Капитан Делано, расчувствовавшись, хотел было еще задержаться, но слуга посмотрел на него с кроткой укоризной, и тогда, торопливо простившись, он спустился в шлюпку, а вслед ему неслись прощальные возгласы дона Бенито, стоявшего наверху у трапа.
Капитан Делано уселся на корме, последний раз взмахнул на прощанье рукой и приказал шлюпке отваливать. Гребцы сидели, держа весла на валек. Теперь загребной оттолкнул шлюпку от борта, чтобы можно было опустить весла на воду. И в то же мгновение, перескочив через борт, дон Бенито спрыгнул в шлюпку к ногам капитана Делано, крикнув при этом что-то, чего никто в шлюпке понять не мог. Но, очевидно, на корабле его слова разобрали, потому что в море из разных мест сразу же спрыгнули три матроса-испанца и поплыли вслед, словно на выручку.
Растерявшийся командир шлюпки тревожно спросил, что это значит. В ответ ему капитан Делано, с презрительной усмешкой посмотрев на Бенито Серено, проговорил, что этого он не знает да и не интересуется; видимо, испанец решил представить своим людям дело так, будто его хотят похитить.
— Или же… Навались что есть мочи, ребята! — крикнул он возбужденно, услышав на палубе страшный шум и выделявшийся в нем набатный звон топоров в руках чернокожих точильщиков, и, схватив за горло дона Бенито, докончил:— Или же этот подлый пират замыслил убийство!
В то же мгновение, как бы подтверждая слова капитана, вверху на фальшборте показался слуга дона Бенито с кинжалом в руке, замер на мгновение и ринулся с высоты вниз — черный телохранитель, до последнего не расстающийся со своим господином; трое испанцев, спеша ему на подмогу, уже лезли с носа в шлюпку, а негры «Сан-Доминика», вопя и жестикулируя, черной лавиной повисли на борту, вне себя от опасности, грозящей их капитану. И все это: и то, что было раньше, и что последовало затем, — произошло с такой головокружительной быстротой, что, казалось, прошлое, настоящее и будущее бедственно сошлись в одной точке.
Капитан Делано успел отшвырнуть к борту испанца, а негра с ножом принял прямо в объятия и прижал к груди — к той самой груди, которую он искал пронзить своим клинком. Только клинок у него из руки был выбит и сам он оказался повержен на дно шлюпки, быстро уходившей прочь от фрегата.
Матросы лихорадочно работали веслами. Капитан Делано сидел на корме, освободившейся левой рукой держа за грудь опрокинутого на борт полуобморочного испанца, а правой ногой попирая повергнутого на дно негра; правая же его рука налегала на кормовое весло, добавляя шлюпке хода, глаза смотрели вперед, и голос побуждал матросов грести, не жалея сил.
Но тут командир шлюпки, которому удалось отбиться от трех испанцев, обернулся и крикнул: «Капитан! Посмотрите, что делает негр!» Одновременно состоявший у них в команде матрос-португалец крикнул: «Капитан! Послушайте, что говорит испанец!»
Капитан Делано поглядел себе под ноги: слуга, сжимая в руке еще один кинжал, — по-видимому, он прятал его в своей густой шевелюре, — извивался на дне лодки и тянулся острием к сердцу своего господина, и гримаса ненависти на его черном лице ясно выражала стремление всей его души; а полузадушенный испанец беспомощно корчился у борта и глухо бормотал какие-то слова, не понятные ни для кого, кроме матроса из Португалии.
И в это мгновение пелена спала с глаз капитана Делано, с неожиданной ясностью он вдруг понял все: и загадочное поведение Бенито Серено, и странные события минувшего дня, как и всего плавания «Сан-Доминика». Он ударил Бабо по руке, но и сам был потрясен будто ударом — он понял, что не его, а многострадального дона Бенито хотел зарезать негр, когда прыгнул в лодку. И он сокрушенно разжал руку, которой держал за грудь несчастного испанца.
Негру заломили руки, и капитан Делано, оглянувшись на «Сан-Доминик», увидел теперь фрегат совсем в другом свете — по палубам его метались не крикливые, разболтанные без хозяйского надзора рабы, переполошившиеся исчезновением дона Бенито, нет, теперь, без масок, это были свирепые бунтари и пираты с кинжалами и топорами в руках. Словно бесноватые черные дервиши, на юте плясали шесть дикарей. Матросы-испанцы, которым не дали прыгнуть в море, торопливо карабкались прочь от своих врагов на топы мачт, а те из них, кто оказался менее проворен, уже были схвачены на палубе черной толпой.
Капитан Делано окликнул свою шхуну и распорядился открыть порты и выдвинуть пушки. К этому времени на «Сан-Доминике» уже обрубили якорную цепь, свободный конец ее подлетел в воздух и в полете сорвал с форштевня накинутый брезент, и когда убеленный корпус фрегата развернулся носом в открытый океан, все, содрогнувшись, увидели на нем человеческий скелет в виде носовой фигуры — своего рода иллюстрацию к начертанному у его подножия призыву: «Следуй за мной».
При виде скелета несчастный дон Бенито закрыл ладонями лицо и простонал:
— Это он, Аранда, мой убитый, непогребенный друг!
Когда шлюпка подошла к шхуне, капитан Делано крикнул, чтобы ему бросили веревку; негра, не оказывавшего никакого сопротивления, связали и подняли на борт. После этого капитан хотел было помочь подняться по трапу вконец обессилевшему дону Бенито, но тот, как ни был слаб, не захотел сделать ни шагу, пока негра не уберут с его глаз в трюм. И лишь когда его желание было исполнено, согласился подняться на палубу.
Шлюпку отправили назад — подобрать оставшихся в воде матросов. Тем временем были приготовлены к бою пушки, но «Сан-Доминик» быстро относило назад в море, и на него успели направить лишь одно кормовое орудие. Оно произвело шесть выстрелов. На шхуне надеялись перебить у беглеца реи и тем лишить его хода, но были сбиты лишь кое-какие второстепенные снасти. Вскоре фрегат стал уже недоступен для пушечных выстрелов. Он держал курс к выходу из бухты; на носу у него тесно толпились негры, то обращая издевательские возгласы своим белым противникам, то с воздетыми руками приветствуя разворачивающуюся перед ними сумеречную ширь океана, — каркающие вороны, вспугнутые выстрелом птицелова. Первой мыслью было поднять якорь и пуститься в погоню. Однако по трезвом размышлении решено было вести преследование на ялике и вельботе.
У дона Бенито спросили, какое огнестрельное оружие имеется на «Сан-Доминике», и он ответил, что пригодного к употреблению у них нет совсем, так как еще в первые дни бунта один пассажир, впоследствии погибший, пробрался в крюйт-камеру и разбил затворы всех наличных мушкетов. Однако дон Бенито из последних сил умолял американца отказаться от погони и на корабле и на шлюпках, потому что эти негры такие отчаянные головорезы, что нападение на них ни к чему не приведет, кроме гибели всех белых. Но капитан Делано счел это малодушием сломленного страданиями человека и не оставил своего намерения.
Лодки приготовили и оснастили. Капитан Делано усадил в них двадцать пять человек. И уже собрался сам занять место в одной из них, когда дон Бенито ухватил его за рукав и страдальчески произнес:
— Как? Вы спасли жизнь мне, сеньор, а теперь хотите погубить свою?
Помощники капитана тоже решительно воспротивились тому, чтобы их командир покидал корабль, — это противоречило бы их интересам, и нуждам плавания, и долгу перед судовладельцами. Капитан Делано взвесил их доводы и принужден был согласиться, командиром же нападающего отряда он вместо себя назначил своего первого помощника — очень решительного и крепкого человека, который в молодости служил на капере, а злые языки утверждали, что и пиратствовал. Для большего воодушевления матросам было объявлено, что испанский капитан считает судно для себя погибшим; что вместе с грузом — а в его трюмах есть и золото, и серебро — оно стоит около десяти тысяч дублонов; пусть они только отобьют его, и немалая часть этой суммы достанется им. Матросы ответили дружным «ура».
Беглецы между тем уже отошли далеко от берега. Ночь почти наступила, но над горизонтом всходила луна. После долгой, отчаянной гребли лодки поравнялись с кормой фрегата, весла отложили и выстрелили по палубе из мушкетов. Негры за неимением пуль ответили градом проклятий. Но когда грянул второй залп, в матросов, точно томагавки, полетели топоры. Один топор отсек пальцы загребному. Второй угодил в нос вельбота, перерубив лежавший там канат, и впился в доску, точно топор лесоруба в пень. Первый помощник вырвал его и швырнул обратно. Возвращенная противнику перчатка, пролетев над водой, попала в полусгнившую кормовую галерею и там осталась.