гиер-виф, с которым первый вскоре соединится, смеется и радостно славит солнце. Таков вид дикого ущелья, которое ведет в Гранд-Шартрез.

Две могучие скалы вырастают прямо из русла потока. Это врата в пэстынь, некогда перекрытые укрепленной стеной. Не один человек, услышавший зов отшельничества, прощался здесь с радостями мирской жизни, очищая душу для жизни небесной. Сегодня здесь можно свободно пройти по проезжей дороге. С первых шагов по ущелью путешественника чарует великолепие этих мест. Самые прекрасные леса Франции укрывают ковром стены глубокого и узкого ущелья. Говорят, пустынь приложила к украшению этих мест все свои таланты, стремясь удержать красоту в этой темнице. Мощный горный рельеф с любовью укрыт бархатом зелени. Буки даруют этому покрывалу живые нотки, а грабы, клены и ясени добавляют оттенков. Выше отряды темных пихт штурмуют отвесные склоны, достигая вершин, скрывающихся за облаками. Силы, вздымающие эти горы к небу, говорят о величии духа, а великолепие лесов свидетельствует о красоте и неистребимости природы. Редкие приверженцы аскетизма, идущие этой дорогой в поисках духовного пристанища в Гранд-Шартрез, видят последние образы соблазна и искушений жизни в очаровательных цветах, растущих под защитой деревьев. Это темно-красные дигиталины, желтые купальницы, орхидеи причудливой окраски. С ракитниками, свешивающими свои золотые сережки в пропасть, с кустами шиповника, захватившими пропасти, будущие отшельники могут попрощаться, как и с обманчивыми мечтами мира.

У моста св. Бруно пейзаж становится еще более впечатляющим и чем-то напоминает монастырь. Высокая гора, заслоняющая горизонт, подобна белому собору, ощетинившемуся шпилями и звонницами черного камня. Это потому, что сосны захватили гору. У подножия контрфорсов, на которые опирается гора-собор, расстилается океан леса, несущий свои зеленые волны до ложа потока, где рокочут воды, заключенные на головокружительной глубине ущелья.

Старый замок

Теперь дорога идет по длинному пологому склону, расположенному перпендикулярно горе. Вдруг прямо посередине ущелья возникает скала. Кажется, она пытается остановить путников. Это вторые врата в пэстынь, более надменные, чем первые. На самой вершине скалы поставлен железный крест. Он как будто говорит пришедшим: «Вы, кто дошел сюда, оставьте все надежды. Тот, кто достиг этого места, никогда не вернется».

Дорога проскальзывает между горой и скалой Эгюйетт. Отсюда надо еще около часа идти вверх, а потом свернуть налево. И вот, наконец, Гранд-Шартрез, окруженный непроходимыми лесами и будто затаившийся в распадке. Расположенный на наклонной равнине, монастырь напоминает небольшой укрепленный город. За стенами города теснятся длинные параллельные строения с высокими крышами, колокольни, крытые шифером, колоколенки трапециевидной формы, похожие на большие капюшоны. Но ни звука, ни слова не слышно из-за стен. Это город молчания и смерти. Его молчаливость еще больше усиливается дикостью лесов и печальным величием окружающих гор. Сероватая белизна известняковых скал, вечером приобретающих синеватые оттенки, и чернота пихт, которыми заросли скалы, усиливает впечатление от грандиозной симметричности природы. Именно здесь погребают себя заживо те, кто покинул мир. Несколько монахов в белых рясах, работающих недалеко от стен монастыря в тени буков, дополняют картину.

Дорога огибает неприветливые стены монастыря. Мы стучим в северные ворота, единственный вход в обитель. Брат-привратник приоткрывает калитку и пристально разглядывает нас. Из-под белого куколя на вас смотрит прелестное лицо агнца Божьего. У этого молодого послушника открытый, немного удивленный взор. Через калитку попадаем во внутренний двор. За стенами та же недружелюбная нагота, что и снаружи. Ни скамейки, чтобы присесть и отдохнуть после долгой дороги, ни деревца, ни травинки, ни цветка, лишь черноватая земля. Поднимаемся по нескольким лестничным маршам и выходим в коридор длиной 139 метров. Сюда сходятся все бесконечные переходы, соединяющие монастырские постройки. В рефлектории нас принимает молодой монах. Он одет в белую рясу, как все насельники обители. У него бритая голова, черная борода, темные и приветливые глаза, скупые жесты. Очень трогательно наблюдать столь полное самоотречение в этом розовощеком молодом человеке, ибо это говорит о том, что он полностью отказался от мира. К сожалению, монастырский устав полностью лишает человека черт индивидуальности. Монах становится чем-то вроде механизма, поскольку в нем не ощущается самый драгоценный дар души: непосредственность.