Автобус вдруг резко остановился. «Заглох! — пронеслось в голове Моннеро. — На поезд в Константине точно опоздаем, а там, гладишь, и пакетбот в Марсель пропустим».
Он высунулся в открытое окно, снял очки и близоруко сощурился: дорогу перекрыли какие-то люди… «Оползень? Легионеры-саперы?» Но в руках у них были не лопаты, а охотничьи ружья и винтовки. Охотники…
«Охотники» выгнали пассажиров из автобуса. Как принято у арабов, Садок, самый старший по возрасту, начал стыдить молодых людей за их поведение и недопустимость такого отношения к путешествующим. В ответ сухо щелкнул выстрел из немецкой винтовки «маузер». Старый араб рухнул на пыльную дорогу. В голове учителя пронеслось: «Откуда у них немецкое оружие? Такие же были у вермахта, тогда, в детстве…» Додумать он не успел: его свалил второй выстрел. Мари вскрикнула и кинулась к нему, тогда в нее выстрелил командир отряда из своего вальтера. Кровь залила лицо, но пуля лишь задела висок и оглушила… Проверять и добивать французов не стали: берегли патроны. Тогда, в самом начале борьбы за освобождение, их еще было наперечет. Это и спасло учительнице младших классов Мари жизнь.
В тот день алжирские патриоты совершили акции и ликвидировали еще нескольких колонизаторов. Убивали, словно воровали: суетливо, с оглядкой и страхом в глазах. В первый раз всегда так…
С убийства романтика-учителя и началась гражданская война в Алжире. Именно гражданская, а не «грязная колониальная», как называли ее левые во Франции, и не «национально-освободительная», как именовали ее в СССР. Гражданская: между жителями одной страны, которую обе стороны считали своей отчизной, но были разделены верой и юридическими привилегиями.
«Пришлым» можно было всё, местным — почти ничего. «Пришлые» взяли на себя роль родителей, сделав местных своими детьми. Однажды дети возмутились и решили избавиться от родительской опеки.
Если и была в мире страна, которую бы легионеры могли назвать своей, то это был Алжир. Здесь на месте захолустной деревеньки Сиди-Бель-Аббес, что в сотне километров от прибрежного Орана в сторону Атласских гор, они построили свой «Отчий дом» — первые по-настоящему «свои» казармы, которые назвали именем капитана Вьено, героически павшего под Севастополем. Арабская деревушка стала для легиона таким же оплотом, как остров Мальта для рыцарей госпитальеров после их долгих скитаний по Средиземноморью. И так же преобразилась в хорошенький город, как и голый остров посреди моря в неприступную крепость. «Бель Аббес» — «красивый Аббес», — говорили легионеры, переделав арабский «бел» — «белый» на французский «бель» — «красивый». Они любили этот свой «Аббес»: с ним так много связано! Здесь начиналась и заканчивалась служба любого легионера. Но ни рыцари, ни легионеры не знали, что однажды им вновь придется уйти.
За полвека завоевания Алжира их погибло немного, всего 756 рядовых, 61 «сузофицер» и 27 офицеров. Африканская земля приняла их кровь, а потом и их самих. Они не только воевали, но потом и строили дороги, пробивали тоннели в горах, вели раскопки забытых и потерянных городов Римской Африки, составляли карты и охраняли караваны в Сахаре… Местные стали называть «pied noir» — «черноногие». Из-за ботинок, что они носили, потому что местные были босы. Им, чужакам, нравилось это название, и они с гордостью носят его до сих пор… «Черные ноги», значит, почти африканцы.
Постепенно эта страна стала родиной их легиона. Именно она, а не Франция. Большинство легионеров во Франции были лишь один раз — когда вступали в Иностранный легион. А для французов в метрополии они оставались призраками, о которых много раз слышали, но никогда не видели.
И они не хотели уходить, благо Алжир даже и не был колонией Франции, а ее частью. Спустя столетие их нежелание расставаться со своим домом по количеству погибших обошлось легиону уже в два раза дороже, чем завоевание, а глубину душевной раны не измерить.
На легион, как и на остальную французскую армию, помимо боевых операций в «зеленке» (по-местному — в «бледе», где кустик — явление редкое), свалились «жандармские операции»: облавы, аресты и допросы алжирцев, подозреваемых в связи с Фронтом национального освобождения. Так начинается «время леопардов», которое во Франции до сих пор многие вспоминают с отвращением и содроганием. «Леопардами» парашютистов зовут не за смелость, а за расцветку камуфляжа. Они — единственные в армии, кто уже носит камуфляж. Там, где бессильны полиция и спецслужбы, начинает действовать «жежен» — оригинальное изобретение французских «пара» в Алжире. Обычный реостат. Из тех, что используют на уроках физики в школе. Но только в подвалах виллы в районе Эль-Биар — штабе парашютистов опыты демонстрируют на захваченных арабах. Ток не убивает, но делает очень больно… Правда, «подозреваемые» со слабым сердцем или в возрасте во время такого урока прикладной физики нередко умирают.
Майор Мишо затягивается сигаретой и продолжает наш разговор: «Если перед вами сидит человек, который знает, где взорвется бомба и погибнут десятки людей, — в этом случае вполне допустимо применить «допрос с пристрастием». Но без садизма!» Могу себе представить, какую реакцию вызвало бы заявление майора, если мы были не в легионе, а в телестудии, во время прямого эфира очередного «ток-шоу» в Париже.
Казалось бы, война в Алжире похожа на две наших «чеченских». Итог разный, но есть и общее: в Алжире также не осталось ни одного француза, как в Чечне — русских. Но это только внешнее сходство, в действительности отношение французов к Алжиру сродни отношению русских к Крыму. Обе территории завоеваны кровью, а местная дикость переплавлена в горниле культуры. Вместо глинобитных мазанок — красота дворцов и тень садов, созданная поколениями «пришлых».
Когда стало ясно, что Париж «сдал» своих сограждан в Африке, то легион забрал все, что смог увезти, и ушел в чужую ему метрополию — как уходили русские пустынники, преследуемые большевиками, в Финляндию.
Из Алжира уехало три миллиона французов. Ровно столько же русских покинуло Россию в 1920 году. Те и другие остались без родины, потому что Алжир для «черноногих» был тем же, что Россия для тех константинопольских русских.
Дальнейшая судьба «черноногих» не всколыхнула Францию. А сегодня уже просто забыта…
Обань не случайно стал вторым «Отчим домом» легиона: Прованс напоминал беженцам Алжир, так же как первые колонисты радовались сходству Алжира с Провансом.
Однажды главный редактор журнала легионеров «Белое кепи» майор Моррель рассказал мне семейную историю: его отец был военным врачом в Алжире. Ушел с последними частями, спасая от резни «арки» — арабов, воевавших за «французский Алжир», и их семьи. По прибытии во Францию отец немедленно уволился из армии: предательства «черноногие» Парижу не простили. Он поселился под Марселем, где тогда осели большинство «черноногих». Пепелище на месте сгоревшего семейного дома притягивает: в первые дни уйти от него нет сил. Даже свои новые дома «черноногие» строили на манер алжирских — с плоскими крышами.
Его сын, мой собеседник, родился уже во Франции. В детстве он много раз спрашивал отца: каков же он, этот Алжир? И вот однажды они вдвоем отправились в горы. Забрались довольно высоко. Отец посмотрел вокруг и сказал: «Ты много раз спрашивал; каков Алжир? Он такой. Он — перед тобой, сынок! Это — наша родина». Недавно они съездили в Алжир и проехали по всем тем местам среди песков, где старому доктору приходилось служить в молодости.
Главный историк и архивист легиона майор Мишо курит свои сигары в рабочем кабинете. Ну и что, что теперь во Франции, как в Америке: даже в баре не покуришь, чихал он на постановления этих «штафирок» из Брюсселя. Легион — его дом, а дома он может делать все, что захочет. И это при том, что рядовые французы уже побаиваются курить в отведенных им правительством Саркози местах, то есть на улице. Мне нравится этот вдумчивый майор и его пахучие сигары. Закуриваем.
«Мы были наголову разбиты во Вьетнаме, но в военном отношении война в Алжире была выиграна», — говорит мне коммандан Мишо. Я изумлен: впервые слышу такое из уст француза. Он продолжает: «Судите сами — центр подполья в Касбе ликвидирован. Взрывы бомб в Алжире разом прекратились. Все пути поставки оружия, в том числе советского, через Тунис были перекрыты. Базы повстанцев зачищены. Но исход войны — чисто политическое решение президента».