Повреждение, полученное в считанные мгновения, афиняне устраняли пять дней. Потом все повторилось заново. На этот раз афиняне подвели "черепаху" вплотную к стене и усилили переднюю часть крыши. Бревно на цепи уже не могло повредить качающейся балке тарана.

Через два дня защитники уронили на крышу тарана мраморную колонну. "Черепаха" рассыпалась, убив всех, кто под ней находился.

Харидем пришел в ярость. На строительство нового, более прочного тарана ушло полмесяца. Обломки первого убирали под стрелами защитников.

Попутно афиняне подтащили к стенам три камнемета-палинтона. Для их защиты Харидем соорудил палисад. Сначала стратег собирался залить Амфиполь огнем, для чего палинтоны принялись метать глиняные горшки с зажигательной смесью. В нескольких местах из-за стены повалил густой черный дым. Однако радоваться Харидему пришлось недолго. Амфотер придумал хитроумный способ борьбы с неприятельскими снарядами. Отступая в Амфиполь, он приказал снять с кораблей всю оснастку, и теперь македоняне развернули над стенами паруса, поднятые на длинных шестах.

Паруса натянули не туго и дымящиеся горшки не могли их прорвать, скатываясь вниз, где их немедленно тушили песком. Конечно, большая часть парусов вскоре все равно пришла в негодность, горшки поджигали их, но и кратковременного успеха оказалось достаточно, чтобы раздраженный Харидем отказался от этой идеи.

Тогда он приказал бить по крепостным зубцам ядрами, весом в половину таланта. Несколько дней афиняне пристреливались, прежде чем первый снаряд высек каменную крошку из зубца, отгоняя защитников.

Зима на дворе, сырость, волосяные канаты машин быстро теряли упругость. Приходилось постоянно менять прицел. В цель попадал лишь один из десяти снарядов. Потом прошел сильный дождь, разбухло и покоробилось дерево. Точность стрельбы стала ничтожной: камни либо ударялись в стену ниже бойниц, не производя никакого урона, либо проносились над головами осаждающих, падая за их спинами. Несколько снарядов разрушили черепичные крыши, поранив при этом с десяток горожан. Один камень прямым попаданием убил осла. Харидем уже понял, что его камнеметы неэффективны, но попыток отогнать защитников со стены над тараном не оставлял.

Со вторым тараном македоняне провозились гораздо дольше. Он проработал пять дней. Все это время на него бросали бревна и камни, лили кипящее масло, пытались пробить крышу маятником. Она выдерживала все удары. Защитники снова попытались сбросить на него колонну, но винея на этот раз была сконструирована так, что удар получился скользящим и не причинил "черепахе" вреда.

Харидем торжествовал, а защитники сменили тактику: они спустили со стены корабельный якорь на массивной цепи и после нескольких неудачных попыток смогли зацепить им винею, сорвав ее с "черепахи". Следом немедленно полетели стрелы, камни и горшки с огненной смесью. Для афинян разверзлись глубины Тартара. Воины в ужасе разбегались. Обожженные катались по земле, пытаясь сбить пламя. Кто-то от брызг масла лишился глаз и теперь жутко орал, срываясь на визг, терзая скрюченными пальцами пустые глазницы и слепо натыкаясь на остов "черепахи". Кто-то хрипел еле слышно, пытаясь отползти прочь, царапая землю черными обгоревшими руками. Некоторым повезло: македонские стрелы избавили их от мучений. Из полутора сотен афинян, обслуживавших таран, спаслось человек тридцать.

Харидем рычал, выл, бесновался, богохульствовал, брызгая слюной на безопасном отдалении, но не мог перекричать ни умирающих, ни торжествующих защитников. Когда же верховному стратегу доложили об уроне, который таран смог причинить стенам Амфиполя, он в бессилии едва не стер зубы в труху. Леосфен мрачно скреб подбородок.

– Талус слишком прочен, – сказал младший стратег, – у подножия его не пробить.

– Я им всем пробью жопы... – Харидем сорвал голос и еле слышно сипел, – когда доберусь.

– Впору уже говорить: "Если доберусь", – хмыкнул Леосфен.

– Нет, я их достану... Всех натяну на кол... А ты запомни, я не потерплю в своем войске дух пораженчества...

Верховный приходил в себя три дня. Все это время македоняне поносили афинян, осыпали шутками, рассказывали, в каких позах они имели их матерей. Один из воинов, забравшись на зубцы, демонстративно задрал хитон и помочился. Другой, громко чавкая, поглощал баранью ногу:

– Эй, афиняне, подходи, накормлю! У нас жратвы – хоть жопой ешь!

– Мужеложцы, не замерзли еще? Вы как там греетесь, попарно или в кольцо замкнулись?

– Идите сюда, еще огоньку подкинем!

Наконец Харидем успокоился и стал думать, что делать дальше. Леосфен, заняв позицию отстраненного наблюдателя, ждал, когда у верховного от тяжких дум треснет голова.

– Талус не пробить, – наконец выдавил из себя некую мысль Харидем.

Леосфен насмешливо поддакнул.

– Надо брать выше, – сказал верховный, – насыпать всход до середины стены и попытаться снова. Там она тоньше. Или вообще вровень, тогда таран не нужен.

– Так они и дали тебе насыпь строить, – возразил младший стратег, – прежде мы равняли подходы на удалении. Начнем под стенами работать, сотни, тысячи кровью умоются.

– На насыпи устроим передвигаемый палисад, – уверенно заявил Харидем, – не мы первые. А на работы сгоним фракийцев.

Однако сразу к исполнению этого плана верховный приступить не успел. Граждане афинские порешили, что большая часть гоплитов, не занятых на строительных работах, бездельно проедает припасы. Экклесия постановила распустить две трети войска по домам. Как раз наступила весна, и афинские корабли вывезли сограждан на родину.

Харидему объявили, что ему на помощь выступил Линкестиец. Верховный от этой новости испытал сложные чувства. С одной стороны он был согласен с тем, что лучше воевать чужими руками, но с другой... Харидем Линкестийца откровенно презирал, а македонян на дух не переносил. Понятно, что ведут их на мясо, но все же...

А вот Александр из Линкестиды, царь македонский, имел совсем иное мнение насчет того, кто там будет мясом в этой осаде. С момента занятия им трона прошло уже полгода, и он успел сжиться с новой ролью. Своих благодетелей-афинян он ненавидел лютой ненавистью, ибо те, сделав его царем, позаботились о том, чтобы весь мир знал, что этот царь – кукла, собака, ученая голос подавать по команде хозяина. Демосфен и Харидем обставили воцарение Линкестийца, как можно унизительнее.

Александр, как и его покойный тезка, отличался злопамятностью. Отец и братья привили ему склонность к интригам, в которые новый царь погрузился с головой, едва лишь афиняне покинули Пеллу. Вот и сейчас, "договорившись" с Демосфеном о помощи союзникам, он раболепно уверил того в своей верности, а сам подумал о том, что хватит уже опасливо осматриваться, пора начинать Игру. Линкестиец всегда грезил славой Филиппа. Не распознавшие его мечты афиняне глубоко заблуждались, думая, что получили покорного цепного пса.

Еще зимой Александр затеял переписку с Меноном-фессалийцем, коего македоняне прокляли до десятого колена. Менон одержал верх в борьбе знати и стал тагом Фессалии. В начале весны он приехал в Пеллу лично и встретился с царем.

Линкестиец принял его радушно. После пира с обильными возлияниями, соседи-правители переговорили с глазу на глаз.

– А ведь если бы не я, вы могли бы победить, – польстил Менон гостеприимцу.

– Едва ли, – не согласился Александр, – при самом благоприятном исходе у Полисперхонта осталось бы больше сил, только и всего.

– Возможно, так было бы лучше для всех, – задумчиво сказал фессалиец, глядя через распахнутые ставни царских покоев в ночь.

– Это еще почему?

– Антипатр потерпел слишком сокрушительное поражение. Тогда, в Фермопилах, единственным моим желанием было – уничтожить, растоптать, чтобы духу македонского не осталось. Позже, глядя, как небывало усилились Афины, я понял, что ошибался. Гораздо лучше для Фессалии, если бы, Македония не испытала унижения, а оставалась угрозой Афинам.