Вот он, Петергоф, место охотничьих забав царицы. На двух уступах морского берега стоят дворцы, замысловатые сады и обширные зверинцы.

Сюда-то привез Егор уральских зверей после пятимесячного путешествия через всю Русь по рекам и озерам. «Ноев ковчег» к концу лета обогнал караваны с железом, и казенные, и демидовские. Егор и не гадал, что в одно лето доберется до столицы: обычно уральские караваны зимовали на реке Мсте, не доходя Боровицких порогов. Но барка со зверями шла без проволочек. Слова: «для царского зверинца» действовали, как заклинание, на воевод, на пристанских надзирателей, на бурмистров в деревнях и на капралов сторожевых застав. Уж очень бесхлопотно получал Егор лоцманов и бурлаков. В шлюзы его барку пускали вне очереди. У Боровицких порогов дали лошадей провезти клетки берегом вдоль опасного места.

И вот к исходу сентября Егор уже в Петергофе.

Перед конторой на улице Охотничьей слободы расставлены в ряд клетки с его зверями. А контора на замке: надо ждать обер-егеря — он примет пополнение зверинцев. Лось трется головой о плечи Егора так, что на ногах не устоять, и, как лошадь, сует мягкую, отвислую губу в ладони: нет ли хлеба с солью?

— Прощаешься, Вася? — говорит Егор и хлопает лося по горбатой спине: — Эх, Васька, Васька! Заказывай поклончик уральским ельникам да осинникам. Не видать тебе их больше.

У клетки с рысью стоял в раздумье петергофский человек — каптенармус Мохов, который командовал разгрузкой барки.

— Этого зря сюда привезли, — говорит Мохов. — И вот тех тоже. — Показал на волка и россомаху.

Санко обиделся за земляков.

— Чем плохи звери?

— Не говорю — плохи. А придется их назад в город отвозить. Для таких на Хамовой улице зверинец. А здесь только те содержатся, кои для парфорс-ягды нужны.

На заборчик на той стороне улицы взлетела со двора большая птица, сердито прокричала и стала распускать дивный хвост, Егор и Санко ахнули, залюбовались. Хвост был непомерно велик и красив, он раскрылся цветным опахалом: лазурные и зеленые круги, радужные глазки расцвели на широких перьях. Птица преважно поворачивала хвост, и яркие краски блестели на солнце.

— Ой, до чего баская птица! — выговорил Санко.

— Перышки-то! Как самоцветы горят! — подхватил Егор.

— «Птиса»… — передразнил каптенармус. — «Самосветы»… Приехали пермяки солены уши. Это павлин китайский. Что, не видывали?

Быстро оглянувшись, каптенармус переменил голос:

— А слышь, ребята, самоцветиков на продажу не захватили? Прошлого года ваши привозили яшму и мрамор на Алмазную мельницу, так у них добрые камни были. Перленштиккер[37] Розен все купил. Коли есть, давайте мне, — я с Розеном лучше сторгуюсь, чем сами вы.

— Нету, — насупясь, отрезал Егор.

— Ты не буркай. Говори добром. Я вам сгожусь не раз. Переводчиком я тут и при отпуске звериных кормов нахожусь. Понял? Разговор с начальством через меня будет. Начальство здесь кругом из немцев.

— А сама царица здесь?

Мохов поглядел высокомерно на грубую, латаную и перепачканную одежду Егора и процедил сквозь зубы:

— Ее величество здесь пребывание имели по августа двадцать первое число.

— А еще будет?

— Никто того не знает. — И проворчал: «Сариса»… Туда же.

Обер-егерь Бем был высокий, тощий немец в мундире зеленого сукна. Он вышел из-за заборчика и остановился подразнить павлина. Птица верещала, пронзительно, по-сорочьи, бережно складывала и опять распускала чудное свое оперенье.

На Егора с Санком и дедом Ипатом обер-егерь не поглядел и ничего им не сказал. Обращался с вопросами к одному Мохову. Голос у Бема густой и рокочущий, будто камни в горле перекатывает.

Прошел мимо клеток раз и другой и остановился перед черным волком. Посвистел с довольным видом, сунул свой хлыст меж прутьями. Волк лязгнул челюстями.

— О! О! — сказал немец и велел оставить зверя в Петергофе. Остальных хищников назначил к отсылке в столицу. Лося — в здешний Олений зверинец, олешков — в Заячий зверинец.

В конторе написали бумагу о приемке зверей, а денег не дали — ни награды, ни того, что полагалось на обратный путь.

— Подождете, — ехидно сказал каптенармус. — Нет форстмейстера господина Газа. Без него нельзя.

— Сколько же времени ждать? — спросил Егор. — Мы, едучи дорогой, проелись.

— Сколько велят. Может, неделю не приедет. Да еще с вас придется, видно, доправить. Где медведь? По списку медведь должен быть, а налицо нету. Продал, а?

— Медвежонок был невеликий, а не медведь. Сбежал в пути, в реку с барки спрыгнул, и о том есть бумага: на Богородской пристани составлена и свидетели руки приложили.

— Бумагу тебе за три алтына какую хошь напишу.

Егор, понатужившись, собрал все немецкие слова, какие оставались в памяти со времени ученья у Гезе, и попытался сам говорить с Бемом. Кой-как сговорились. Решение обер-егеря было объявлено через Мохова.

— Денег не будет, пока не вернется Газ. Пишу вам троим будут отпускать с людской кухни, а за то вы должны покудова ходить за своими зверями в Оленьем и Заячьем зверинцах.

— То-то, — проворчал Егор и выскочил из конторы.

Клетки со зверями ставили на телеги. Санко помогал возчикам, но, завидев Егора, подошел к нему.

— Отпустили нас, Егорша?

— Ну да. Подставляй карман… А дедко где?

— Пошел баню искать.

— Айда, Санко, вон туда, в лесок.

— Да расскажи сперва, когда ехать. Награда какая?

— Потом.

На полянке среди берез с пожелтевшими листьями Егор, к удивлению Санка, пустился в пляс. Без улыбки, с самым озабоченным лицом, высунув кончик языка, он подкидывал ноги, топал, боком и вприсядку ходил по полянке.

— Ты что, Егорушка, сдурел?

— Подожди, — подмигнул Егор и продолжал отплясывать, пока от усталости не свалился в траву.

— Чему радуешься? Много дали? — допытывался Санко.

— Ничего не дали, Санко. Потому и радуюсь, хо-хо! Мохов-то, дурень! Досадить нам захотел, волокиту завел. Санко, худо ли пожить в царских садах, на царских харчах?

Озадаченный Санко сказал: «ага», — больше по привычке соглашаться с Егором. Он был младше Егора и охотно ему подчинялся. Сам он был прост душой и чист, как хрусталь-камень.

— Только того я и боялся, чтоб сразу нас домой не повернули. Дело у меня, Санко, есть такое, что… Сказать уж тебе?.. Нет, не скажу.

— Ужели мне не веришь? Говори.

— Нет. — Верить — верю, а всё ж таки… Я Кузе и то не обмолвился. А тебе невподъем будет, задумаешься.

Уход за привезенными зверями Егор и Санко сваливали на деда Ипата, а сами облазали петергофские зверинцы.

Ходу им было от слободки до охотничьего замка Темпель. Тотчас за замком стоял забор с решетчатыми воротами, а у ворот двое часовых: там царский сад с фонтанами и мраморными статуями. Кусты и деревья по ту сторону решетки были какие-то ненастоящие. Густые, но низкие и фигурно подстриженные — шарами да кубами. Листва на них до того зеленая, несмотря на осень, что хотелось попробовать не из крашеного ли она железа?

В Оленьем зверинце жили олени европейские и олени сибирские, называемые маралами. Бродили там же три аурокса с Украины: большеголовые быки с круто загнутыми ото лба рогами, в густой до земли шерсти. По полянам для оленей сеялся ячмень, овес и горох. Вдоль зверинца пролегали широкие дорожки, а в самом центре стоял камерный павильон Монкураж с высокой открытой площадкой и мраморными перилами перед ней. Здесь, говорят, и бывает таинственная «парфорс-ягда».

Был еще Малый зверинец, птичий. В нем помешались дикие гуси, утки, куропатки и фазаны.

Всё прибывали новые звери. Астраханские люди привезли десяток диких кабанов и большого ежа. Егор с Санком очень дивились на ежа: ростом с поросенка, а иглы, черные и белые, предлинные, как стрелы. Недаром звали ежа дикобразом. Раз привезли на двух парусных лодках корзины с живыми зайцами. Этих наловили на Васильевском острове во время наводнения: зверовщики ездили по лесу на лодках и хватали за уши зайцев с высоких мест, где те спасались от воды.