Стивен вынырнул на поверхность и постепенно стук в ушах прекратился.

— Ты должен выпить, Мэтьюрин, — прошептала она, взяв небольшой графин около кровати. — Ничего, что из моего стакана?

Она налила немного, и Стивен механически выпил до дна: огонь потек по жилам. Он узнал запах, тот же запах, что смешался с обычным запахом Дианы там, в постели.

— Это своего рода виски? — спросил он.

— Американцы называют его бурбон, — сказала она. — Еще капельку?

Стивен покачал головой.

— Твоя горничная здесь? Та, высокая, Пег? Отошли ее до завтра, прямо сейчас.

Диана вышла в другую комнату. Он услышал отдаленный звон колокольчика, а затем голос Дианы, который приказывал Пег взять с собой Абиджу и Сэма, на догкарте поехать в дом к мистеру Адамсу и передать ему эту записку. Надо полагать, прозвучали некие робкие возражения, поскольку голос Дианы повысился до резкого, властного тона и дверь захлопнулась с решительным щелчком.

Вильерс вернулась и села на кровать.

— Сделано, — сказала она, — Я отослал их всех прочь до утра понедельника, — она посмотрела на него нежно. Поколебавшись, налила себе в стакан с палец бурбона и спросила. — В чем ты замешан, Мэтьюрин? Спасаешься от разгневанного мужа? Это не похоже на тебя — прыгать из одной кровати в другую. В конце концов, ты — мужчина. Ты говорил со мной с той стороны окна как мужчина — как если бы мы были уже женаты. Ты назвал меня дурой. Возможно, я дура и есть. Я была в отчаянии, слыша вчера твой с Джонсоном разговор, но не встретившись с тобой после. Боже мой, Стивен, я была так рада услышать твой голос сейчас. Я уж думала, ты избегаешь меня.

Он повернулся к ней, и улыбка ее померкла. Стивен сказал:

— Я спасался от Понте-Кане и его банды. Они убьют меня, если смогут. Французы подстерегли меня на улице вчера — вот о чем я говорил с Джонсоном. А сейчас предприняли гораздо более решительную попытку. Послушай, дорогая, ты не могла бы сейчас одеться и пойти к британскому агенту по делам военнопленных? Скажи ему, что меня окружили, и я не могу выйти отсюда. Понте-Кане и Дюбрей живут в этом отеле, не так ли?

— Да.

— А остальные?

— Нет. Но все французы, военные и гражданские встречаются здесь. Здесь их всегда с полдюжины в холле.

— Верно, я сам их видел. Сейчас в воскресенье, Эндрюса может и не быть в Бостоне, в его доме этим утром не было света. Но у него есть еще коттедж у моря, где-то на этой стороне Салема. Хирепат знает, он там был. Ты могла бы увидеться с Хирепатом без Уоган?

— Запросто. Луиза за городом вместе с Джонсоном.

— Ага. Тогда, если Эндрюса нет дома, возьми Хирепата с собой на море. Скажи Эндрюсу, что если он сможет собрать группу наших офицеров, чтобы прикрыть нас, то все будет хорошо. Дюбрей никогда не рискнет вызвать общественный скандал, напав на «Асклепию», а к завтрашнему дню я подниму такой шум, что тайное убийство станет невозможным. Вызови карету и надень вуаль: никакой опасности нет, но будет лучше, если ты останешься незаметной. Есть ли какая-то вероятность, что гостиничная прислуга придет убирать комнату?

— Нет. Джонсон всегда настаивает, чтобы все делали наши собственные слуги-рабы, но если хочешь, можешь пройти в его комнаты. Они не выходят в коридор и у нас единственные ключи. Там, на столе.

Диана наклонилась, поцеловала его, и вышла из комнаты. Он слышал, как она попросила экипаж — было ли до Салема больше двух станций? Диана вернулась, одетая в дорожный костюм, в широкополой шляпе с вуалью — он и не думал, что женщины могут так быстро одеваться. Они обнялись и Стивен сказал:

— Я никогда не сомневался в твоей храбрости, моя дорогая. Прикажи кучеру ехать помедленнее в этом опасном тумане. Храни тебя Бог.

— Я запру тебя, — сказала Диана и ушла.

Стивен прошел в следующую комнату — большую гостиную, не закрытую ставнями, и по контрасту показавшуюся удивительно светлой. Туман поредел еще немного и, взобравшись на стул, он смог разглядеть тусклый силуэт ее фаэтона, выезжающего на дорогу. Затем экипаж повернул направо и еще раз направо, вниз в переулок, который Стивен недавно пересек, к дому мистера Эндрюса. Если агент окажется на месте, Диана вернется через двадцать минут, в противном случае, возможно, часа через два или три. Ей была присуща сила духа и способность поступать решительно в подобного рода непредвиденных ситуациях, закалка, как говорят моряки, и было невозможно не восхищаться ею, невозможно не любить ее.

Французские часы на каминной полке дважды пробили одиннадцать. Стивен сел, и, в то время как, глубоко погруженный в себя, он продолжал размышлять о Диане, его руки врача ощупывали болевшие ребра и куда сильнее пострадавшую голову. Он чувствовал себя странно опустошенным и не мог собраться с мыслями, которые неопределенно блуждали вокруг главного. Как доктор он пребывал в прекрасной форме, отметив, что восьмое и девятое ребра вероятно сломаны, но и только, еще слышалось что-то очень похожее на хруст при надавливании вдоль венечного шва на черепе, немного выше височного гребня, в то время как основная боль была с другой стороны — в чистом виде эффект повреждения в точке, противоположной месту удара. «Удивлюсь, если не будет сотрясения, — заключил он. — Но тошноты, разумеется, не обойдется». Это все, что мог сказать врач, и так как не было никакого лекарства, кроме отдыха, то мысли Стивена полностью вернулись к Диане. Взгляд на часы сообщил, что она, должно быть, отправилась в коттедж Эндрюса, и он представил ее уговаривающей этого нервного, взволнованного маленького человечка.

Потребовалось полчаса, чтобы пробудить в нем чувство долга. Он вернулся в спальню, взял ключи и прошел через длинную анфиладу комнат к личным покоям Джонсона, отпирая и закрывая за собой двери. Последняя комната явно была кабинетом: с большим шведским бюро, сейфом и значительным количеством папок и бумаг. Дверь в дальнем углу вела в уборную, в которой имелась также сидячая ванна. Это было очень кстати, потому что в этот момент появилась дурнота, как он и предполагал. Стивен встал на колени, его стошнило.

Отдышавшись и умывшись, он вернулся к исследованию комнаты, и оказался в затруднении: с чего начать? Руководствуясь научным подходом — управься сначала с самым легким, Стивен пролистал открытые папки и бумаги. По большей части это были личные записи и отчеты очень богатого человека, но нашлись также и некоторые интересные французские документы с переводами, выполненными стремительным почерком Дианы. Документы были датированы предвоенным временем: более свежие оказались выполнены почерками, которые он не мог распознать, за исключением почерка Луизы Уоган.

Но даже в этом случае Диана обладала полезными знаниями о закулисном фоне французских взаимоотношений. Заметки о военной ситуации на Великих озерах и канадской сухопутной границе, закодированный список, скорее всего, агентов на той территории. Заметка о Стивене: «Понте-Кане подтверждает, что у Мэтьюрина есть намерение остаться в Штатах: вознаграждение в виде куска земли в районе, крайне интересном для натуралиста, могло бы перевесить чашу весов». Еще счета и официальная корреспонденция, списки военнопленных с пометками и допросами. Ничего особо важного, но среди ненужного встречались и полезные сведения.

Он перенес внимание на стол. Ни один из ключей не подошел, что было весьма примечательно. Но шведские бюро в целом не представляли большой трудности для того, кто к ним привык, и как только Стивен нашел, какая из декоративных кнопок управляет задней защелкой, одно твердое нажатие ампутационного ножа освободило механизм, и верхняя крышка откинулась.

Первое, что бросилось в глаз — это блеск ожерелья Дианы в открытом футляре. Оно переливалось даже в этом бледном призрачном свете, а около него, под тяжелым пресс-папье в виде обсидианового фаллоса, оказалось письмо, адресованное Стивену. Печать была сломана, — он был не первым, кто прочел его: