раскаяния в них и даже с некоторого рода кичливостью. Новость

и оригинальность этого направления именно и привязывали Белин­

ского к поэту такой полной откровенности и такой силы. <...> Про­

должительное наблюдение этой личности, вместе с другими, родствен­

ными ей по духу на Западе, забросили в душу Белинского первые

семена того позднейшего учения, которое признавало, что время

чистой лирической поэзии, светлых наслаждений образами, психи­

ческими откровениями и фантазиями творчества миновало и что

единственная поэзия, свойственная нашему веку, есть та, которая

отражает его разорванность, его духовные немощи, плачевное состоя­

ние его совести и духа. Лермонтов был первым человеком на Руси,

который навел Белинского на это созерцание, впрочем, уже подготов­

ленное и самым психическим состоянием критика. Оно пустило

572

обильные ростки впоследствии» ( А н н е н к о в П. В. Литературные

воспоминания. М., 1986, с. 166—168).

Свои впечатления от произведений Лермонтова Белинский

обычно выражал очень эмоционально и в статьях и в письмах

к друзьям. В этом отношении очень характерны включенные в наст.

изд. отрывки из писем Н. В. Станкевичу и В. П. Боткину.

ВЫДЕРЖКИ ИЗ ПИСЕМ И СТАТЕЙ

(стр. 300)

1 Николай Владимирович Станкевич,с которым Белинского

связывали теплые дружеские отношения, возглавлял философский

и литературный кружок, в который входил и Белинский.

2 Николай Тимофеевич Грановский, историк, профессор Мос­

ковского университета, был тесно связан с кружком Станкевича.

Есть свидетельства того, что Грановский хотя и не относился к Лер­

монтову так восторженно, как Белинский, но высоко ценил «Песню...

про купца Калашникова», «Спор» и другие произведения Лермонтова.

Об этом см.: Г и л л е л ь с о н М. И. Поэзия Лермонтова в салоне

Елагиных. — Исследования и материалы,с. 253—270. Узнав о смерти

поэта, Грановский писал: «По-прежнему печальные новости. Лер­

монтов, автор «Героя нашего времени», единственный человек

в России, способный напомнить Пушкина (capable de rapeler Pouchkine), умер той же смертью, что и последний. Он убит на дуэли

Мартыновым, братом молодой особы, которая фигурировала в его

романе под именем княжны Мери. Он был моего возраста» ( Исследо­

вания и материалы,с. 259).

3 Цитата из повести Н. В. Гоголя «Нос».

4 Василий Петрович Боткин— переводчик и литературный

критик, член кружка Станкевича, друг Белинского. Литературная

деятельность В. П. Боткина началась в «Телескопе» и «Молве»

в 1836 г., продолжалась в «Московском наблюдателе» в 1838 г.

и в «Отечественных записках» с 1839 г., а затем в некрасовском

«Современнике». О В. П. Боткине см: Егоров Б. Ф. В. П. Боткин —

литератор и критик. — Ученые записки Тартуского ун-та, 1963,

вып. 139, с. 20—81.

5 Имеется в виду первое отдельное издание «Героя нашего

времени» (СПб., 1840).

6 Ср. с воспоминаниями И. И. Панаева (с. 309—310).

7 Цитата из поэмы «Демон» (редакция 1838 г.).

8 Белинский готовил «Демона» для «Отечественных записок»

(сохранилась корректура), но поэма была запрещена цензурой,

в 1842 г. в шестой книжке журнала появились лишь отрывки

из нее. Подробнее об этом см.: М и х а й л о в а А. Белинский —

573

редактор Лермонтова. Из истории первопечатной публикации

«Демона» в «Отечественных записках» 1842 г. — ЛН,т. 57,

с. 261—272.

9 Это не продолжение «Договора», а вторая часть стихо­

творения «Я верю: под одной звездою...», посвященного Е. П. Рос­

топчиной. Но не исключено, что в первоначальный вариант «До­

говора» эти строки входили. Такое предположение высказывалось

в печати.

Обмен мнениями в отношении «Договора» между Белинским

и Боткиным не ограничился этим письмом.

В ответном письме от 22 марта 1842 г. Боткин писал Белин­

скому: «Я знал, что тебе понравится «Договор». В меня

он особенно вошел, потому что в этом стихотворении

жизнь разоблачена от патриархальности, мистики

и авторитетов. Страшная глубина субъективного я,

свергшего с себя все субстанциальные вериги. По моему

мнению, Лермонтов нигде так не выражался весь, во

всей своей духовной личности, как в этом «Договоре».

Какое хладнокровное, спокойное презрение всяческой

патриархальности, авторитетных, привычныхусловий,

обратившихся в рутину. Титанические силы были

в душе этого человека! <...> Внутренний, существенный

пафос его есть отрицание всяческой патриархальности,

авторитета, предания, существующих общественных

условий и связей. Он сам, может, еще не сознавал

этого — да и пора действительного творчества еще не

наступила для него. Дело в том, что главное орудие

всякого анализа и отрицания есть м ы с л ь , — а посмотри,

какое у Лермонтова повсюдное присутствие твердой,

определенной, резкой мысли — во всем, что ни писал

он; заметь — мысли, а не чувств и созерцаний. Не

отсюда ли происходит то, что он далеко уступает, как

ты замечаешь, Пушкину — «в художественности, вир­

туозности, в стихе музыкальном и упруго-мягком».

В каждом стихотворении Лермонтова заметно, что он

не обращает большого внимания на то, чтобы мысль

его была высказана изящно — его занимает одна

м ы с л ь , — и от этого у него часто такая стальная, острая

прозаичность выражения. Да, пафос его, как ты совер­

шенно справедливо говоришь, есть «с небом гордая

вражда». Другими словами, отрицание духа и миро­

созерцания, выработанного средними веками, или, еще

другими словами — пребывающего общественного

устройства. Дух анализа, сомнения и отрицания, со­

ставляющих теперь характер современного движения,

574

есть не что иное, как тот диавол, демон — образ, в кото­

ром религиозное чувство воплотило различных врагов

своей непосредственности. Не правда ли, что особенно

важно, что фантазия Лермонтова с любовию лелеяла

этот «могучий образ»; для него —

Как царь, немой и гордый, он сиял

Такой волшебно-сладкой красотою,

Что было страшно...

В молодости он тоже на мгновение являлся Пуш­

кину — но кроткая, нежная, святая душа Пушкина тре­

петала этого страшного духа, и он с тоскою говорил

о печальных встречах с ним. Лермонтов смело взглянул

ему прямо в глаза, сдружился с ним и сделал его царем

своей фантазии, которая, как древний понтийский царь,

питалась ядами; они не имели уже силы над ней —

а служили ей пищей; она жила тем, что было бы

смертию для многих (Байрона «Сон», VIII с т р о ф а , —

который ты должен непременно прочесть)» ( Б е л и н ­

с к и й . Письма, т. 2. СПб., 1914, с. 416, 419—420). В свою очередь,

Белинский отвечал на это: «Письмо твое о Пушкине и Лер­

монтове усладило меня. Мало чего читывал я умнее.

Высказано плохо, но я понял, что хотел ты сказать.

Совершенно согласен с тобою. Особенно поразили меня

страх и боязнь Пушкина к демону: «Печальны были

наши встречи». Именно отсюда и здесь его разница

с Лермонтовым. <...> О Лермонтове согласен с тобою

до последней йоты; о Пушкине еще надо потолковать»

( Белинский,т. XII, с. 94).

ИЗ РЕЦЕНЗИИ НА «ГЕРОЯ НАШЕГО ВРЕМЕНИ»

(стр. 303)

1 Об этом см. примеч. 4 на с. 534 наст. изд.

2 Цитата из «Евгения Онегина», гл. шестая, строфа XXXI.

3 Цитата из «Евгения Онегина», гл. шестая, строфа XXXVI

(дана в сокращении).

И. И. ПАНАЕВ

Иван Иванович Панаев (1812—1862) — писатель, журналист.

Его повести, 30—50-х гг., вначале окрашенные романтическими