— Ну как тут у вас? — И кивнул в сторону близкой уже Шайтанки.

— Ничего, слава богу, — бормотал старик, пряча глаза.

— Ничего? — Приказчик забрал в кулак белую бороду деда и дернул кверху. — Ничего, говоришь?

Старик замер — не дышал, не смел отвести взгляда.

— Перекрестись!

Тот перекрестился по-кержацки, двумя перстами.

— Твое счастье, — процедил сквозь зубы Мосолов.

Конь толчками, сильно приседая, вынес его на бугор. Солнце взошло. На горе Караульной, что осталась на левом берегу, розовели каменные шиханы среди сбегающих по склонам лесов. Мосолов ударил коня плетью и помчался в Шайтанку.

Улица поселка была пуста. Мосолов подъехал к одной избе и застучал в ставень.

— Кто там? — сейчас же откликнулся глухой голос.

— Я. Вылезай!

— Прохор Ильич?!

В избе послышался шум отодвигаемых тяжелых вещей, загремели падающие железные брусья, — видимое дело, хозяин разбирал нагромождения у входа. Дверь открылась, выскочил кривоногий рыжебородый мужик.

— В осаде сидишь, Борисов? — насмешливо сказал Мосолов.

— Ничего ты не знаешь, Прохор Ильич!.

— Всё знаю. Где они?

— Смотри, забегали! Вон по задам махнул — это туда, в табор.

— Так в таборе они? Я их приведу в добрый разум.

— Берегись, Прохор Ильич! Меня чуть не убили. А заперся, — так избу поджечь собирались. Кирша Деревянный кричал, я слышал. Иди сюда, посоветуем как и что.

— Некогда мне советовать. Я туда.

— Туда? Да у тебя и оружия никакого!

— Ладно ты, воин! Готовь пока розги… Побольше да покрепче.

Тронул коня.

— Прохор Ильич!..

Мосолов уже далеко, не слышит. Проскакал улицу, выехал за поселок, через плотину, к лесу.

В таборе было людно: мужики стояли большой тесной толпой и шумно говорили. Коня приказчик привязал у первого балагана и пеший, большими твердыми шагами направился к толпе. Мужики смолкли.

Уже вплотную стояли они — приказчик и крестьяне. Мосолов чуял запах потных рубах. Видел острые, отчаянные глаза, много глаз. И выбирал, самый упорный, самый дерзкий взгляд, чтобы знать, куда направить силу удара.

Но толпа отступила перед ним. Мосолову пришлось сделать еще несколько шагов вперед. Опять отдалились чужие внимательные глаза. И нельзя остановиться. Сделав еще шаг, Мосолов понял, что середина толпы отступает быстрее, чем края. Уже с обоих боков он слышал неровное жадное дыхание. Его окружали, его заманивали. Еще шаг, еще…

Так отодвинул он толпу до самой опушки леса. Тогда толпа расплылась, — незаметно, не шевеля будто ногами, все оказались в отдалении от приказчика.

Из-за дерева выступил незнакомый мужик в старой бобровой шапке, надетой лихо набекрень. Одна рука на рукоятке ножа, что за поясом, другая уперта в бок. Мужик дерзко глядел на Мосолова и ждал чего-то.

— Это еще кто такой? — крикнул Мосолов осипшим голосом.

— Я-то? — Мужик вздернул нос с черными дырами вместо ноздрей. — Я — Юла.

— А-а-а! — радостно и дико взревел Мосолов и, размахнувшись, ударил разбойника. Тот качнулся вперед, назад — и рухнул.

Мосолов прыгнул, притиснул лежачего коленом и, такая, как дровосек, бил, бил по лицу…

— Вяжи его! — Мосолов властно повернулся к мужикам. — Как тебя — Деревянный, что ли? Давай опояску!

Глава третья

СТАРЫЙ ДОЛГ

Чумпин! Чумпин! Как далеко поскакали твои камешки! Еще на горе непуганые птицы-ореховки кувыркаются на коротких веселых крыльях, еще так немного людей знают о существовании горы, а уж началась жадная борьба за нее.

В это лето все манси зимовья Ватина не переселились из зимних бревенчатых избушек в летние берестяные шалаши, как это у них водится с незапамятных времен. Чумпин не хотел уходить с того места, где, думал он, легче найдут его русские; а глядя на него, и остальные не стали строить шалашей — тоже ждали чего-то. Напрасно засохли и скоробились заготовленные с весны длинные свитки бересты.

Чумпин и на рыбную ловлю далеко не ездил и на охоту ходил только поблизости от зимовья. Он с нетерпением ждал прихода русских и награды за Железную гору.

Зачем понадобились охотнику деньги?

Он говорил, что ему нужны хорошая собака и ружье, котел для варки пищи и ткань для одежды. Всё это было правдой, но неполной правдой… Можно прожить в лесу и без ружья и без котла. Кстати сказать, ружья огненного боя даже запрещено иметь бродячим охотникам. Собака?.. Собака, конечно, необходима, но можно не покупать взрослого пса, а добыть щенка и вырастить его. О самом главном Чумпин умалчивал. Главное оставалось тайной между ним и большим Чохрынь-ойкой.

Чумпина мучил старый неоплаченный долг.

Долг был сделан еще покойным Анисимом, отцом Степана, и остался на совести сына. Это было давно.

У зырянина Саши взяли они с отцом сеть — на лето рыбу ловить. До того ловили гимгами — громадными плетенками в два человеческих роста. С такими плетенками очень трудно справляться вдвоем. Анисиму захотелось попробовать ловлю сетью, да и зырянин очень уговаривал взять, — правда, за дорогую плату.

С вечера поставили они сеть, утром выехали в легкой долбленой лодочке выбирать улов. И вот, когда половина сети была уже в лодке, вдруг показалось из воды запутавшееся в мокрых ячеях водяное чудовище Яльпинг-Вит-Уй.

Оно забилось, захохотало и тут же разразилось визгливыми рыданиями. Далеко по воде понеслись его дикие стоны вперемежку с гневными вскриками.

Степан выронил кормовое весло и кинулся… Куда кинешься среди реки? Только лодку перевернул. Манси, рыба, сеть — всё оказалось в воде. И чудовище вместе с сетью опустилось на дно.

Манси плавать не умеют, хотя и много промышляют на воде. Чудом выбрались Степан и Анисим на берег — они держались за перевернутую лодку, — и обоим казалось, что Вит-Уй хватает их за ноги. А в ушах еще не смолк визг, смех и плач чудовища.

Анисим потом говорил, что это была гагара — вещая птица. Но от того не легче: Яльпинг-Вит-Уй кем угодно прикинется. Манси, не решились взять сеть, — так она и сгнила в воде.

Рыжий Саша взял в уплату за сеть ружье и требовал остальное деньгами. А где их взять? Анисим продал шкурки, приготовленные на ясак,[14] — и то не хватило. Осталось последнее средство: занять денег у Чохрынь-ойки. Анисим взял с собой Степана и отправился к горам хребта, в заповедный кедровник.

У края кедровника он оставил сына, дальше пошел один с собакой. А вернувшись, показал Степану горсть потемневших серебряных монет.

Серебра хватило и на уплату за сеть и на ясак.

Вернуть долг Чохрынь-ойке Анисим не смог до конца своих дней. Не из чего было отдать целую горсть серебра: последние годы они промышляли так худо, как никогда!.. В один из этих годов Анисим и сказал демидовским людям о Железной горе на Кушве. Награду демидовский рудоискатель сулил большую, но обманул, ничего не дал. Поэтому-то Степан Чумпин и попытался снова заговорить о руде с первыми встречными русскими «ойка». Так образцы кушвинского магнита попали в сумку шихтмейстера Ярцова.

Луна сменилась дважды, а русские с деньгами всё не появлялись. Чумпин решил сходить к большому идолу Чохрынь и успокоить его обещанием, что долг будет скоро уплачен, надо лишь поторопить русских. Может Чохрынь-ойка это сделать?

Чумпин живо собрался: лук — за спину, сушеную рыбу — за пазуху, кремень и огниво — туда же. Нож в деревянных ножнах всегда у пояса.

Два дня шел манси к хребту, и горы делались всё выше. На лесистых вершинах появился снег, не тающий до середины лета. Однако и за крутыми горами, на большой высоте попадались зыбкие торфяные болота. Через них приходилось пробираться ползком, с длинным шестом у бока.

В глубокой мглистой долине начался кедровник. Здесь тогда оставлял его отец. Вот и кат-пос их сохранился на коре: сделанный ножом отца рисунок — дужка и три прямых черты, выходящих из одной точки и пересекавших дужку. Это семейный знак Чумпиных. Раз… два… три чужих кат-поса рядом. Три человека приходили сюда после них, все с собаками. Не часто же навещают манси большого Чохрынь-ойку!