Спустя много месяцев все же явились родственники моей подружки, и пришлось ей возвратиться к своему племени, а я снова остался один и только время от времени посещал дружественные племена, селившиеся поблизости.

За все годы, что я провел на побережье или поблизости от него, я ни разу не слыхал ни об одном корабле или мо ряжах, потерпевших кораблекрушение, и уже не надеялся, что увижу цивилизованных людей.

На моих глазах вырастали дети, умирали старики… А я все продолжал жить среди австралийцев, никому не причиняя вреда, ни с кем не ссорясь, и со временем стал пользоваться среди них большим уважением. Сколько кровопролитных сражений я предотвратил! Не раз бывало, что, когда назревала драка, я обходил австралийцев и отбирал у них копья, палицы и бумеранги. Австралийцы всегда приветливо меня встречали, делились со мной свои ми запасами, никогда не забывая пожелать мне на своем языке доброго здоровья.

Тут следует заметить, что каждое племя разговаривает по-своему. Людей моего племени, с которыми я прожил бок о бок много лет, я понимал великолепно, но подчас не разбирал ни слова из того, что говорили австралийцы некоторых других племен. Впрочем, что тут удивительного: известно ведь, что жители многих областей Англии, Ирландии и Шотландии часть слов произносят по-разному и даже говорят на разных диалектах.

Теперь вам понятно, с какой осторожностью надо относиться к выступлениям на суде так называемых протекторов туземцев[41], переводящих их показания. Их переводы и пояснения не следует принимать на веру, особенно когда речь идет о жизни или смерти подсудимого. К тому же соображения мести часто побуждают австралийцев давать ложные показания. Это, конечно, нехорошо, но что поделаешь, приходится с этим считаться.

Чуть не забыл сказать, что во время странствий я видел племя паллидургбарран[42], известное своими наклонностями к каннибализму. Оно не только съедает павших в сражениях, но и не прочь полакомиться человечьим мясом при любом удобном случае. На мой взгляд, люди этого племени мало чем отличаются от животных.

Даже вид паллидургбарран внушал ужас. Было что-то зловещее в их красноватой коже и больших выпяченных животах. Они не строили хижин или других укрытий и спали как придется, в зарослях.

Особой прожорливостью отличались их женщины, причем они предпочитали детей. Другие австралийские племена так настрадались от паллидургбарран, что решили покончить с жестокими людоедами раз и навсегда и подожгли заросли, где те скрывались.

Возможно, все паллидургбарран и в самом деле погиб ли в огне или задохлись в дыму, во всяком случае я больше ни одного из них не встречал.

Среди австралийцев распространено поверье, что последний паллидургбарран превратился в камень. Действительно, около леса стоит фигура, ну, точь-в-точь статуя человека, это ясно видно; но может быть, это всего лишь носовое украшение разбившегося корабля.

Как-то раз, когда я был в Бангибарра, что находится на некотором расстоянии от берега, я вдруг увидел, что туземцы несут на плече флаг. Я кинулся к ним, стал расспрашивать… Оказалось, какое-то европейское судно бросило якорь в заливе Порт-Филипп. Туземцы установили за ним наблюдение. Через день-другой судно переменило стоянку, а затем с него спустили лодку, в которую уселась вся команда. Лодка вошла в устье реки и поплыла вверх по течению.

Много часов австралийцы не спускали глаз с берега, но лодка не возвращалась. Тогда трое из них подплыли к судну и кое-как на него вскарабкались. Первым делом они сорвали флаг. Затем принялись за паруса и снасти. Бутылки из-под вина тоже пригодятся: их осколками можно заострять копья. Одним словом, австралийцы не погнушались ничем, что попалось им на глаза. Только в трюм они не отважились спуститься, а там бы они, конечно, поживились основательно. Когда хозяева, вернувшись, увидели, как в их отсутствие туземцы отделали палубу, они схватились за ружья, но где там! Воришек и след простыл. Команда недолго думая подняла якорь и отвела судно подальше от берега. Все же спокойнее!

Рассказывая о своих похождениях, туземцы хотели, чтобы я завлек моряков на берег, где можно было бы напасть на них из засады и ограбить сначала их, а потом и корабль. Я изо всех сил отговаривал туземцев от этой затеи и наконец убедил. Особенно подействовал мой довод, что белые хорошо вооружены.

Через несколько дней подхожу я к берегу, смотрю — судно еще в заливе! И тут мне до смерти захотелось попасть к этим людям, чтобы наконец вырваться из плена. Схватил я копья и рыболовные снаряды и бегом по берегу, поближе к кораблю! Расположился как раз напротив него и развел большущий костер, чтобы привлечь к себе внимание. Вижу — несколько человек вышли на палубу и поглядывают в мою сторону (так мне, по крайней мере, казалось). Ну, думаю, все в порядке… Ну не тут-то было.

Матросы, наверно, решили, что это ловушка, — они ведь уже имели представление о повадках туземцев — и даже не собирались плыть к берегу. Хотел я им крикнуть, но никак не припомню ни одного английского словечка, хоть плачь.

Весь день и всю ночь я жег костер, и все без толку. У меня чуть сердце с горя не разорвалось. На следующий день от корабля отошла лодка. Неужели ко мне! Я вовсю стараюсь, подаю сигналы, но ярдов этак за триста от берега люди на лодке подняли парус, резко повернули свою посудину и пошли вдоль берега по направлению к островку. Увидев, что они высаживаются, я кинулся по мелководью к острову, но, как ни старался, снова ничего не вышло. Матросы успели нарубить дров, нагрузить ими лодку и, подгоняемые ветром, отправились восвояси, да еще посмеиваясь над моими отчаянными жестами и нечленораздельными возгласами. Им, конечно, и в голову не приходило, что я европеец, ведь с виду я был точь-в-точь туземец.

Ох, и ругал же я их! Вот, думаю, даром что европейцы, а поступают со мной ничуть не лучше дикарей! И невдомек мне, что впору сказать им спасибо за то, что они, пострадав от воров, не стали в меня стрелять.

Придя в себя, я осмотрел место, где высаживались моряки. Может, они забыли нож или еще какой полезный предмет? Вместо этого я наткнулся на холмик. Сдуру подумал, что под ним клад, и, хотя деньги, золото и бриллианты были мне в моем положении ни к чему, решил его выкопать. Под слоем дерна и земли я, к моему ужасу, обнаружил труп белого человека, завернутый в одеяло.

Одеяло было мне нужно позарез. «Может, взять?» — подумал я. Погода стояла очень холодная, да и жалко было оставлять в земле такое добро. И все же я не отважился ограбить покойника. Я засыпал могилу, старательно прикрыл ее ветками, а сверху завалил тяжелыми камнями, чтобы до трупа не добрались дикие собаки.

Всю следующую ночь я снова просидел на берегу, не переставая подавать сигналы, но ответа на них не было, я вконец расстроился и отправился восвояси. Судно еще несколько дней простояло на якоре, причиняя мне своим видом невыразимые душевные муки. Что это был за корабль, куда и откуда он шел — я так не узнал и никогда не узнаю. У меня ведь не было ни малейшего представления о времени.

В связи с появлением этого судна туземцы вспомнили, что давным-давно к этому же месту пристал другой корабль, пятеро людей свели на берег двоих своих товарищей, привязали к деревьям и расстреляли: их тела так и остались висеть на веревках.

Прошло немного времени, и я набрел на большую лодку, выброшенную волнами на берег. Рядом, полузасыпанные песком, валялись восемь больших весел, какие бывают на китобойных судах. К самодельной мачте вместо парусов были привязаны три одеяла — одним словом, все говорило о кораблекрушении. Одеяла я постирал и высушил. Только управился, гляжу — вдалеке огонек: костер горит. Пошел туда, там австралийцы жарили рыбу. Увидев одеяла, они запрыгали от радости. Чтобы никого не обидеть, я разрезал одеяла на куски и роздал их по справедливости.

После этого мы пошли к лодке. Тут мои друзья рассказали, что встретили в лесу и приютили двух белых людей, перемерзших, измученных, голодных. Они все показывали в сторону, где была их лодка, по-видимому, хотели объяснить, что произошло несчастье, хотя сам их вид яснее всяких слов говорил о том, что они попали в переделку.