Именно поэтому после мартовских ид Клеопатра стала действовать еще более холодно и беспощадно, руководствуясь твердым, бесчувственным расчетом. Не потому, что в ее сердце не было чуткости и нежности, а потому, что смертельная опасность грозила теперь ей и ее маленькому сыну. Ей оставалось либо ждать развития событий, закрыв глаза и уши от страха и отчаяния, подобно страусу, прячущему голову в песке, либо активно действовать, влияя на происходящее и самостоятельно вписывая в историческую летопись грандиозные события.

Что сделала египетская царица, лишившись Цезаря? Она должна была устранить возможные угрозы и обеспечить выживаемость сына – до того времени, когда сумеет найти новую опору. Ровно полгода ей понадобилось для приведения в действие своего жуткого плана. Согласно сценарию, ее младший брат и соправитель неожиданно заболел и скоропостижно скончался. Царице не оставалось ничего другого, как сделать соправителем своего собственного сына Цезариона. Это было двойным символом: во-первых, маленький человечек стал божественной и неприкосновенной особой для египтян, во-вторых, это событие должно было напомнить Риму, что незаконнорожденный наследник великого Цезаря (который спустя полтора года после убийства и сам был причислен к богам) неуклонно следует традиции могущественных и божественных правителей, традиции своего знаменитого отца. Клеопатра, конечно, хотела уравнять своего сына в правах с Цезарем. И поднять таким способом уровень своего величия – в глазах римлян, где она оставалась лишь одной из многих любовниц этого прославленного гражданина Рима. Кроме того, усиление власти в самом Египте Клеопатре было необходимо еще и потому, что в разгоревшейся после смерти Цезаря новой гражданской войне ей не на кого было рассчитывать, в то время как сам Египет становился еще более привлекательным для воюющих сторон.

Отныне царица не желала делать скоропалительных и явных ставок на кого-либо из римских воителей. Она не поддержала обратившихся за помощью заговорщиков, ссылаясь на неурожай в Египте. А помощь сторонникам Цезаря – Марку Антонию и Октавиану – скорее инсценировала, чем пыталась оказать, поскольку, выведя свой флот из Александрии, по предположению некоторых историков, возвратила обратно, ссылаясь на рассеявшую корабли бурю и внезапную собственную болезнь. Впрочем, этот эпизод дает дополнительные штрихи к портрету Клеопатры. Как отмечает Майкл Грант, до нее ни одна из цариц эллинистических государств не принимала на себя прямого командования военным флотом (и похоже, такого в мировой истории не случалось и после Клеопатры, хотя Маргарет Тэтчер организовала военно-морскую кампанию в Атлантике, разумеется, не принимая прямого руководства). Второй штрих еще более важен, поскольку раскрывает талант женщины-дипломата, искусно обошедшей смертельные препятствия в образе грубых и жестоких к оппонентам римских полководцев. Хотя кажется очевидным желание Клеопатры выступить на стороне цезарианцев, на самом деле не все так однозначно. И неудачное выступление флота, и опоздание после этого к решающему сражению вновь набранного флота, принимая во внимание организаторские способности царицы, говорит скорее о ее таланте в театрализации действий, нежели о реальных намерениях. Интересно, что она не просто сама играла роль, а разыгрывала представление при помощи многочисленных марионеток в виде полководцев, войск, окружая все это жизненными декорациями в виде морской стихии и кораблей. Цезарь уже был мертв, а кто возвысится после него, было совсем не ясно. Поэтому поведение Клеопатры, для которой неверная ставка означала низвержение и смерть, мало вязалось со светлой памятью о могущественном любовнике. И если бы проиграли Антоний с Октавианом, Клеопатра смогла бы объяснить слабые попытки помочь им страхом перед угрозами римских полководцев. Зато после очевидной победы триумвиров египетская царица легко выставила себя жертвой жестоких и непредвиденных обстоятельств.

Когда же спор разрешился, Клеопатра всерьез задумалась над необходимостью новой поддержки. Она не могла, подобно своему отцу, отправиться в Рим с подарками и обещаниями. Женщине сблизиться с кем-либо из знатных римлян было во сто крат сложнее, чем мужчине. Она жила в патриархальном мире, где статус женщины диктовался мужчиной и неизменно определялся как вторая роль. Царица могла лишь ждать удобного случая, чтобы не обнаружить желания слишком очевидно. Но конечно, решение Клеопатра приняла задолго до новой встречи – она всегда заботилась о максимальной осведомленности о слабостях и пристрастиях римлян, об их передвижениях и планах. Внимательные исследователи ситуации в Египте после гибели Цезаря справедливо отмечают, что у Клеопатры едва ли был выбор. Из трех триумвиров, оказавшихся у штурвала истории, лишь двое попали в поле зрения египетской царицы. И не только потому, что Марк Антоний и Октавиан были яркими личностями и обладали реальной властью. Третий участник сговора, Лепид, не имел никаких шансов стать официальным наследником Цезаря, тогда как первые двое были признаны таковыми в Риме. Бороться же за власть силой, как это делал Цезарь, Лепид, по всей видимости, был не способен. Поэтому Клеопатра сразу исключила его из списка претендентов или, по крайней мере, отодвинула на второй план. Из двух оставшихся Октавиан был в Риме, управляя западными землями Империи, тогда как Антоний получил восточный доминион. Есть еще один важный штрих: именно Антоний был военным наследником Цезаря, а его авторитет резко вырос после победы над основными заговорщиками. Антоний как перспектива выглядел гораздо привлекательнее остальных. Не говоря уже о его внешних данных: мускулистый и мужественный, он смотрелся явно привлекательнее худощавого, болезненного и не богатого на эмоции Октавиана. Вот в чем кроется разгадка действий Клеопатры, которая к тому же должна была сделать ставку вслепую, даже не видя претендента. То, что она мельком встречалась с Антонием раньше, не имело никакого значения, ведь тогда она не рассматривала его как объект обольщения. Окажись все наоборот, она постаралась бы вскружить голову Октавиану или Лепиду. И наверняка преуспела бы в этом. И вряд ли сдерживающим фактором был бы возраст. Хотя и тут все оказалось на руку Клеопатре: Антоний к тому моменту уже был сформировавшимся сорокалетним мужчиной в расцвете сил, а Октавиан – тщедушным юношей, не выглядевшим даже на свои двадцать два. Самой Клеопатре в ту пору было около двадцати восьми…

Конечно, египетская царица знала о повышенном интересе Антония к противоположному полу, его простоватости и смирении перед воинственной и необычайно властной женой Фульвией. Она долго и хорошо готовилась к встрече, поскольку отчетливо представляла себе не только цель такой связи, но и механизмы для приведения в действие задуманного. Но конечно, было бы наивным полагать, что римский полководец попал в сети Клеопатры как глупый мышонок, жаждущий новых любовных приключений. Их первая встреча была обставлена с таким фарсом и такими яркими декорациями, что только неискушенный наблюдатель мог бы предположить, что речь идет о некой цепи романтических случайностей, закончившихся великой любовью.

На самом деле все было гораздо проще: и для Клеопатры, и для Антония любовный роман был лишь скреплением политической сделки. Лишь с той, возможно, разницей, что где-то в глубине души Клеопатра таила надежду, что этот мужчина окажется ее долгожданным спутником, необходимым ей как женщине, как матери и лишь потом как правительнице государства. Но на поверхности иерархия ценностей выглядела перекрученной. Клеопатре Антоний был нужен для укрепления власти, а значит, для продления периода ее физической безопасности и устранения угроз; для Антония, как и прежде для Цезаря, Клеопатра с ее Египтом была нужна как вассальное и союзническое государство, снабжающее империю хлебом, деньгами и другими необходимыми для войны ресурсами. Именно для войны, поскольку и Антоний, и Октавиан (а на тот момент еще и Лепид) осознавали, что их договоренности о совместном управлении империей – лишь оттяжка решения ключевого вопроса: кто останется у руля империи, а кто отправится в царство теней. Поэтому Антоний собирался сделать то, что не сумел сделать полководец Марк Красс и что не успел сделать сам Цезарь, – покорить Парфянское царство. Это было необходимо, чтобы взять верх над соправителями. А Клеопатрой он легкомысленно воспользовался как женщиной. И вот тут он начал попадать в зависимость от этой уникальной личности – теперь уже помимо воли.