начале статьи «Когда же придет настоящий день?», не называя Анненкова по

имени, он почти дословно цитирует место из его статьи «Наше общество в

«Дворянском гнезде» Тургенева» насчет «тончайших поэтических оттенков

жизни... острого психического анализа..» понимания невидимых струй и течений

общественной мысли» как характерный пример беспредметного эстетского

краснобайства.

Н. Г. Чернышевский положительно отзывался об историко-литературных

работах Анненкова, но его эстетские статьи, его попытки вкупе с Дружининым

преодолеть «неудовлетворительность понятий Белинского» он считал жалким

эпигонством.

Познакомившись с «программной» статьей Анненкова «О значении

художественных произведений для общества» (в дальнейшем «Старая и новая

критика»), Щедрин писал в письме к Дружинину в 1856 году:

«Возвращаю Вам 4 № «Русского вестника»; там есть статья Анненкова,

которая Вам будет очень приятна, потому что она заключает в себе теорию

сошествия святого духа». И в статье 1856 года о стихотворениях Кольцова

Щедрин посчитал необходимым резко и прямо ответить Анненкову, не называя

его по имени, на его «теорию сошествия святого духа» — на реакционно-

идеалистическую трактовку им проблем художественности и народности.

В дальнейшем Анненков уже не печатал подобных программных»

высказываний. В годы демократического подъема он пытался писать статьи в

духе ранее отвергаемой им «социяльной» критики «Литературный тип слабого

человека...», по поводу «Аси» Тургенева, 1858, «Деловой роман в нашей

литературе», по поводу «Тысячи душ» А. Писемского, 1859, и другие). Но

лавирование, эклектизм, а главное, безжизненность трусливой либеральной

мысли, узость взгляда делали малоинтересными и эти критические опыты

Анненкова.

С поражением царизма в Крымской войне и смертью Николая I

активизируется либеральное движение, являвшееся симптомом нараставшего

демократического подъема. В дошедшей до нас переписке с Тургеневым, беседах

с Герценом и Огаревым, следы которых остались в их письмах, наконец в своих

критических статьях этих лет Анненков славословит даже и явно половинчатые

шаги самодержавия, направленные к «обновлению» русской жизни, к

11

освобождению крестьян. Он в восторге от планов и работы редакционных

комиссий, в которых заседают его светские и либеральные друзья —

«петербургские прогрессисты». Ему кажется, что близится к исполнению дело, о

котором всю жизнь мечтал Белинский.

В статье «Литературный тип слабого человека...» Анненков прямо берет под

защиту либерально настроенную дворянскую интеллигенцию, страдавшую

робостью и непоследовательностью в общественном деле. По мнению Анненкова, это не «отжившее», как думали революционные демократы, а «единственно

рабочее» поколение, оно — «основа для всего дельного, полезного и

благородного». По его убеждению, Россия, вступившая на путь мирного

прогресса и прозаического дела, не нуждается в «героическом элементе», в

появлении «чрезвычайных, огромных личностей, так высоко ценимых Западной

Европой». В России уместен лишь «домашний героизм», то есть будничный и

упорный труд сообща «образованных и благонамеренных людей» на почве

легального прогресса.

Как видим, дискуссия о «лишних» и «слабых» людях, развернувшаяся в

русской литературе в период демократического подъема, носила политически

актуальный характер. Речь шла не об исторической справедливости в отношении

к типу «лишнего человека»; спор шел о том, кому быть идейным вождем, кому и

куда направлять ход исторических событий — либералам или демократам, к

жалким реформам по указке царизма или к решительной революционной

развязке.

В эти годы Анненков возобновляет приятельские отношения с Герценом, приветствует его лондонские издания; ему особенно импонирует обличительство

в «Колоколе». В то же время он восхищается статьями прямого идейного врага

Герцена — Б. Чичерина, вместе с Боткиным и Дружининым питает глухое

недоброжелательство к Чернышевскому и Добролюбову, ко всей линии

«Современника», печатается в «Русском вестнике» Каткова, вызывая этим

неоднократные нарекания со стороны Герцена.

Чем дальше развиваются события, тем Анненкова все больше и больше

тревожит нарастание демократического подъема — и брожение среди крестьян и

ожидании «поли», и твердая, последовательная линия Чернышевского и

Добролюбова, идущих во главе молодого поколения

Известно, что Анненков был одним из тех, кто, используя старые

приятельские связи и играя на либеральных иллюзиях Герцена, спровоцировал

его выступления в «Колоколе» в защиту «лишних людей» от нападок

«желчевиков» из «Современника».

В 1856—1861 годах Герцену и Огареву казалось, что в лице Анненкова они

имеют верного, испытанного друга, близко стоящего к ним по убеждениям. В

действительности Анненков был так же далек от них, как В. Боткин или К.

Кавелин. Когда в «Колоколе» от 1 февраля 1861 года появилась статья Герцена

«Провинциальные университеты», в которой свежие силы молодой

демократической России противопоставлялись монархическому либерализму, Анненков писал Тургеневу 11 февраля 1861 года: «Недавно я прочел в заметке

12

одного моего приятеля — и нашего,— что настоящие люди у нас в Харькове, Казани и в других отдалённых местах. Счастливец! Он один их и видит; для нас

это тайна.

Имея в виду один из проектов освобождения крестьянства, всевозможные

проволочки с подготовкой реформы в правительственных сферах, Огарев писал

Анненкову 20 ноября 1860 года: «А может, оно и лучше, может, развязка из

движения общественного невольно выйдет... Тебе все будет не вериться... Но сила

обстоятельств сильнее твоего неверия».

На самом же деле Анненков не «не верил», как думалось Огареву а был

принципиальным противником той «развязки» с крепостными порядками, на

которую возлагали надежды революционные демократы. Поборник «свободы»,

«европеизма» и «гуманности», он искренне ратовал за отмену крепостного права, а вместе с тем так же искренне являлся убежденным сторонником помещичьей

собственности на землю и «порядка» на основе просвещенного абсолютизма, гарантирующего «образованному меньшинству» из имущих классов

преимущественное положение в государстве. По-видимому, в беседах с Герценом

и Огаревым даже и в 1860 году Анненков держался куда «левее», чем был на

самом деле, и в этом они очень скоро убедились.

В письме к Тургеневу, озаглавленном «На другой день» (то есть от 6 марта

1861 года, так как царский манифест, подписанный 19 февраля, был объявлен в

столицах лишь 5 марта), ликующий Анненков недоумевал, почему народ так

безразлично отнесся к «освобождению», <будто... не получал никакого сюрприза, а только должное, ему следующее и за держанное слишком долго неисправным

плательщиком».

В письме к тому же Тургеневу под названием «Три неделя спустя -(от 25

марта 1861 года) Анненков по-прежнему славословит грабитель-скую

крестьянскую реформу как «русскую революцию», которая, в от-личие от

западных, совершается «во благонравии и в какой-то ceрьезности». Но в этом же

письме встречаются строки иной тональности. «Положения» очень сложны,—

пишет Анненков,— иногда идут наперекор народным понятиям о праве и

собственности и уже повсюду образуют нечто вроде тяжбы между владельцем и

крестьянами».

Массовые крестьянские волнения в степной полосе, последовавший в ответ

на царский манифест о «воле» и захватившие частью и родную Анненкову

Симбирскую губернию, личные его взаимоотношения с крестьянами в родовом

поместье Чирьково показали, сколь далек он был в свое» либеральной утопии от