— Как что? Теперь мы живём на этой земле. Видишь, какая она красивая стала, сколько садов, лесов, деревень и городов понастроили люди. А какая красавица наша Одесса? Думаешь, случайно её величали раньше южной столицей Российской империи, вот так-то.

— А теперь чья мы столица?

— Теперь мы город-герой Одесса.

— А почему?

— Когда немец пошёл на Одессу она не сдалась, лишь по приказу Сталина армия оставила город без боя. Но немцы, победители херовы, только наверху хозяйничали, а в катакомбы и нос сунуть боялись. Что они только не творили — и взрывали, и газом травили наших партизан, но ничего у них не вышло.

— Бабушка, расскажи про полоняночку, девочку в шароварчиках, ну баб. Ну, рассказывай...

И бабушка в который раз пересказывала мне давнишнюю историю, передаваемую из поколения в поколение: о любви казака к юной полоняночке.

— Всё, хватит, разговорилась я что-то, пора двигаться дальше.

Пни, пни, маленькие деревца, тонюсенькие, как моя сестра-спичка.

— Олька! Смотри не поломай! Люди старались, высадили. Слава Богу, принялись. Здесь до войны такой лес был! Даже в революцию уцелел. А эти гады фашисты всё подчистую вырубили. Варвары, столько человеческого труда пустили под корень. По всей Украине вековые дубравы уничтожали, партизан боялись. Такой лес весь к себе увозили. Сколько времени должно пройти, пока опять этот лесок поднимется. Видишь, какой ветер скаженный — свободу получил, радуется. Вся жизнь на земле идёт по правилам, что у человека, что у животного и растения. А значит, у всей нашей земли. Смотри сюда, — продолжала бабушка, — видишь, песок змейкой вьётся, это, как говорят, только «разведчики» — вот обоснуются пески на этом месте и пиши пропало. Всю пустыню перетянут. Засолонится почва — земля умрёт. Поэтому и высадили лес. Смотри, как под линеечку — топольки. Ты ещё и замуж не успеешь выйти, а они уже вытянутся высоко в небо и под их защитой другие деревца подтянутся. И опять зашумят зелёные дубравы по всей земле российской, до самого океана Тихого доберутся.

— Бабушка, а там почему не посадили?

— Посадили, только квадратами, вокруг полей, это посадками называется, чтобы семена и почву не выдувало. Земля ведь тоже многими болезнями болеет. Вот люди все изучают и лечат её. Поняла? И без нужды не надо ничего срывать. А то сорвут красивый цветочек без всякой надобности, понюхают и бросят. А так бы он вырос — семена дал бы, и много таких красивых цветов на земле бы было. Поняла?

— Ага!

— Давай возвращаться, я тёте Наде обещала сегодняшний сбор.

— Завтра тоже сюда попрёмся?

— А как же, кто ж нам всё соберёт!

Правильно сестра ругает бабку, собирает-собирает, а потом всё раздаёт, только и бегают, как на срачку, все соседи. Обнаглели совсем, как будто бы им обязаны. Алку только побаиваются, когда она дома, не приходят — боятся её. Жалуются, что она как посмотрит, так пропадает всякое желание просить. И соседи Глинские хороши: Пелагея Борисовна, вы на нашу долю соберите, пожалуйста. Вот послали бы свою внучку Люсеньку, протопала бы с нами и насобирала. А то сидит в своём палисаднике с Витькой Бондаренко, больше ей ни с кем не разрешают водиться. Живёт себе, как барыня. Даже в школу её отводят и приводят за ручку, и мама портфель ещё тащит, так же на музыку водят и погулять. Они у нас во дворе считаются богатыми.

Раньше мы тоже жили на Коганке, только в самом конце, поближе к полянке, которая заканчивалась обрывом к морю. Давным-давно, рассказывала бабушка, когда ещё не было Одессы, под нашим обрывом плескалось море. А когда Дерибас начал строить порт, насыпали внизу улицы для портовых нужд. С нашей полянки порт был виден, как на ладони, аж до пассажирского с одной стороны, а с другой — вся Пересыпь, вместе с Лузановкой.

Бабушка рассказывала, что нашу Коганку построили по распоряжению Екатерины Второй. Тогда это были соляные склады. От них наш город и получил своё имя. Как это? Ну, как? В те времена самым доходным товаром и необходимым была соль. Обыкновенная соль, её в лиманах добывали. И возницы, ехавшие по степи за солью, всё время уточняли свой путь. У всех встречных спрашивая, орали что есть силы: «А дэ соль? А дэ соль?» А эхо в степи им повторяло: Одессо, Одессо... И так, пока не добирались вот сюда — грузиться солью. Так это имя и прижилось — Одесса. Это потом уже всякие выдумки пошли, кто во что горазд. Ещё Хаджибеем долго называли, так то басурмане всякие. А потом уже какой-то делец Коган купил эти склады и перестроил под жильё для бедных. И улица наша давным-давно называлась Херсонской, а когда построили больницу, то переименовали в честь великого учёного Пастера. В доме первом размещалось здание почты, в третьем, нашем доме, те самые соляные склады, а с пятого номера потянулись корпуса Херсонской больницы, самой лучшей по тем временам.

— Бабушка, а Дерибас был жидом?

— Господи, да кто ж тебе это сказал?

— Таська так говорит.

— А ты больше слушай этих дур. И никогда не повторяй таких глупостей. В школе будешь учить историю, но запомни, нашей Одессе очень повезло с градоначальниками. Первым был испанец Хосе или Иосиф Де Рибас, по-русски его называли Осипом Михайловичем, рода он был дворянского и родился в Неаполе. О его жизни когда-нибудь роман напишут, похлеще «Графа Монте-Кристо» будет. Умный, храбрый, Екатерина, думаешь, случайно доверила ему строительство нашего города? Как бы не так. Больше, чтобы я не слышала от тебя таких гадостей.

С тех пор как я в школу пошла, бабушка стала ходить за травками с соседкой тётей Пашей, безотказная женщина. Она на Коганке считается пришлой. Рассказывают, что родилась где-то далеко в сибирской деревне. После войны ни один мужик в их деревню не вернулся, остались одни бабы и ребятишки. Детей отправили в район учиться, деревня совсем опустела. Паша помогала старикам, всем дрова колола, огороды обрабатывала, печки топила — так и бежали год за годом. Одна старушка очень жалела девушку и, чтобы вселить в неё надежду, посоветовала каждый день ходить к тракту и ждать свою судьбу, которая там обязательно объявится. Паша поверила и стала каждый день после всех дел ходить к дороге. Но в их деревню приезжали только раз в месяц почтальон с пенсией на телеге и продукты привозили, которые на эти пенсии сразу и выкупали. Больше никто не появлялся.

Той осенью снег выпал уже в сентябре, темнело рано. Паша уже хотела уходить, как вдруг на дороге показалась фигурка, которая то поднималась, то исчезала. И исчезла, растворилась в непроглядной мгле. Паша бросилась, стала искать и нашла замерзающего человека без памяти. Как она уж его дотащила, она и сама не могла вспомнить. Это был мужчина лет пятидесяти, истощавший до такой степени, что ей приходилось на руках относить его в баньку и там по сибирским обычаям лечить. Когда незнакомец пришёл в себя, она узнала, что он геолог, отстал от своей партии, приболел, а с Сибирью шутки плохи. Ещё будучи в забытье, он всё время твердил «рюкзак — карты, найдите карты». Бедная Паня несколько раз ходила на уже засыпанную снегом и совсем не безопасную зимой дорогу, пока не нашла эту котомку, одиноко висящую на ветке, припорошенной снегом. Радости геолога не было предела, он даже обнял девушку и поцеловал в обе щёки, отчего та так оробела, что не могла двинуться с места. Это был в её жизни первый мужской поцелуй. Дмитрий Николаевич, обычно сидя на табуретке, прижавшись спиной к ещё с утра протопленной печке, работал, а Паня бегала по своим подопечным-старушкам.

Вечером за чаем он рассказывал женщине, что скоро, очень скоро, весь её край преобразится. Сюда будут проложены железная дорога и автомобильные дороги, здесь будут построены города, и всё это благодаря вот этим бумажкам, которые она нашла. Расстраивался только Дмитрий Николаевич, что нет у него никакой связи с внешним миром. А бедная Паня радовалась, что до лета он будет с ней. Но этому не суждено было случиться. 5-го декабря за околицей послышался рокот трактора, да не одного, а следом ехала большая грузовая машина, с агитаторами и продуктами. Выборы, все на выборы! В их медвежий угол тоже приехали. Дмитрий Николаевич радовался, засуетился, засобирался и в тот же день, стеснительно чмокнув и щёчку свою спасительницу, уехал вместе с агитаторами, не оставив даже адреса зарёванной Паньке. Старухи успокаивали девушку, как могли, шушукаясь между собой, видать, обрюхатил и покатил, как ни в чём не бывало. Но хоть дитя останется и на том спасибо. Но Паня не забеременела, о чём очень жалела. Она собрала по всем избам какие где были книжки, в основном это были школьные учебники, и стала длинными вечерами, открыв топку в печке, читать. Да так пристрастилась, что решила летом обязательно уехать в район и там работать и доучиться в школе, а там как Бог даст.