Приемлемым вариантом оказался район в центре Казахстана, что было, конечно, крайне неприятно, и все, кто мог, от начальников до тружеников-испытателей, плевались в адрес разработчиков системы радиоуправления. Тогда они обратились к нам, в НИИ-4: может, найдется какой-нибудь новый подход? Работу поручили мне и Максимову. Хотя старшим был я, но идею подал Глеб. Она заключалась в том, чтобы усложнить управляющую функцию, в которую ввести свободным параметром положение пункта управления и попытаться, если возможно, найти такую функцию, что нам удалось сделать, и оказалось, пункт радиоуправления можно разместить практически где угодно. Просто в структуру и в некоторые параметры управляющей функции должны входить нужные координаты точки управления. Разработчики-идеологи системы радиоуправления были очень довольны (реабилитировалась сама идея радиоуправления), прислали в НИИ-4 хвалебный отзыв, что было редкостью со стороны гражданской организации. Но, как оказалось, мы зря старались. Поезд ушел: полигон уже начали строить в Казахстане, около станции Тюра-Там. А море и благодатный Кавказ как место для регулярных командировок на курорт-полигон уплыли. И еще долго я при случае лягал военных — это они всех нас засадили в безнадежную пустыню! А теперь к тому же за аренду земли в пустыне приходится платить большие деньги независимому Казахстану!
После защиты хотел было снова перейти в группу, занимавшуюся теорией спутников, но мне опять навязали другую тему, назначив научным руководителем работ по правительственной теме — по теории движения межконтинентальных баллистических ракет. В нашем распоряжении тогда уже были первые отечественные электронные вычислительные машины, и мы смогли создать методы расчета траекторий движения ракет, существенно более точные, чем ранее.
Когда меня назначили научным руководителем этих работ, я стал известен среди разработчиков теории полета ракет. Появился новый специалист-теоретик в ракетной технике, но космическая тематика существовала пока без него. Да ее практически и не было.
Теоретическими вопросами искусственного спутника Земли занималась тогда в НИИ-4 только группа Тихонравова, возникшая в 1948 году. Входили в нее сначала И. М. Яцунский, Г. Ю. Максимов, А. В. Брыков и другие молодые инженеры. Чуть позже присоединились И. Бажинов и А. Гурко. Каждый решал тогда одну или несколько теоретических задач, связанных со спутником. Яцунский занимался участком выведения спутника на орбиту и возвращением его в атмосферу Земли, Максимов и Бажинов — участком спуска, Гурко — тепловыми задачами. С самого начала группа ориентировала свои работы на возможности ракет, разрабатываемых у Королева. А мне пришлось со своей группой продолжать заниматься теорией движения ракет типа Р7. И деваться было некуда — «правительственная тема». Правительственная тема означала то, что ее научный руководитель назначался решением правительства и не имел права рыпаться.
Только после первого успешного запуска ракеты Р7 в августе 1957 года и выпуска восьми томов итогового отчета я объявил о сложении полномочий и об уходе в КБ Королева. Несколько месяцев ушло на борьбу. И лишь в конце декабря начал работать в королёвском КБ. Пробился! Мне тогда был уже тридцать один год!
Праздник ракеты
Быстрое развитие наших космических работ определялось и естественным честолюбием, и тщеславным стремлением доказать, что мы можем первыми, раньше американцев и всех других, проникнуть в новый неизведанный мир, и желанием утвердиться, и уверенностью в ценности, чистоте и пользе этой работы, причем не только для нашего народа, но и для всего мира.
Чиста ли твоя работа, есть ли от нее польза — это не бессмысленные вопросы. Создание атомной и водородной бомбы, производство все более усовершенствованных самолетов, пушек, строительство дорог и заводов силами заключенных, изготовление уродливой и непрочной обуви и одежды, годами гнившей на полках магазинов и складов, и прочие достижения социализма вряд ли могли давать их творцам моральное удовлетворение и уверенность, что эта работа оправданна и необходима.
Конечно, в этих амбициях было и самообольщение. Ведь, во-первых, другие народы нашим опытом могли и пренебречь (что в какой-то степени происходит сейчас), а во-вторых, успех этих работ мог использоваться нашими тогдашними властями в качестве еще одного доказательства преимуществ социализма. «Советская земля стала берегом Вселенной» — статью с таким названием Королев опубликовал 31 декабря 1961 года в предновогоднем номере «Правды» под псевдонимом К. Сергеев.
Использование наших работ для укрепления тоталитарной системы в стране ставило под сомнение нравственную чистоту космических исследований.
Главным фактором, определившим успехи наших космических работ, оказалось создание первой межконтинентальной ракеты, которую путем перенастройки приборов управления можно было превратить в ракету-носитель, пригодную для выведения спутников на орбиту.
Идея межконтинентальной ракеты возникла не на пустом месте. Серьезный интерес к ракетам возник еще в конце XIX — в начале XX века. Но работы пионеров ракетной техники оказались в известной степени преждевременными.
Техника еще не была готова к решению этих задач, а заказчиков для осуществления идей не было.
В 1930-е годы появился интерес к ракетам у военных. Создание жидкостных ракет стало военным направлением работ. Вполне возможно, что немецкий инженер, фактический лидер разработки немецкой ракеты Фау-2 и американской «Сатурн-5» фон Браун, предлагая вермахту ракету в качестве оружия, стремился только к тому, чтобы получить средства для развертывания ракетных работ как таковых. Но как бы то ни было, только в пятидесятые годы, на совершенно новом уровне развития ракетных технологий, инженеры вернулись к идее полета в космос.
Мне кажется, что не менее важную роль, чем работы пионеров и популяризаторов ракет, в распространении идеи космического полета сыграли книги писателей-фантастов. Фантастическая литература, как и всякая художественная, воздействует на сознание людей, формирует, в числе прочего, и представления о заманчивых целях, о задачах, которые интересно решить. Мечта о полете к другим мирам, родившаяся еще в античности, в начале XX века овладела мыслями инженеров и стала популярной. Вообще, отыскание актуальных и одновременно достижимых целей, выбор их — далеко не тривиальное дело. Идея полета в космос, безусловно, не наше достижение, она досталась нам в наследство.
Досталась нам в наследство и ракетная промышленность, созданная в военных целях. Технология этой отрасли позволила приступить к космическим работам.
Почему мы на какое-то время оказались впереди, несмотря на громадное превосходство США в техническом потенциале и в инженерных делах? Дело в том, что тогда ракеты-носители, космические аппараты и корабли изготавливались в малом количестве и ракетной технике не требовалось развитой технологической базы современного массового производства, в которой и состояло, в первую очередь, техническое превосходство Америки. Производство ракет тогда и у нас было практически штучным, в каком-то смысле кустарным. Так что стартовые условия оказались примерно одинаковые. И, естественно, у нас не было недооценки американских инженеров. A y них тогда была, а у многих, по-моему, есть и сейчас. Недооценка конкурента — опасный промах.
Серьезные работы над ракетами (речь идет не о поисковых работах) начались в нашей стране только после окончания войны, когда к нам попала документация производственного и технологического оборудования немецкой ракеты Фау-2. Тогда, после победы, из Германии везли все что можно.
Лихие отряды гражданских и военных инженеров и чиновников поехали в Германию устанавливать социалистический порядок, искать и вывозить добычу. Вывозили все, что попадалось под руку. Заводы, станки, техническую документацию. Что-то было впоследствии использовано, а многое просто заржавело и сгнило под открытым небом. Вывезли документацию и оборудование для изготовления ракет Фау-2, несколько полусобранных Фау-2. Вывезли даже часть немецких инженеров-ракетчиков. Специалисты по Фау-2 не пригодились, они в тоске и изоляции прожили несколько лет в нашей стране (в основном в Осташкове, островке на озере Селигер), писали отчеты, как делать ракеты, а потом — кажется, только в пятидесятые годы — их отпустили в ГДР, откуда, естественно, большинство из них при первой же возможности перебежало в Западную Германию.