Так повторялось почти каждый день; в общем они наслаждались своею любовью; у Клориндо под глазами появились синяки, он похудел, а Розетта с каждым днем все больше превращалась в женщину - она ходила такая томная и довольная, как женщины, которые часто и охотно занимаются такими вещами с мужчиной, если этот мужчина им нравится, а они нравятся ему.

Гак прошел месяц, и я уже начинала утешать себя, что Клориндо все-таки красивый парень, что он хорошо зарабатывает, разъезжая на своем грузовике и занимаясь спекуляцией, он женится на Розетте - и все уладится. Нельзя сказать, чтобы это мне очень нравилось, потому что Клориндо был мне противен, а просто тут уж ничего не поделаешь, да и потом замуж за него собиралась не я, а Розетта, и если он ей нравился, то я тут бессильна. Они поженятся, думала я, переедут в Фрозиноне, где жила семья Клориндо, у них пойдут дети, и Розетта найдет свое счастье. Это меня немного утешило, но вот только меня беспокоило то, что ни Клориндо, ни Розетта никогда и не заикались о женитьбе. Поэтому однажды вечером после ужина, когда мы с Розеттой остались одни в сарае, я собралась с духом и говорю ей:

- Я не хочу знать, что вы делаете и чем занимаетесь, когда остаетесь вдвоем, но меня все-таки интересуют его намерения. И если, как я надеюсь, намерения у него серьезные, то когда вы думаете пожениться?

Розетта сидела напротив меня на кровати и снимала туфли. Она выпрямилась, посмотрела на меня и сказала, как о чем-то совсем обычном:

- Клориндо уже женат, мама, у него в Фрозиноне жена и двое детей.

Как услышала я это, кровь бросилась мне в голову, знаете, я чочара, а у нас, чочаров, кровь горячая, и пырнуть кого-нибудь ножом для нас это сущий пустяк. Не отдавая себе отчета в том, что делаю, я соскочила с кровати, бросилась на Розетту, схватила ее за шиворот, повалила на матрац и стала со всей злостью бить по лицу. Она закрывала лицо рукой, а я знай колотила ее и кричала:

- Я убью тебя... Ты хочешь быть потаскушкой, но прежде, чем ты ею окончательно станешь, я убью тебя.

Она защищалась от моих ударов, как могла, закрывала лицо руками, но делала это молча и не пыталась убежать. Наконец я утомилась и перестала бить ее, но она так и не шевельнулась, продолжала лежать на кровати, уткнувшись лицом в подушку; не знаю уж, что она делала: плакала или просто обдумывала. Я долго не могла отдышаться, сидела на своей постели, уставившись на Розетту, и мною все больше овладевало отчаяние: я понимала, что, если даже убью ее, это ни к чему не приведет, я была бессильна, Розетта меня не слушалась и никогда не будет слушаться, я уже потеряла над ней всякую власть. Наконец я сказала со злостью:

- Но я поговорю с этим негодяем Клориндо. Посмотрим, что ответит мне этот наглец.

Розетта поднялась и села на кровати, глаза у нее были сухие, на лице полное безразличие. Она сказала спокойно:

- Ты больше не увидишь Клориндо, он вернулся к своей семье. В Фонди ему больше нечего было делать. Он уехал в Фрозиноне; сегодня вечером мы простились с ним, и я тоже больше никогда его не увижу. Его тесть заявил, что возьмет свою дочь обратно, если Клориндо не вернется к жене, а так как деньги принадлежат не ему, а жене, то он и должен был покориться.

Меня прямо как обухом по голове ударили: никогда не думала, что она будет говорить об этом так спокойно, будто это ее совсем и не касается. Ведь Клориндо был у нее все-таки первым мужчиной, и я в глубине души надеялась, что они любят друг друга; и вдруг оказывается, что он жил с ней, как с уличной девкой, она продавала ему свое тело, а он платил ей за это, и теперь им больше не о чем говорить: они расстаются без всякой жалости, как совсем чужие. Значит, и вправду Розетта очень изменилась; я все повторяла это себе, но никак не могла свыкнуться с этой мыслью, не могла   я  видеть в моей дочери чужую женщину, заменившую мою прежнюю Розетту. Я была убита и говорю ей:

- Значит, ты была его девкой, а теперь он уехал и  бросил  тебя; и ты говоришь об этом так спокойно?

Она ответила:

- А как мне об этом говорить?

Я в бешенстве подняла руки, и Розетта испуганно отстранилась, как будто боялась, что я ее опять начну бить; сердце у меня болезненно сжалось, потому что матери нужна любовь детей, а не страх. Я и говорю ей:

- Будь покойна, я тебя больше не трону... только сердце у меня обливается кровью, что ты стала уличной девкой.

Она ничего не ответила и стала опять раздеваться. И вдруг я спрашиваю громким и полным отчаяния голосом, аж сама удивилась:

- А кто же теперь отвезет нас в Рим? Клориндо обещал отвезти нас, когда союзники освободят Рим. Союзники уже в Риме, но Клориндо уехал отсюда, и в Рим нас везти некому. Но будь что будет, а завтра я отправляюсь в Рим, даже если мне придется идти пешком.

Розетта ответила спокойно:

- Надо подождать еще несколько дней. Во всяком случае, один из сыновей Кончетты - или Джузеппе, или Розарио - отвезет нас обеих в Рим на этих днях. Они будут здесь завтра вечером: они поехали проводить Клориндо в Фрозиноне; их общество распалось, и они купили у Клориндо грузовик. Не беспокойся, в Рим мы вернемся.

Это мне тоже не очень понравилось. Сыновья Кончетты до сих пор не показывались здесь, они, кажется, занимались спекуляцией в Неаполе; но я хорошо помнила их еще с тех пор, как мы были здесь первый раз, и питала к ним, если это возможно, еще меньше симпатии, чем к Клориндо, ехать с ними в Рим мне совсем не хотелось. Я сказала:

- А тебе уже все безразлично, да? Она посмотрела на меня и спросила:

- Зачем ты меня так мучаешь, мама?

Она сказала это так ласково, прямо растрогала меня, и я ответила ей:

- Потому что мне кажется, золотко, что ты совсем изменилась и у тебя не осталось ни к кому никаких чувств, даже ко мне.

А она:

- Да, я изменилась, не отрицаю этого, но для тебя я осталась прежней Розеттой.

Видите, значит, она все-таки признавала, что переменилась, но в то же время она говорила, что любит меня, как раньше. Я и сама не знала, то ли мне огорчаться, то ли радоваться, поэтому я промолчала, и разговор наш на этом закончился.

Розетта оказалась права: на другой день приехал из Фрозиноне грузовик, но на нем был только один из сыновей Кончетты, Розарио, другой поехал из Фрозиноне прямо в Неаполь. Оба они мне не нравились, но Розарио казался вроде еще хуже, чем его брат. Маленький, приземистый и плотный, грубое такое темное квадратное лицо, лоб низкий, волосы мысиком спускаются, нос, как обрубленный, челюсть здоровая, в Риме таких называют «бурено», что значит грубый, неотесанный, необразованный человек, к тому же у Розарио не было ни на грош ни доброты, ни ума, а тут вдруг, как приехал, рта не закрыл за столом. Он сказал Розетте:

- Тебе привет от Клориндо, он велел передать, что приедет навестить тебя, когда ты будешь в Риме.

Розетта ответила, не подымая глаз и очень сухо:

- Можешь сказать ему, чтобы не приезжал, я не хочу его больше видеть.

Тогда я впервые поняла, что Розетта только притворялась равнодушной, она привязалась к Клориндо, может, даже и теперь еще тоскует о нем; вам, наверно, это странно, но мне было неприятно, что она страдает из-за этого негодяя, это было еще хуже ее равнодушия. Розарио спросил:

- А почему? Ты что, сердишься на него? Он тебе больше не нравится?

Меня злило, что Розарио говорит с Розеттой так неуважительно и  нелюбезно,  как  говорят с уличными женщинами, но они-то не имеют права возмущаться таким обращением и даже обижаться на это; а еще больше рассердил меня ответ Розетты:

- Клориндо не должен был так поступать со мной. Он мне никогда не говорил, что женат. Я узнала это от него только вчера, когда мы решили расстаться. Пока ему было удобнее скрывать это от меня, он скрывал, а когда показалось удобнее, чтобы я знала, сказал мне.

Такова уж была моя судьба, что я не понимала больше Розетту, не понимала, что с ней происходит, поэтому я была опять поражена и больно задета ее словами: значит, она только в последний момент узнала, что у Клориндо есть жена и дети, а говорила об этом таким тоном, как будто они повздорили из-за какого-то пустяка, говорила это тоном уличной женщины, у которой нет больше ни гордости, ни достоинства, и она знает, что не может удержать любимого человека. Дыхание сперло у меня в груди, а Розарио спрашивал, усмехаясь: