Альберт прибыл в Шанхай в ореоле недавнего успеха. После Шанхая его ждал Кобе. Повсюду собирались толпы, аудитории были набиты битком. Хотели понять. Хотели увидеть. Хотели услышать. Альберт включился в игру. Он растолковывал, упрощал, адаптировал свою мысль. А главное — смотрел во все глаза на новый мир.

После Дальнего Востока — более близкий ему Восток, к которому он тяготел сердцем, земля, о которой он знал из прочитанного в детстве, когда он взахлеб читал Библию или, пылко и убежденно, — молитвы. Он поехал в Землю обетованную.

ЭЙНШТЕЙН И ЕВРЕЙСКИЙ ВОПРОС

Эйнштейн стоит на палубе корабля, отправляющегося в Палестину. В его путешествии из Берлина в Иерусалим заключена вся еврейская проблематика XX века, от самых мрачных трагедий до самых ярких успехов.

В начале 1920-х годов государства Израиль не существовало. Палестина находилась под британским мандатным управлением. Уже в 1917 году по декларации Бальфура Англия обязалась создать на этих землях «еврейский национальный очаг». Это узаконило сионизм. В те времена сионизм был новой идеей, порожденной движениями национального освобождения, которые прокатились по Европе XIX века. Некоторые считали, что это логическое завершение двух тысяч лет изгнания, во время которого евреи беспрестанно молились о возвращении на землю своих предков. «В следующем году в Иерусалиме», — повторяли как заклинание во время еврейской Пасхи. С конца XIX века десятки тысяч евреев поселились в Святой земле. Конечно, на протяжении веков в этой стране всегда жили евреи — в Сафеде или Иерусалиме, но Тель-Авив стал первым еврейским городом, выросшим в начале века на песчаных холмах по берегу моря. Религиозный сионизм был словно записан в Библии, светский и политический сионизм был возведен в теорию австрийцем Теодором Герцлем. Это был модный журналист в Вене конца XIX века. Он руководил «Нейе фрайе прессе» — что-то вроде газеты «Таймс» того времени. Его жизненный путь весьма поучителен. Он долгое время проповедовал полную ассимиляцию евреев. На его взгляд, ассимиляция была единственным возможным способом покончить с угнетением, жертвой которого был его народ во все века и во всех странах, начиная с изгнания из Испании в 1492 году или из Франции при Людовике Святом, о котором вспоминают реже, и вплоть до погромов в царской России, включая статус «зимми» (граждан второго сорта), присваиваемый религиозным меньшинствам в мусульманских странах. Когда Герцль прибыл в Париж для освещения дела Дрейфуса, его убеждения в необходимости ассимиляции были поколеблены. В первой стране, предоставившей полные гражданские права евреям, человека поставили к позорному столбу из-за его национальности! Герцль заключил, что раз даже Франция, передовая страна, может впасть в такой беспредел, только создание независимого еврейского очага способно вернуть попранную гордость народу, находящемуся в вечном изгнании, носимому ураганами истории.

Долгое время Герцль проповедовал в пустыне. Немецкие евреи, яростные сторонники полной ассимиляции (многие из них, как Фриц Габер, обратились в христианство), жестоко ненавидели человека, которого считали предателем, препятствующим их интеграции, даже первопричиной антисемитизма.

Со времен поездки в Прагу Эйнштейн с симпатией относился к сионизму. Его отношения с иудаизмом были особыми, необычными. Его родители придерживались в жизни верности традиции, сочетавшейся со стремлением к эмансипации, свойственным еврейским общинам в западных странах. Альберта сначала хотели назвать Авраамом, но потом выбрали имя, звучащее более «по-немецки».

В начале XX века новая Пруссия, открытая новым веяниям, проводила активную политику ассимиляции. В Берлине множество евреев отреклись от своей веры. Новообращенные христиане тысячами пополняли ряды крупной еврейской буржуазии. Та же занималась индустриализацией страны и, присутствуя во всех областях искусства, желала вступить в высший круг немецкой нации, вставшей на путь единения, выказывала некоторое пренебрежение к восточным евреям, спасавшимся от погромов в России и Польше.

Эйнштейн всегда с глубоким презрением относился к отречению от корней, к самоотрицанию и составил свое собственное представление о религии евреев. Его нерушимая привязанность к истокам выразится в безграничной преданности делу сионизма. Он заявил: «Мы должны снова научиться гордиться нашими предками и нашей историей, снова воспринимать себя как народ, перед которым стоят культурные задачи, способные укрепить чувство причастности к общине».

Эта приверженность сионизму — просто загадка, ведь известно, что Эйнштейн отвергал национализм во всех его проявлениях, восставал против социальных и культурных ограничений. Эйнштейн пояснял: «Если бы нас не принудили жить посреди нетерпимых, мелочных и грубых людей, я первым бы отрекся от любого национализма ради всемирной общности людей». Или: «Я видел отвратительную подражательность со стороны весьма достойных евреев. Я видел, как школа, памфлеты подорвали чувство достоинства… Нам нужен национализм, но без стремления к господству, сосредоточенный на достоинстве и нравственном здоровье».

И он же говорил: «Больше достоинства и независимости в наших собственных рядах! Только когда мы осмелимся воспринимать самих себя как нацию, только когда мы начнем уважать сами себя, мы сможем добиться уважения от других…» Нашего героя характеризовала не вера, которая не отличалась глубиной, но принадлежность к еврейской нации.

Интересное совпадение: именно в 1879 году, в год рождения Эйнштейна, было придумано слово «антисемитизм», впервые употребленное в статьях политического обозревателя Вильгельма Марра. В 1920 году Эйнштейн пророчески заявил: «Отвращение к евреям основано просто-напросто на том факте, что евреи отличаются от неевреев… Это отвращение — следствие существования евреев, а не их особенностей» (курсив автора. — Е. К.).

Таким образом, Эйнштейн, пусть и неверующий и антинационалист, с годами сделался активным сторонником сионистского движения. Перед собранием американских евреев он объявил:

«Для нас, евреев, Палестина не объект благотворительности и не колония. Это глубинная проблема, основная для еврейского народа. Две тысячи лет общие ценности всех евреев — это их прошлое… Казалось, еврейский народ не способен на великие коллективные свершения… Палестина — не приют для восточных евреев, а, скорее, возрождающееся воплощение чувства национальной сопричастности всех евреев… По этой причине нужно, чтобы мы, евреи, вновь осознали свое существование как национальную принадлежность… Мы должны научиться проявлять искренний интерес к нашим предкам и нашей истории, и мы должны как народ выполнять задачи, способные усилить наше чувство сопричастности… Прошу вас рассматривать сионистское движение именно под таким углом зрения… Палестина станет для всех евреев очагом культуры, для гонимых — прибежищем, для лучших из нас — полем деятельности. Для евреев всего мира она будет воплощать собой идеал единства и способ внутреннего возрождения».

Как будто это говорит Герцль, зачитывая отрывок из своей главной книги — «Еврейское государство». В 1919 году, в письме своему другу Паулю Эренфесту[65], Эйнштейн писал: «Самую большую радость мне доставляет осуществление замысла о еврейском государстве в Палестине». Годом позже он делает оговорку: «Я только что употребил термин «еврейское гражданство», зная, что он, возможно, будет встречен в штыки». В 1925 году неукротимый космополит повторит в речи по случаю открытия университета в Иерусалиме: «Еврейский национализм сегодня необходим, потому что только упрочив нашу национальную жизнь, мы сможем изжить конфликты, в которых и сегодня страдают евреи». Убийство Ратенау было из их числа.

Это явное идеологическое противоречие объясняется личным опытом Эйнштейна. Оно уходит корнями в отроческие годы, когда семейство Эйнштейн приютило Макса Талмуда, российского студента, который, из-за своего происхождения, не мог учиться в императорских университетах. Макс Талмуд не только приохотил Альберта к математике и философии, но и поведал ему историю своей жизни: погромы, запрет молодым евреям поступать в русские университеты, черта оседлости, когда скопища евреев были загнаны в гетто вдали от русских городов, подвергаясь насилию со стороны местного населения, поддерживаемого казаками, чуть только что не так.