— Наливай уж, — выдавила из себя Таня.

— Да-да, ща, — солдат поставил стаканчики, налив в них спирт, положил фляжку и произнес: — Давай, так легче будет.

Они одним глотком выпили обжигающий спирт. Григорий вскочил, схватил со стола хлеб с салом и подал его девушке. Второй кусок откусил сам и вернулся к ней. Кровать качнулась, они посмотрели друг на друга и солдат тихо, чтобы не испугать, обнял ее и поцеловал. Ему было страшно, он не знал, что и как дальше делать, но руки, как будто сами по себе, стали расстегивать пуговицы на гимнастерке.

Пламя свечи задрожало. Страшные тени — свидетели, попрятались по углам. Григорий прижал к себе девушку, дотронулся до волос и, закрыв глаза, увидел ее в красивом платье, танцующую в клубе. Ему показалось, что он видит себя со стороны. Он танцует с Таней и этот вальс продолжается. Невидимые волны подхватывают и кружат их среди цветов. Ему казалось, что вокруг лето, и он почему-то плывет на лодке по цветущему лугу. Затем этот луг закончился, и он поплыл по пшеничному полю. Это золотое море качалось, и он качался вместе с ним. Где-то рядом, словно бабочка летала Таня, и он ловил ее, стараясь не помять крылышки.

Гриша открыл глаза и увидел висящее на стуле платье. Таня, сжавшись комочком, пряталась у него под рукой. Он убрал пальцами волосы, немного сдвинул одеяло и, прикоснувшись губами, поцеловал ее. Девушка, словно спящая красавица, открыла глаза и, улыбнувшись, спросила:

— Что, все? Случилось?

— Я сам не знаю, — ответил растерявшийся солдат.

— Ну а я, знаю, — хихикая, ответила Таня. — Случилось.

— Раз случилось, тогда давай за Новый год выпьем!

— А при чем тут Новый год?

— Теперь он точно запомнится. Ты уж извини, что я тебя тронул.

— Ты тоже меня извини, что я тебя потрогала.

— А ты-то тут при чем?

— При том, дурень, ты мой. Обещай, что больше никуда лезть не будешь.

— Тань, ну мы сейчас тут, под одеялом, а ты о серьезном. Я тебе не отвечу, но кое-что скажу. Война не любит когда ее пытаются обмануть, специально наказывает, но верить нужно. Вот, просто без объяснений, верить и все. В этом какая-то сила есть, она помогает и спасает. Главное не врать самому себе. Если подумаешь — верю, а сам засомневался — все — проиграл, а значит погиб. Вот и ты верь и все. А если меня куда пошлют, опасное задание дадут, сама знаешь, я отказаться не смогу.

— Ну хорошо, тогда давай за Новый год выпьем. Обещаю, буду честно верить, что мы сможем выжить на этой войне. А главное, я знаешь, как сильно буду верить, чтобы ты не погиб, все силы на это отдам.

— Спасибо, Таня. Я знаешь, как тебя люблю?

— Как?

— Очень, очень, очень сильно!

— Я тебе верю, люблю и знаю, что мы будем вместе.

Григорий закрыл глаза и представил счастливый послевоенный мир. Он в белой рубашке и широких парусиновых штанах, Таня в своем веселом платье и маленькие дети. Все смеются, мальчик и девочка с косичками и большими бантами бегают, играют вокруг папы с мамой. Кажется вот она, эта жизнь — совсем рядом. Но до нее нужно дойти по дороге войны. И вспомнив это, Гриша вернулся в реальность, но, понимая, что у него есть мгновение побыть вместе с любимой, обнял Таню и нежно поцеловал.

Кто-то закричал на улице. Григорий открыл глаза и понял, что он все проспал: на улице ходили солдаты и о чем-то громко спорили. Таня ушла пока он спал. Оставила на столе записку. На клочке бумаги солдат прочитал: «Гриша, я тебя люблю. Т».

Григорий убрал в доме, застелил кровать. Собрал со стола оставшуюся еду и положил ее в вещмешок. Вышел из домика и отправился в штаб. Киселев с улыбкой встретил солдата.

— Что, нагулялся?

— Да.

— Хороший Новый год получился. Правда?

— Да, конечно. Первый раз в жизни я так встретил праздник: наелся, напился и даже…

— Что неужели отстрелялся?

— Нет, все было прилично.

— Но все-таки было?

— Да ну вас, вы что меня пытаете? Встретился с девушкой и все.

— Да, Титова, ну баба.

— А при чем тут Титова?

— Ты же с ней в клубе был: танцевал, смеялся. Я все видел!

— Нет, я со своей Таней встречался.

— Ах с Таней. Пусть будет Таня. Ладно, я сейчас спать ложусь и ты если хочешь поспи. Весь батальон еще спит. Только на постах бойцы нас охраняют. Так что ложись и отдыхай спокойно.

— А вы-то — как время провели?

— Отлично!

— Товарищ майор, вопрос разрешите?

— Давай.

— А что там, в углу опять сапоги тридцать восьмого размера появились. Это случайно не те облеванные, которые сами по себе появляются? Никто не признался, вот так любовь — особо секретная!

— Ты что разведчик? Все видишь?

— Так точно — разведчик.

— Знаю, сам назначил. Ну и помалкивай, а сапоги — дело странное. Преследуют нас, то появляются, то исчезают.

— Точно-точно. Невидимка в юбке их носит. А как забудет, они и появляются.

— Ты свои шуточки брось!

— Кто она? Мне-то признайтесь, я же вам честно о своей рассказал.

— Да есть одна смешная. Все время босиком убегает.

— Это случайно не Титова?

— Нет, но из ее команды.

— Да там же все сопливые.

— А-а, значит я старик по-твоему.

— Нет, ну вы с капитаншей-врачом хорошо смотрелись в клубе.

— Ты это, лучше в свою сторону повнимательней смотри, а я уже сам разберусь с кем и как. Иди уже спи.

— Да что-то расхотел. Голова разболелась. Намешал вчера и водки и спирта, да еще вина добавил. С утра встал, вроде ничего, самочувствие нормальное, а сейчас что-то поплохело.

— Ну, так похмелись. У тебя есть или налить?

— Нет, у меня есть свое — осталось. Я вот только не знаю чем лучше: водкой или вином.

— Конечно, водочкой. Спирт только не пей и тогда быстро отойдешь от этого. Главное горячего сегодня поешь. Наш Егорка, повар, что-то вкусное обещал. Смотри только ему о последней разведке ничего не рассказывай. Мутное какое-то дело. Предатель, если он действительно сволочь, погиб, а вы ничего доказать не сможете. Да и потом неизвестно еще, почему он так повел себя. Может, испугался, что ошибся, а, увидев ваши рожи, понял, что вы ему не верите. А когда на фрицев нарвались, тут он и решил, что вы его предателем считаете. А он может и не виноват?

— Нет, этот англичанин виноват. Он не мог пройти там, куда нас завел — мины, а он точно не минер.

— Ну и что? На фронте все может за один день измениться. Ты, говори всем как договорились, не подводи остальных. Я знаю, вы любите кашевару загнуть за банку тушенки или лишний черпак каши, но в этот раз забудь, дурачком прикидывайся. Дело это на самый высокий уровень, туда наверх вышло. На этом заводе торпеды разбирают и делают «морскую смесь». Очень неприятная штука, рвет народ на куски. Если бы все было, как хотели, многие жизни бы сохранились. Но будем надеяться, что когда-нибудь все прояснится. Я пойду, сапоги отнесу, а ты давай, отсыпайся.

Киселев ушел, Григорий выпил водки, закусил хлебом с салом и лег на диван. Сон пришел сразу и солдат уснул, думая о Татьяне.

Несколько дней все ходили больные. Замполит Суворов принципиально не разговаривал со старшиной, но Савчук продолжал подшучивать над ним. Как потом выяснилось, замполит зачем-то пошел в штаб к комбату, но не дошел. Две немки час пытались кого-то позвать, чтобы отнести офицера в дом, а он довольный валялся в снегу и не думал, что может замерзнуть. Сердобольные немки отнесли его к себе, а на следующий день Суворов при всех вышел из дома, в котором жили две бабки. Солдаты не смогли промолчать, они подшучивали над ним, предлагали познакомить с нашими старушками-санитарками из госпиталя, чем доводили замполита до истерики. Он, будто забыв, что комбат первым предложил ему выпить кружку спирта, обвинил в своем невменяемом состоянии старшину. Каждый раз потом, когда бойцы вспоминали Новый год, все рассказывали, как пьяный замполит уболтал двух немецких старушек провести с ним ночь. Конечно, привирали, и каждый раз в истории появлялось что-то новое — смешное, и эта капля радости помогала бойцам и отражалась на суровости замполита.