— Надеюсь, вам понравится, — промолвила Луиза, с сомнением глядя на угощение. — У Салли лучше получается мятный джулеп, нежели чай.
Однажды Стивену довелось робинзонствовать на голой скале посреди южной Атлантики, где единственным напитком служила теплая дождевая вода, скапливавшаяся в забитых птичьим пометом выемках. Если то пойло и было хуже чая миссис Уоган, то не намного. Послевкусие от выпитой чашки оставалось с ним до конца дня, хотя доктор и пытался заесть его доброй порцией некоей серой субстанции, которая, по словам хозяев, представляла собой «спунбред»,[31] южный деликатес.
Этот вкус, напоминающий смесь смолы, патоки и ярь-медянки, пребывал с ним и поутру, когда в «Асклепию» пожаловал с визитом Хирепат.
— Как думаете, сэр, стоит ли мне засвидетельствовать свое почтение капитану Обри? — нерешительно спросил молодой человек.
— Вряд ли, — ответил Стивен. — Он считает своим долгом вздернуть вас на рее за побег с «Леопарда», а волнение и гнев в столь ослабленном состоянии не пойдут капитану на пользу. Я целиком согласен с доктором Чоутом, что к нему вообще не стоит допускать посетителей, особенно людей из Военно-морского департамента, которые так расстроили его вчера.
Военно-морской департамент расстроил Джека Обри, но не слишком — далеко не так сильно, как весть о разгроме на далекой реке Демерара. И далеко не так, как вид из окон, одно из которых выходило на гавань, а другое на место стоянки американских военных кораблей. Не то, чтобы там кипела жизнь — «купцы» плотно, иногда по два в ряд, выстроились вдоль пристани, и движения почти не наблюдалось, если не считать малых судов и рыбачьих лодок. Но те немногие события, что происходили, задевали Джека сильнее, чем что-либо прежде. За вычетом времени на еду, лечебные процедуры и уборку в комнате, он весь световой день стоял, приложив к глазу подзорную трубу. Капитан досконально изучил уже могучие американские фрегаты, знал в лицо даже большую часть офицеров и команды, и это не говоря об экипаже «Конститьюшн», с которым сошелся за время плавания, и представители которого навещали Джека в больнице. Обри наблюдал за кораблями с неутолимой страстью. Их было три: сорокачетырех пушечный «Президент», на котором развевался коммодорский вымпел; «Конгресс», тридцать восемь орудий, и, разумеется, стоящий в ремонте «Конститьюшн». После осмотра не оставалось ничего иного как пристроить трубу на соседнем подоконнике и попытаться поймать в объектив далекие марсели блокирующей эскадры. Иногда английский фрегат, «Эол», «Бельвидера» или «Шэннон», влетали на внешний рейд для рекогносцировки, и сердце Джека забивалось так, что ему приходилось сдерживать дыхание, чтобы труба не дрожала. Оно забивалось в предчувствии стремительного нападения или высадки десанта с целью обойти форты с тыла.
«Конститьюшн» претерпевал серьезный ремонт и переделку. Джек не тешил себя мыслью, что это все по вине причиненных «Явой» повреждений, но та, безусловно, внесла свой вклад, и на ближайшие несколько месяцев «Конститьюшн» можно смело вычеркнуть из числа боевых единиц. Зато «Президент» и «Конгресс» деятельно готовились к выходу в море. Джек следил за каждым этапом. Он видел, как ставят новый рангоут, обратил внимание на ловкость, с которой команда «Президента» всего за полдня перетянула весь такелаж бушприта. Он наблюдал как грузят на борт провизию — сотни бочек, как пополняют запас воды, как баржи подвозят порох, как проводят парусные учения. Фрегаты были готовы, и ждали, возможно, только свежего зюйд-веста, который вкупе с отливным течением отожмет блокирующую эскадру к северо-востоку, и даст им возможность выскользнуть в Атлантику.
Наблюдая за квартердеком «Президента», Джек пытался уточнить число и свойства карронад, когда из гавани докатился вдруг радостный крик. Он быстро сменил позицию — его движения стали уже достаточно проворны, и силы возвращались с каждым днем, — и увидел другой американский фрегат, идущий под марселями и кливером. Тому каким-то образом удалось проскочить мимо блокирующих кораблей. А ведь ветер дул слабый, восточный, с небольшим уклонением к югу, и держался весь день — слепые они там что ли? Но теперь не время было сожалеть и ругаться. Капитан нацелил трубу и навел резкость.
Фрегат, тридцать восемь орудий, в гавань вошел отлично, ход ровный, двадцать восемь длинноствольных восемнадцатифунтовиков, двадцать четыре тридцатифунтовые карронады, два погонных восемнадцатифунтовика на баке, еще два таких же орудия на квартердеке. Палуба в идеальном порядке, паруса свернуты. «Чезапик». Офицер на квартердеке поднес к губам рупор, и не успели донестись до Джека слова команды, кливер и марсели исчезли, фрегат описал длинную дугу, замедляя ход под воздействием отлива, и бросил якорь, когда инерция выдохлась. В тот же миг на воду плюхнулась с правого борта четверка, гребцы попрыгали в нее, и помчали капитана к берегу. Ни один из кораблей, которые знал Джек, даже во времена, когда эскадрой Пролива командовал Старина Джарви, не сумел бы выполнить маневр лучше. Единственный укор мог вызвать вид троих долговязых мичманов, которые, облокотившись с развязным видом на борт, жевали табак и сплевывали в воду.
— Да будете вы сегодня обедать, сэр? — раздался голос Мэри Салливан. — Брайди уже два раза заходил, а вы все смотрите на свои лодки. Неужто дадите доброй треске совсем остыть? Ну же, покушайте, пока теплая. Да и доктор, храни его Господь, сегодня обедает в городе.
Мистер Хирепат-старший представлял собой мужчину видного и внушительного во всем: в объеме груди, плеч и талии, с мясистым цветущим лицом и крупными чертами. Волосы его были напудрены, а черный бархатный сюртук украшали синий воротник и отвороты — сочетание цветов, еще сильнее оживившее в Стивене воспоминание о Диане Вильерс. Менее чем через двадцать семь часов, подумал он, бросив взгляд на изящные английские часы, она будет в Бостоне. Манеры мистера Хирепата носили отпечаток властности — он явно привык командовать. И сын, и пожилая леди, ведущая хозяйство, сразу сникли, но со Стивеном хозяин держался подчеркнуто приветливо, любезно и даже уважительно.
Коммерсант извинился, что не зашел в «Асклепию», чтобы засвидетельствовать почтение доктору Мэтьюрину и поблагодарить за доброе отношение к Майклу — его удерживала дома проклятая колика. Но теперь она прошла, и он рад возможности выразить свою признательность. Нет пределов его благодарности судьбе, которая позволила Майклу познакомиться с таким выдающимся человеком и набраться у него ума. Доктор Раули рассказал ему о бесценных публикациях мистера Мэтьюрина по вопросу о здоровье моряков, к тому же тот, насколько он понял, состоит членом Королевского общества. Да, сам он всего лишь торговец, но ценит науку. Науку, имеющую практическое применение.
Обед получился долгим и изобильным, а задача поддерживать беседу выпала почти исключительно на долю мистера Хирепата и Стивена. Майкл Хирепат почти не раскрывал рта, а тетушка Джеймс осмелилась заговорить лишь однажды, поинтересовавшись, верит ли доктор Мэтьюрин в Троицу.
— Разумеется, мэр, — ответствовал тот.
— Слава Богу, хоть кто-то еще верит, — произнесла тетя. — Почти все мерзавцы в этом Гарварде — унитарии,[32] а эти их жены и того хуже.
После этого достойная матрона не сказала ни слова, только шипела на слуг — не будучи большим оратором, миссис Джеймс явно отлично справлялась с ролью экономки. Из-за тумана на улице царил полусумрак, но в большой, уютной столовой свечи ярко отражались в полированной мебели, славный очаг, обрамленный медью, надраенной не хуже чем в королевском флоте, освещал красно-синий турецкий ковер. Отлично приготовленную еду подавали на необычайно массивных блюдах. Когда с оной было покончено, Стивена препроводили в не менее приятно обставленную гостиную. Дом трудно было назвать элегантным, хотя имелись в нем и красивые вещи, но он был богатым, а главное, удобным. Мэтьюрин поймал себя на мысли, что такой обед мог его ждать в апартаментах какого-нибудь уважаемого торговца из лондонского сити. Это впечатление усилилось, причем весьма, когда Хирепат-старший, наполнив бокал и передав графин дальше, встал и провозгласил тост за здоровье короля. Майкл Хирепат выпил с безразличным взглядом, и Стивен подметил, как он ловко сунул в карман серебряную ложку. Карман дальний со стороны отцовского кресла.