Татьяне Александровне Ермолинской

Москва, 6.5.64.

Дорогие мои, в праздниках есть хорошая черта, они проходят.

Было холодно, неуютно, кроме первого мая.

Всегда вспоминаю слова из одного Мишиного фельетона. Одна баба говорит другой — на небе-то, милая, видно за большевиков. Вчера вон какой дождь шел, а нынче солнце.

Я сама больше Вашего жалею, что меня нет в Крыму. Нет и нет, вот ведь какая оказия.

И не будет, — что еще хуже.

Но Вы все-таки будьте хорошей девочкой, слушайтесь папу и маму.

Мойте мылом маму (из хрестоматии на букву М).

Целую Вас.

У меня сейчас (десятый час вечера) в большой комнате сидят двое: один из Ленинграда д-р наук и аспирантка из Харькова. Читают роман. Ленинская читалка. Такая же тишина.

Ее кормила завтраком, обедом, чаем.

Он пьет чай (пришел в 9 вечера). Тишина, тссс…

Итак, прощай и помни обо мне.

Уважаемая Вами Елена Булгакова, Леночка. Кутя — в прошлом.

Малеевка, 2.12.64.

Вот как у нас получается, дорогие Танюша и Сережа, видимся от случая к случаю, от года к году. То Западная Германия, то Снигири, то Англия, то Москва, то Швеция, то Малеевка. Когда столкнешься? Неизвестно. Это вроде как Сергей объяснял мне, почему мать Лильки осталась жива после инсульта, в то время как Шиловский или Мелик погибли[116]. — Понимаешь, у нее всего две извилины, ну как в них попасть?

А у меня без Вас разные события были, как-то: заседание Лит. Комиссии у меня на квартире. Воронков, Симонов, Каверин, Розов[117], Ляндерс. Мило было очень. Я пожалела, что не знаю стенографии — для потомства. Но вообще изобразить все смогу точно, когда в будущем году увидимся. Ведь не может быть, чтобы мы ухитрились встретиться еще в этом декабре — небось, куда-нибудь улетите.

Я — ебж — вернусь в Москву 21-го XII.

Я написала в Гамбург, что в этом декабре не смогу приехать к ним. Они мне ответили, что тогда они приедут. Теперь вопрос, на кот[орый] ты, Сережа, дай мне очень откровенный ответ. М.б. деньги у меня появятся уже и в декабре — либо из Ермоловского театра, либо из Искусства. Тогда все просто для меня. Но если это будет в январе, что всегда надо предвидеть, тогда мне нужно просить в долг до конца января у друзей. Иначе не только устраивать потемкинские деревни для немцев, а и жить до конца янв. будет трудно. (Беру коней на всякий случай, но ясно, что отдам из первых же получений. А они предвидятся несомненно.) Так вот, в состоянии ли ты одолжить мне на этот срок 400 рублей, это мой вопрос к тебе и жду от тебя, Сережа, такого же простого ответа. Тогда придется обратиться к Виталию, если ты не сможешь.

Танечка, напишите мне что-нибудь веселящее. Здесь мертвечина, а не люди. Но зато все подают мне, а не я — кому-либо.

Целую Вас обоих. Ваша Лена.

Малеевка, 11.12.64.

Дорогие Танюша и Сережа, сегодня пришло письмо от Вас. Скоро. Конечно, буду ждать с нетерпением тебя (а м.б. и Туся приедет?) и твою статью. Она меня исключительно интересует.

Если бы Вы захотели, здесь можно и пообедать (в 2 часа) и поужинать (в 7 ч.).

Я из письма Ляндерса узнала, что к нему позвонили и звонят многие из получивших письмо от Симонова[118], благодарят, будут писать. Очень, кажется, был трогателен Яншин[119]. Но вот Леонов, Михалков и Чуковский (последний писал, а те — по телефону) сообщили, что они слишком мало знали М.А. как человека, а как писателя — предоставляют написать критикам о таланте Б-ва, не хотят отнимать у них хлеб. Но это между нами — это мне Ляндерс[120] сообщил по дружбе. Хорошие подлецы.

Здесь встречаю удивительное отношение к Мише — интерес колоссальный!

Кроме того, у меня с собой «Записки покойника», а здесь Бернес[121] с женой и с ними сидит Гердт[122] (Зиновий… не знаю отч.). Они помирают от наслаждения, я им дала почитать.

Итак, до встречи, до личного общения.

Целую Вас крепко. Большое спасибо, что выручили, а то мне пропасть. 30-го приезжают Карик с Алисой[123].

Ваша Лена.

Москва, 14.5.65.

Милые мои Танюша и Сергей, до чего хочется уехать из Москвы, отдохнуть от всех дел, телефонов и даже людей! Ведь я так люблю, когда ко мне приходят, но за этот год план перевыполнен чересчур.

Но когда удастся — не знаю, и иногда «мне щась сдается, що…» никогда.

Пишу лениво, думаю, вот приедут, тогда будем разговаривать.

Сейчас получила из Германии конверт — белый с черной каемкой. Понятно — смерть. Умерла мать Алисы, чудная толстуха, прижавшая меня в первую же минуту к своей груди. Она говорила, что полюбила меня сразу. Мне жаль ее.

Т.к. эти черти удивительно умеют всему придавать красивую форму, то текст, примерно, такой на извещении: Фрау фон Муйяр (она француженка) уснула навеки…

Так что очень прошу, когда я помру, так же написать в Вечерке — уснула навеки.

Дела двигаются, как жернова, кот[орые] крутил Козинцев в Гамлете.

Приходили много раз Ваши кумовья — Абрам Матв. Роом[124] и Ол. Андр. Жизнева[125]. Он хочет делать «Бег». Завтра они уезжают в Коктебель на месяц, и он говорит — буду набрасывать план, привезу, покажу Вам.

Симонов сказал, что устроил в Лит. Россию кусок Зап. покойника, пойдет, кажется, 30-го/V.

Ад. и Еву, по последним, вроде точным, известиям снял д-р «Искусства» Савостьянов, известный трус и скотина.

Целую Вас обоих.

Ваша Лена.

ОТКРЫТКА: Москва, ул. Черняховского, д. 3, кв. 35. Сергею и Татьяне Ермолинским Куйбышев, 1.7.66 Милые! Дорогие!

Не приведи господь…

Да чтобы еще раз!..

Да разрази меня Бог!..

И за что это наказание? Сидела чудно дома, квартира пустая, друзья, ванна, телефон, вкусная еда, работа — что тебе еще нужно, собака, как говорится в «Ив. Вас.». Эх!.. Целую Вас. Ваша несчастная Лена.

Ялта. Дом творчества писателей,

Сергею Александровичу Ермолинскому

Москва, 3.5.67

Дорогие Таня и Сережа, получила Ваши обнадеживающие письма. Я — хорошая девочка. Поэтому Вы, Тусенька, подумайте, как меня нужно наградить. Но настроение у меня ужасное, и понять не могу — отчего. М.б. оттого, что сейчас наступило сравнительное затишье, и мне стало казаться, что люди увлеклись какой-нибудь новой сенсацией и забыли Мастера. Хотя вчера вдруг раздался телезвонок, и милый Сергей подошел ко мне с выпученными глазами и сказал: — Ермолинская Марика!?![126]

Это оказалась — и верно — Марика, кот. Передала просьбу какого-то швейцарца, знакомого ее друга детства Эдика (Эдмунда Эдмундовича С… ского, я забыла точную фамилию, но она была специально для Миши). Так вот этот швейцарец мечтает о Мастере. Я сказала, что она может дать ему мой № телефона.

Милые, у меня сейчас сидит некий француз Michel, студент Оксфордского у-та. Маргарита Алигер мне его рекомендовала. Я бы дорого дала, чтобы сидеть сейчас с Вами в Ялтинском саду, Москва пыльная, шумная и некрасивая.

Когда Вы собираетесь вернуться?

Напишите.

Целую Вас. Привет Маргарите Алигер[127].