Не успеют сесть в шезлонг, как тут же начинают жрать, и рот не закрывается целый день. Да если бы хоть ели аккуратно. А то... Яйца чистят и здесь же скорлупу в песок закапывают, и так все подряд, вместе с завёрнутыми в газеты и тряпки отходами от селёдки, копчёной скумбрии, рачков и обглоданных качанов пшёнки, косточек от черешен, абрикосов. Противно, и злость от этого на приезжих. И море злится, как может, борется: язычками волн подмывает загаженный песок и извлекает всю эту гадость. Вот все эти прелести вместе с водой пенятся и качаются у самой кромки берега. Как в такую помойку заходить купаться? А они плавают и их дети тоже, ещё и возмущаются, что грязно. Как будто бы это не их рук дело. А что им? Они завтра уедут. А море, моё любимое море, бабушка говорит, что оно самое старое на нашей земле, за зиму всё равно очистит весь берег. Разбушуется, поднимет громадные волны и вырвет вместе с песком и камнями всю эту грязь и унесёт далеко-далеко. Но когда-то море отомстит за всё это людям. Дождутся...

Ага, вот и компания артистов, которую я издали с моря высматриваю. Лилька вечером похвасталась, что они с мамой приглашены театром «Ромен» на пляж в Аркадию. Классное место для наблюдения со стороны моря. Ты всех видишь — тебя никто. Хорошо устроились, все вместе кучкуются, шезлонги кругом установили, чтобы никто чужой в их компанию не просочился. А вот и Лилька в панаме, рядом её мама что-то рассказывает, руками жестикулирует. Хочется подойти, но неудобно. Что я им скажу: здравствуйте, я ваша тетя! Нет, у них своя компания, меня никто туда не приглашал. Ничего особенного, такие же, как и все остальные, кто худой, кто толстый — бледные, как и все вновь прибывшие. Сейчас нажарятся на солнце и будут к вечеру стонать и охать, медленно превращаясь в варёных раков. Только в их компании очень весело, так хочется к ним. Нет, пора уплывать на наш военный пляж, к своим. Что я артистов живых не видела? Уж сколько на них насмотрелась.

Раньше когда Алка с Майкой, своей подружкой, брали меня с собой на море, они всё время только и куролесили вокруг приезжих знаменитостей, как будто своих мало, на одной Коганке их сколько. Вместо того чтобы наплаваться как следует, они часами наблюдали и подслушивали все их разговоры. Для этого старались свои подстилочки всё время поближе к ним пододвигать. А потом бабке рассказывать, да не просто так, а в лицах. Один раз пристроились рядом с семейством Мироновой и Менакера с их сыном Андреем. Конечно, как же такую возможность упустить! Концерта им мало. Кстати, концерт их мы слушали, не покупая билетов. А зачем ещё тратиться, когда за забором Зеленого театра в парке Шевченко и так всё слышно.

Народ у нас ещё тот. Все уставились на них, как на зверей в зоопарке. Алка с Майкой лежат, делают вид, что им они до лампочки. Хоть бы уже насмотрелись поскорее, и мы пошли плавать. Ну что глазеть? Менакер улёгся на широкое полотенце на песке, накрыв голову соломенной шляпой. Мария Владимировна, восседая в шезлонге, все время покрикивает на сына, не разрешает ему снять белую накрахмаленную моднючую рубашку с короткими рукавчиками, с двумя кармашками на груди, выпущенную поверх брюк до коленок. Парень худючий, высокий, рыжий, на лице и шее гнойные прыщи. Огрызается на команды матери, ругается с ней. Наконец ему удаётся уломать ее, она позволяет снять шорты. Раньше у нас только иностранных туристов можно было увидеть на улице в таких обрезанных штанах. Они высылали из автобуса всей кодлой, собираясь вокруг экскурсовода, пофотографируют, послушают и обратно в свой автобус усаживаются, чтобы через квартал опять выйти.

Попробуй мы появиться на улице в таком виде. Первый же милиционер заберёт тебя в отделение. А уж бабы одесские, так те и вовсе не упустят своего шанса, чтобы не отвесить такому идиоту пару тёплых комплиментов и не плюнуть ему вслед. А этот молодой да ранний выпендривается, крутится вокруг своей оси, чтобы всем было видно, сколько красных полосочек у него пришито на рукаве. Издали я насчитала три нашивки. Видимо, у себя в школе пионерской дружиной командует. А как он смешно разговаривает: «Мама, намажь меня крэмом, я сниму рубашку. — Нет, сначала съешь бутербродик с буженинкой, а то жара, испортится, и помидорчик возьми, смотри какой сочный». Сыночек впивается зубами в спелый помидор, который трескается и взрывается, разбрызгивая яркий красный сок на белоснежную рубашку с нашивками. Артистка как заорёт, что пляж сразу узнает её голос. Парень не обращает на нее внимания, сбрасывает рубашку и бросается с разбега в море.

Смотри за вещами, не лови ворон! Только и услышала я от подорвавшихся с места Алки с подружкой. Ну, заразы, им всё можно. Вот сейчас возьму и подойду к Лилькиной компании, не прогонят же, постесняются. Подойду я к ним в своём линялом ситцевом купальнике, пошитом бабкой ещё в прошлом году. А у них на всех женщинах заграничные купальники — цельные, из безразмерного материала, со специальными чашечками для груди и, как Рита Евсеевна говорит, с косточками, которые держат грудь и делают талию. И это не просто купальники — это купальные костюмы, на толкучке сумасшедшие деньги за них просят. Мне хотя бы купили «сжатый» из ситца, с внутренней стороны он весь прошит тонкой шляпной резиночкой-квадратиками. Моя сестра купила себе такой розового цвета. Он очень ей идёт, оттого что полнит, и у неё получается хотя бы попа и грудь. Только он больно долго высыхает. Я дома, пока Алка на работе, натяну его и в ванной комнате перед нашим зеркалом покручусь, полюбуюсь и на место кладу. Сестра как сыщик замечает, что я опять к ней на полку лазила. Орёт, что я все перевернула вверх тормашками. Взяла манеру: чуть что, не разговаривает со мной. А для меня это самая страшная пытка. Лучше бы отругала, да хоть бы ударила. Я бы всё равно не дала ей сдачи. А могла бы своей девичьей ручкой так приложить, что долго помнить будет. Один пацан с нашего класса, Юрка Черняк, уже вкусил мой удар слёту. Сам напросился. Идём с Лилькой из школы, а он своим портфелем как огреет ее по спине. Этого ему показалось мало, и он решил меня дёрнуть за косу. Ну и схлопотал тут же со всего маху по башке. Он с виду только здоровый, толстый, а на самом деле тело трусится, как незастывший холодец. На физре даже не может вскарабкаться по канату и через несчастного раскоряченного коня перепрыгнуть. И усаживается со всего маху на него своим толстым задом.

Моим кумиром с 12 апреля 1961 года стал майор Юрий Гагарин. Все о нём только и говорили, писали, тоже мечтали о космосе. Лёжа в чуланчике на своем топчане, упираясь ногами в холодную стену со всей силы, я концентрировалась до такой степени напряжения, что, казалось, сейчас взлечу. Все старые рисунки, подражалки каким-то там старым импрессионистам, в одно мгновение сорвала со стенок «своей кладовки» и отдала младшему двоюродному брату Олежке. Тот тут же наврал у себя в школе, что всё это он сам нарисовал. Мне не жалко. Всё это ерунда полная. Теперь я знаю, что рисовать — только небо, только звёзды, только солнце и их, наших космонавтов-небожителей в скафандрах. Все уговоры бабки сесть за пианино, за уроки — напрасны. Гагарин увлекался спортом, а я бросила. Времени у меня не хватает на всё. А здесь Леська Никитюк записалась в фехтовальную секцию. Занятия начинаются в восемь часов вечера в нашей школе. Она считала, что этот вид спорта хорошо развивает реакцию, выносливость и крепость ног. То, что нужно космонавту. А мои ноги иначе как спичками и не назовёшь. У моей старшей сестры тоже худющие ноги, но хоть не такие длинные, как мои «стропила». К восьми вечера в принципе я успеваю.

Так впервые моей подружкой становилась девочка, как мне казалось, из другого мира. Больше всего мне понравилась спортивная форма, которую нам выдали буквально на второй тренировке. На ней еще и об ответственности, с которой нужно относиться, занимаясь этим видом спорта, напомнили. Раньше я ненавидела моего волейбольного тренера за издевательства над собой. Вся группа уже играет мячом, а я всё наворачиваю круг за кругом по залу вприсядку с двумя чугунными блинами на вытянутых руках. Только и слышала: «Жрать больше надо и мышцы на ногах и руках наращивать. Давай ещё два круга».