— Эй!

— Да!

Прошло еще несколько минут.

— Эй!

— Да!

Голоса стали несколько громче.

— Открой!

Старуха подошла к воротам и спросила:

— Что угодно?

— Дура! — сказал дед, но учитывая обстановку, он не стал кричать, как всегда, на старуху.

Тогда она спросила:

— Деньги привез?

— О чем ты говоришь?

— Ах так! Для чего же вы сюда пожаловали? Итиро при смерти, а вы, владелец фабрики, явились в дом дочери с пустыми руками.

Тут старик, ни слова не говоря, резко повернулся, бросил поводья на спину лошади, схватился за гриву и вскочил в седло. Послышался стук копыт — дед ускакал. Он был зол, даже зубами скрежетал. Если бы ворота были открыты, он, наверно, хлестнул бы старуху кнутом. Дело в том, что вчера, когда она ушла с сумкой из дома, он прочитал письма Дзэнты и Сампэя. Ночью спал плохо и, встав в пятом часу, не завтракая, выехал из дома. Он решил повидаться с внуками, помириться со старухой и помочь Аояме в его тяжелом положении. Для гордого и спесивого старика даже это было большой победой над собой. И вот что из этого получилось! Ах, если бы на этот раз его встретили Дзэнта и Сампэй! Все было бы по-другому.

И тут как раз из дома выскочил Сампэй. Его внимание привлек стук копыт.

— Бабушка! Кто это был?

— Чужой старик.

— Но он был на лошади!

— Ну да! Чужой старик на лошади.

— А я заметил: у него были усы!

— Ну и что ж! Чужой старик с усами.

Не пустив старика в ворота, бабушка Оно занялась внуками. Они ей так нравились! Ей хотелось даже поносить их, как маленьких, за спиной, хотя Дзэнта учился уже в шестом классе, а Сампэй в четвертом.

— Не желаешь ли поесть, Сампэй-тян? Завтрак уже готов, — ласково сказала она Сампэю.

Было лишь пять часов утра, и Сампэй только проснулся и стоял в ночном кимоно.

— Немного погодя, бабушка, — отказался он.

Сампэй разбудил Дзэнту, и они отправились на горку делать зарядку. Тем временем бабушка убрала постели, сложила фрукты, которые привезла вечером, в большую чашу и поставила на стол. Ей очень хотелось порадовать внуков, приласкать их. В старом и слабом ее теле словно пробудились новые силы.

«Да разве я дам в обиду моих славных внучат?» — думала она, хотя никто не собирался их обижать. Но от такой мысли бабушка решительно расправила свою согбенную спину.

— Бандзай! — закричали мальчики, увидев на столе чашу с фруктами. После печальных дней, проведенных в пустом доме, этот утренний стол показался им таким радостным и праздничным.

— Бандзай! Бандзай! — вопили они.

А бабушка заботливо суетилась у стола: то подавала рис, то несла соевый суп.

Упадет рисинка, бабушка поднимет. Прольется чай — бабушка подотрет. И когда Сампэй опрокинул чашку, бабушка нисколько не рассердилась, а только воскликнула весело:

— Вот так потоп!

А когда они с ранцами за спиной стояли на пороге, она не забыла напомнить им:

— Будьте внимательны на дороге! Не балуйтесь с водой! Не дразните собак и коров — это опасно. Не ссорьтесь с товарищами.

Мальчики вышли за ворота, а она догнала их и заботливо осведомилась:

— Не забыли ли завтраки?

И еще долго стояла у ворот, провожая взглядом их удаляющиеся фигурки, пока не исчезли они на дамбе Огава.

Оставшись одна, бабушка взяла веник и принялась за большую уборку, но вдруг почувствовала, что у нее нет сил и во рту пересохло. Ну да! Она же встала в три часа утра и еще не завтракала. Накормив детей, она подумала, что и сама поела.

Старушка засмеялась и тихонько пошла к столу. И хотя проголодалась, ела почему-то с неохотой — так была она возбуждена и взволнована. Ей то слышался топот копыт у ворот, то голос Сампэя, окликавший ее: «Бабушка!»

Когда старушка закончила есть, у черного входа раздалось:

— Говорят, хозяин тяжело болен… — Это пришла жена скотника. — Наверно, мальчики рады, что вы пожаловали… А утром, видно, ваш супруг на лошади приезжал?

— Что? — переменилась в лице бабушка.

«Вот ведь как! И про старика знает!» — удивилась она.

— «Главные силы маньчжурской армии противника находятся у пункта N. Завтра наша армия выступает по всему фронту…».

Это был приказ командующего второй армией генерала Оку, который он издал 23 июля 1904 года. Теперь его читал вслух старый Оно Дзинсити, бывший кавалерист, служивший в бригаде генерал-майора Окияма Кокити. Сегодня старуха прогнала Дзинсити от ворот дома Аоямы, когда он приехал навестить внуков. У старика плохое настроение. Он не находит себе места. И ему ничего не остается, как читать вслух свой старый дневник. Он писал его давно, еще когда участвовал в русско-японской войне.

— «Отдельный кавалерийский отряд в час дня выдвинулся в расположение противника, числом около бригады с кавалерией, и, увидев, что противник движется к деревне N, спешился и, обороняя западный край деревни N, сблизился с противником…»

Все, что он читал, происходило много лет тому назад. Он вспомнил, как, спешившись, они ждали противника в маленькой деревушке у маньчжурской дороги.

«Как там старуха? Как внуки?» — мелькнуло в голове.

Его военный меч все еще хранился в амбаре, и он решил достать его и полюбоваться — давно не видел. Но тут фусума раздвинулась, и перед ним предстала жена Рокаи.

— Извините! — вежливо склонила она голову. — Сегодня торговец рыбой принес нам удивительного окуня… — проговорила она и принялась развязывать большой узел.

Там оказался поднос с рыбой.

— О! Вот это угощение! В честь чего?

— Да так, ничего особенного. Приготовила на скорую руку, — сказала жена Рокаи.

Тут вошла ее дочь Миёко с жестяной банкой сакэ.

— Как! Еще и это? — удивился старик, но не видно было, что он недоволен.

Тогда жена Рокаи поставила перед ним и чашечку.

— Вот уж неожиданность! — воскликнул старик, но все же взял чашечку и налил сакэ. Отхлебнув два-три глотка, он ухватил палочками рыбу.

— Очень вкусно! — похвалил он угощение, положив в рот сасими[48] из окуня.

Он молча ел сасими, запивая их сакэ. Пока он кушал, жена Рокаи ни словом не обмолвилась о происшествии, хотя знала, что старуха Оно ушла из дома. Она понимала, что уход ее огорчил старика и что самое лучшее, ничего не говоря, подливать ему сакэ. Однако, захмелев, старик сказал:

— Видно, Рокаи послал. Догадлив, нечего сказать! Велел, значит, принести угощение и молча наливать сакэ.

— Скажете тоже! — засмеялась жена Рокаи, хотя Рокаи действительно так и наказал сделать.

«Жаль старика! — сказал он. — Сходи и угости его. О старушке ничего не говори, а то сакэ горьким покажется».

Рокаи словно в воду глядел. Все так и вышло, как он говорил. Жена Рокаи всегда доверяла прозорливости мужа. Она показала, что сочувствует старику, и собиралась каждый день утешать его подобным образом. Более того, вся семья зачастила в дом старика, окружила его вниманием и заботой.

Итак, семья Рокаи повадилась ходить к старику Оно, как в свой дом. Жена Рокаи несколько раз на дню трусила к нему с едой, завернутой в фуросики[49], а к ужину брала с собой обоих детей и тащила огромный поднос с яствами. Вид у нее при этом был радостный, и дети весело прыгали за ней. Все это не ускользнуло от внимания жителей деревни, не осталось незамеченным и Сюнити. Но самого Рокаи это не смущало. Не такие они были люди, чтобы смущаться.

— Жаль старика, жаль! — твердили жена Рокаи и сам Рокаи, однако, встречаясь со стариком, Рокаи этого не говорил.

— Как чувствует себя Аояма-кун? — спрашивал он вежливо.