— А тебе зачем?

— Да так просто поинтересовалась, дружок твой новенький на бандюка смахивает, смотри, дотаскаешься.

— Ни с кем я не таскаюсь, в больнице познакомились.

— Завтра в школе утренник, бабка Нинку поведёт, и ты приходи с ними. Дед Мороз, концерт, я тоже выступать буду, всем подарки дадут. Придёшь?

— Ладно.

Дети вышли на улицу, компания собралась большая, лёгкий морозец щипал лица. За ночь всё припорошило снежком, он искрился на солнце и поскрипывал под ногами. С криками, визгами, скользя по накатанным узким полоскам льда, ребята понеслись в центр. Перебежав Дерибасовскую с её трамваями и машинами, снующими во все стороны, они очутились на Соборке. Самой площади, как и храма, давно не было, просто сквер с деревьями и скамейками для отдыха. В летнем фонтане красовалась громадная ёлка, обвешенная разноцветными лампочками, картонными флажками и хлопушками. Всё сверкало и искрилось, обсыпанное, как в сказке, белым снегом. Перед ёлкой вырезанные из толстой фанеры стояли дед Мороз и Снегурочка в санях. Громко играла музыка, люди толкались, всем хотелось увидеть эту красоту. Вовчик, забыв обо всём на свете, с Минькой пробрались в самый первый ряд и считали, сколько елок привязано к деревянным рейкам, но точно высчитать им так и не удалось.

Дорожки раскатали в сплошной каток. Самое интересное и захватывающее зрелище было, когда цепь скользящих друг за другом детей и взрослых падала и все остальные на них заваливались, образуя кучу-малу. Мамаши и бабки, ругаясь, старались перебраться поближе к памятнику Воронцову, к спасительным скамейкам, отряхивались от снега и в восторге рассказывали, как и они летели от этих скаженных. Ну, хай набесятся, снег пушистый, не побьются, по всем статьям Новый год выдался. Каникулы! Но скоро катание надоело, и вся компания рванула дальше смотреть елки. Но больше ёлок они не нашли — ни у цирка, ни у оперного театра. Зато Минька купил 150 граммов барбарисок и всех угостил прямо в Пассаже, где они решили погреться, вытрусить снег из валенок. Заглянули в окно столовой, откуда доносился стойкий запах булочек и кофе.

— А мы с Нинкой здесь были! Нас папа водил и в цирк уже билеты купил, там новогоднее представление с подарками.

— Ты Нинке лучше сопли вытри, только хвастаться и умеешь.

— Вовчик, пошли на море смотреть, оно, наверное, замёрзло, — и компания понеслась на Приморский бульвар. Море не замерзло. Вода казалась тяжелой массой почти чёрного цвета, над которой стелился легкий туман, напоминающий скорее дымку. В лицо бил колючий ветерок, в глазах моментально появились слёзы.

— Ребята, двинули отсюда, — заныла моментально Ленка, — Ниночка простудится.

— Нинка, тебе холодно?

— Нека!

— Иди ко мне на ручки! — Минька, как взрослый, усалил девочку к себе на правую руку. — Смотри, Ниночка, туман скрыл от нас тот берег, там Пересыпь и Лузановка.

Туман на глазах пожирал акваторию порта, и страшно и глухо постанывал ревун. Портовые краны и вагоны отсюда казались игрушечными, а громадный пароход каким-то дивным пришельцем.

— Море тёплое, видишь, льда нет, ни на молу, ни на канатах, только грязный снег. — Минька похлопан Вовчика по плечу. — Сейчас солнце весь туман сожрёт, и рейд откроется. Слышь, как стонет жутко, в такую погоду все крушения и бывают. Я, Вовчик, как и батя, в мореходку пойду. А ты?

— Я тоже, — соврал Вовчик, — только после школы.

Хорошее настроение моментально улетучилось, тётка с мамкой шептались, он всё слышал, не возьмут его в мореходку. Если бы батя погиб, это одно, а так неизвестно куда делся, придерутся. Мамка не сомневается, что папка жизнь свою за Родину отдал, только не поверят, никто не знает, где и когда. Хорошо Миньке, на его отца похоронка пришла, пенсию получают.

— Зачем после школы? — не унимался Минька. — Нас с тобой и сейчас зачислят на полный кошт. Твой батя где погиб? Что, правда, не знаешь? А в каком году? Ты Дорку спроси, она все должна знать по письмам. А мой до самого Берлина дошёл, дал этим фрицам жару. Вот только не уберёгся.

Минька тоскливо посмотрел в сторону моря:

— Гляди вон туда, контуры парохода на рейде видишь? Если со зрением у тебя слабо, тогда не возьмут точно. Глаза тренировать надо, я раньше тоже ничего не видел, а теперь вижу. Ух, ты, сколько маленьких корабликов у Ланжерона.

Но Вовчик ничего не различал, глаза застилали предательские слёзы.

— Ниночка, беги к Ленке, мы вас сейчас догоним.

— Нолик Фраер тоже решил в мореходку поступать, — подтягивая штаны, продолжал Минька.

— Не пойдёт твой Фраер ни в какую мореходку. Нольке мамаша скрипку купила, он в музыканты пойдёт.

— Какая скрипка? Да он в мореходку сбежит, сам мне по секрету сказал.

— А вот и не сбежит, его мамаша к кровати вместе со скрипочкой привязывает, он целыми днями пиликает, соседям спасу нет от этих симфоний. Скорее бы его в ту школу определили, я недавно мимо проходил — ужас, все пиликают, один громче другого, как в сумасшедшем доме.

— Какую школу? Что ты выдумываешь?

— Я? Выдумываю? Здрасти, я ваша тётя! Бежим, я тебе покажу. Сам видел, как его мамаша на аркане тянула до этой самой школы.

— Ладно, побежали, девчонки уже у Дюка.

Компания заметно поредела, Ленка тащила на руках маленькую Ниночку. Сдуру Вовка разогнался на ледяной дорожке и подсёк ее. Девочки упали, у Нинки из губы пошла кровь, она орала на всю улицу

— Жлоб ты беспризорный, в 75-й школе для придурковатых тебя дожидаются, малахольный на всю голову, только там тебе и место.

— Случайно получилось, я не хотел. Ниночка, давай ко мне на ручки.

Но Ленка подхватила сестру и помчалась прочь от этих идиотов. Мишка бросился догонять, а Вовчик решил не унижаться перед этой цацей хитрожопой. Сейчас у Миньки последние барбариски выпонтит и успокоится. Он видел, как Минька взял на руки малышку, а Ленка, размахивая руками, продолжала что-то доказывать его дворовому товарищу. Домой идти не хотелось, он представил, как пришли в обед мать с тёткой, а на столе пустая сковородка, ни мамалыги, ни кусочка хлеба. И этот падла швицер ещё харкнул в сковородку Надо было её хоть помыть.

Мальчик медленно плёлся по улице. Усиливался ветер, крепчал мороз, ужасно хотелось есть, даже засосало под ложечкой. Вдруг впереди он увидел знакомую фигуру опера, того самого, который весь взрыв на полянке на него, Вовчика, повесил, а всех остальных отмазали. Гошку мамаша аж в Херсон к бабке по отцу отправила, в мореходку там пристроили. Мамаша его специально уселась посреди двора, и всем, кто шёл в уборную, показывала Гошкину фотку в бескозырке и рябчике, с надутой мордой — такой важный, куда там. Теперь только на каникулы может приехать, мамаша не хочет, чтоб в этот бандитский двор её мальчик возвращался, а то опять во что-нибудь втянут.

А за Вовчика тогда некому было заступиться. Дорка, узнав, в обморок от страха завалилась, могла бы тётка защитить, так она на фраера какого-то их с мамкой променяла. Вот всё на него и свалили. Он тоже хорош, попался, как последний поц. Думал, раз у бабы Кати в карты выигрывал, так и у пацанов в больнице получится. Да не тут-то было, развели его кореша по всем статьям, самый раз удавиться, столько денег ему не собрать никогда. Ещё этот опер, всё грозится, что отправит в колонию. В прошлый раз заставил вывернуть карманы, а там карты были и крошки табака — опять подзалетел капитально. Вовчик на всякий случай остановился, проверил свои карманы, они были совершенно пустыми и чистыми. Сгрёб с подоконника первого этажа снег, протёр лицо, руки, немного пожевал чистого снега на всякий случай и, не теряя участкового из виду, плёлся сзади.

Опер остановился у магазина; покупатели снуют туда-сюда, всё тащат что-то. Дорка вышла с ведром, стала посыпать песком дорожку, чтобы люди не падали. Опер, сука, прямо к ней, что-то долго выспрашивает. Дорка красная, голову опустила, в одном халатике и тапочках, замёрзла, конечно, а этот гад в толстой шинели ногами перебирает, новыми сапогами поскрипывает, всё говорит и говорит, но ничего, к сожалению, не слышно. Сердце мальчика застучало, перехватило в горле. Наконец мать, так и не поднимая головы, с невысыпанным из ведра песком, вернулась в магазин, а милиционер сплюнул от досады и пошёл вниз по спуску обходить свой неблагополучный бандитский участок.