Заметив прежнее выражение недоумения в ее глазах, адвокат не стал ждать новой вспышки гнева и рванул из комнаты; несколько вечеров подряд он повторял невероятную историю о том, как актриса вообразила себя леди.

Корделия тут же вернулась в Уэльс, даже не зайдя к тете Хестер. Она наняла частный экипаж и ехала день и ночь, отказываясь менять лошадей, однако она вернулась лишь для того, чтобы обнаружить, что на Гвир обрушился весенний шторм и тяжелые капли дождя скрыли побережье, а ветер бушевал с неистовой силой. Подойдя ближе к каменному особняку и руинам замка, Корделия увидела сквозь пелену дождевого потока, что вода отступила. Приближаясь к воротам, она уже знала, что детей в этом доме нет. Особняк был заперт, и светловолосые головы ее малышей не виднелись на песчаном берегу, покрытом морскими водорослями. Она стояла среди бушующей грозы, и ее дорогу озаряли вспышки молнии, за которыми следовали громкие раскаты грома. Каким-то образом ей удалось перелезть через железные ворота — дом был наглухо закрыт, а дети исчезли без следа. Только домик в ветвях дуба напоминал о том, что они когда-то были здесь. Дуб. Она быстро вскарабкалась к маленькому домику среди ветвей, туда, где они часто оставляли свои письма. Однако задолго до того, как Корделия добралась до него, тяжелый косой дождь и сильный ветер подхватили клочок белой бумаги, и тот, закрутившись, унесся в небо.

Ее громкий крик эхом разнесся сквозь дождь, хлеставший по высокой траве и полевым цветам, по руинам замка и пустынным пескам. Корделия бегала вокруг пустого здания, словно потерянная. Где мои дети? Что может случиться с Морганом, который так легко впадал в ярость? Кто позаботится о нем? Никто не знал, как долго Корделия Престон стояла так у запертого особняка. Начался прилив. Море, которое казалось таким покорным, затопило утесы, жадно набрасываясь на них снова и снова. Корделия Престон могла бы тоже броситься на утесы, но она была дочерью Кити и племянницей Хестер — в конце концов, она тоже была мисс Престон. А женщины Престон никогда, ни при каких обстоятельствах не отказывались от жизни.

Тетя Хестер, конечно, была очень добра. Она приняла Корделию в своем подвальчике на Литтл-Рассел-стрит, ни разу не бросив ей: «Я ведь тебе говорила».

(Сидя у огня, Корделия взглянула на мраморного Альфонсо и на ту зону, которая отвечала за «гнев». Она чуть шевельнулась, погруженная в полудрему, которая унесла ее в воспоминания о далеком прошлом, однако в голове по-прежнему выстукивали невидимые молоточки: ярость, страсть, бессилие и тот самый гнев, доводивший ее до бешенства.)

Корделия была так шокирована случившимся, что прядь ее волос мгновенно поседела, словно в напоминание о том, что произошло. Вначале она все свое время посвящала тому, чтобы найти детей: снова и снова она возвращалась в Уэльс. Долгие часы в пути, блуждание по всему полуострову в надежде узнать хоть какую-то информацию, связанную с Эллисом или его семьей. С каждым разом старый каменный дом и замок выглядели все более заброшенными, а домик в ветвях дуба совершенно разрушился. Она без устали бродила по улочкам маленьких городков, где неприветливые люди говорили на незнакомом ей языке и только смотрели на нее, не понимая, о чем она их спрашивает. Какой-то кузнец сказал ей, что однажды он встречал герцога Ланнефида.

— Очень неприятный человек, — заметил кузнец. — Зачем вам такой господин? И он ростом не больше гнома!

— Но где они живут? — умоляющим тоном произнесла Корделия.

— О, у таких людей по десять домов, — сказал он решительно, — по всей нашей земле. Они владеют целым Уэльсом, и, если им придет в голову скрыться, они отправятся куда-нибудь в глушь. Они презирают нас. Они едят нас живьем. — Корделия даже отступила на шаг, услышав ненависть в голосе этого человека. — Но и их времени придет конец!

Он плюнул на раскаленный металл, который отозвался громким шипением. Она поняла, что Эллис скрывал от нее то, что касалось его семьи. Похоже, так называемые кузены были лишь подсадными утками на фальшивой свадьбе. Единственное, что она знала точно: герцог отличался ужасным нравом, был нетерпимым и очень плохо ладил с сыном. Корделия вспомнила выражение боли и гнева в глазах Эллиса, когда он упоминал имя отца. Ей было наплевать, насколько грозным и жестоким был герцог, она мечтала только о том, чтобы найти его, но Уэльс был чересчур большим и находился слишком далеко от Литтл-Рассел-стрит. У Корделии не было денег, чтобы оставаться там вечно. Перед тем как отправиться домой, она в отчаянии (ведь детям было всего семь, шесть и пять лет) поместила в самой крупной газете Уэльса объявление, хорошенько обдумав текст: «Мама ищет детей, у которых был дом в ветвях дуба. Адрес…»

Прибыв в Лондон, Корделия наняла собственного адвоката и вскоре потратила на него остаток денег, которыми от нее откупился Эллис. Адвокат выставил ей огромный счет, лишь затем чтобы любезным тоном сообщить, что она не имеет никаких прав, поскольку является незамужней женщиной. В любом случае, замужем она за их отцом или нет, дети принадлежат только ему.

— Но прошу вас, можете ли вы их разыскать? — плакала она. — Прошу вас, умоляю, хотя бы найдите их, чтобы я знала, что они живы и здоровы.

Адвокат сказал, что, по данным расследования, ее дети находятся где-то в Уэльсе, но найти их не представляется возможным.

— Расследование? Какое расследование?

— Расследование, которое проводилось в рамках закона.

— Вы видели их? Вы видели моих детей?

— Нет, — сказал адвокат, закрывая папку с бумагами, и ей показалось, будто он закрывает для нее и солнце, и саму жизнь. Лорд Кастелри, которого она однажды рассмешила, единственный влиятельный человек, который мог помнить ее и оказать помощь, был мертв. Она была стареющей актрисой, забытой публикой, без покровителей и без средств к существованию. Какой-то инстинкт заставил ее поверить адвокату. Она полагала, что дети, возможно, находятся в Уэльсе, но все же оставался один вопрос: как Эллис объяснил бы своему отцу и жене их появление? Раз в год, в день рождения Моргана, Корделия помещала в газету одно и то же сообщение в той самой газете в Уэльсе: «Мама ищет детей, у которых был дом в ветвях дуба. Адрес…» Она так и не получила никакого ответа.

Вскоре после бесплодных поисков и окончательного возвращения в Лондон Корделия услышала, что герцог Ланнефид, отец Эллиса, перебрался в большой дом на площади Гросвенор. Горе заставило ее забыть обо всем и отправиться на эту площадь. Она стала барабанить в дверь и требовать Эллиса или самого герцога. Элегантный и грубый швейцар преградил ей вход: Корделия не остановилась и ударила его. Просто чудо, что в ту ночь ее не арестовали. Она стояла там часами, днями, в тени дома, ожидая появления Эллиса, его новой жены или своих детей. Она караулила в районе Мэйфер днем и ночью, но ни светловолосых головок, ни даже фигуры человека, напоминавшего ее мужа, так и не увидела. Наконец она поняла, что не может прятаться у дома на площади Гросвенор вечно. Иногда она билась головой о стены в подвальчике Блумсбери, чувствуя, будто бьется головой о стену, которую для нее выстроил мир, задыхаясь от бессилия и гнева.

Корделии казалось, что Эллис и ее дети исчезли с лица земли и она осталась наедине со своим гневом, со своей болью, со своим горем и ощущением несправедливости мира.

Как только она завершила свои безнадежные поиски, умерла старенькая тетя Хестер. В свои последние часы, удаляясь от суеты мира, она заговорила с Корделией о лорде Моргане Эллисе.

— Конечно, это была и твоя вина, Корделия.

У Корделии не было ни времени, ни возможности притвориться, будто она не понимает, о чем говорит тетя Хестер.

— Я любила его, — ответила она.

— Любовь — это понимание, моя девочка. Ты попросила его переступить границы, а он не смел их преодолеть.

— Он любил меня.

— Любовь…

Тетя Хестер никогда не говорила о таких вещах, эта тема была для нее, очевидно, сложной.