– Надо спросить в магазинах, в Эксе не много таких магазинов, где можно купить вертел, они должны помнить, кому недавно продали один.
– Откуда мы знаем, что его купили недавно? – с презрением выкрикнул Ано. – Мы имеем дело не с тем человеком, который пойдет в магазин за единственным вертелом и тем самым наведет на след полицию. Сколько вам это повторять!
Его непомерное презрение придало смелости Рикардо.
– Если убийца его не купил, то откуда взял? – упрямо возразил он.
– О, друг мой, он мог его стащить! Из любого отеля Экса! Думаете, кто-нибудь заметит пропажу несчастного вертела? Сколько людей в Эксе готовят на ленч почки на вертеле! К тому же меня волнует не только смерть этой несчастной, но и те сведения, которые мы потеряли. Она хотела что-то рассказать о Селии Харланд, и теперь мы этого так и не узнаем. Придется начинать все с начала, а у нас нет на это времени! Нет времени. Время уходит, а терять его нельзя. – Он опять уткнулся лицом в ладони и застонал.
Его горе было так искренне и так неистово, что Рикардо был потрясен им не меньше, чем гибелью Марты Гобен. Он стал его утешать:
– Вы же не могли предвидеть, что в Эксе в три часа дня…
Ано отверг его великодушный порыв:
– Это не оправдание. Я обязан был предвидеть. О, теперь у меня не будет жалости! – Вдруг его лицо изменилось. Потускневшие глаза снова вспыхнули. Дрожащим пальцем он показал на боковой столик. Там лежала почта Рикардо. – Вы еще не вскрывали письма?
– Нет. Вы пришли, когда я был еще в постели. Я до сих пор о них не думал.
Ано подошел к столу, посмотрел и сдавленным голосом сказал:
– Одно письмо, большой конверт. – У него дрожал и голос, и руки. – Швейцарский штемпель.
Он проглотил ком в горле. Рикардо одним прыжком подскочил к столу и разорвал конверт. Внутри было письмо, написанное незнакомым почерком. Он прочел вслух:
Пишу про то, что видела, и посылаю на ночь глядя, чтобы никто меня не опередил. Завтра приеду за деньгами.
Его прервал крик Ано:
– Подпись! Быстро!
Рикардо перевернул письмо.
– Марта Гобен.
– Она все-таки нам все расскажет! Все равно расскажет! – сипло прошипел Ано. Он подбежал к двери, рывком ее открыл, потом закрыл и запер. – Быстро! Мы не можем вернуть к жизни эту бедную женщину, зато можем… – Не закончив, он бесцеремонно вырвал письмо из рук Рикардо, сел за стол и стал читать. Рикардо тоже читал, заглядывая через плечо.
Это было именно такое письмо, которое, по его понятиям, должна была написать Марта Гобен – длинное, бестолковое, когда автор все никак не переходит к сути дела; письмо то раздражало своей глупостью, то разжигало азарт.
Письмо было послано из пригорода Женевы, местечка на западном берегу озера. В нем говорилось:
«У нас, конечно, окраина, но улица проходит недалеко от озера, а из города ходит трамвай. Улица респектабельная, мосье, в одном конце стоит отель, там очень хорошие дома Но я не буду вас обманывать, расскажу все как есть про себя и моего мужа. Наш дом на другом конце улицы. Маленький домик, из окон не видно ни краешка воды, потому что напротив стоят дома получше нашего. Мой муж работал клерком в большом женевском банке, но этой весной у него ухудшилось здоровье, и последние три месяца он не выходит из дома. У нас никогда не было много денег, и я не могу напять сиделку, так что пришлось самой стать сиделкой. Мосье, если бы вы были женщиной, вы бы знали, что в болезни мужчины становятся раздражительными, и с ними бывает очень трудно. Женщины, которые за ними ухаживают, не могут ни на что отвлечься. Я целыми днями сижу дома, и единственная моя отрада – следить за соседями. Не осуждайте меня за любопытство.
Месяц назад дом напротив нас сняла на лето мадам Россинол. Она вдова, но в последние две недели к ней несколько раз захаживал молодой господин, и на улице говорят, что он собирается на ней жениться. Но я в это не верю. Мосье молодой, ему лет тридцать, у него гладкие черные волосы, черные усики – очаровательный молодой человек. Мадам Россинол лет на пять его старше, высокая, рыжая – такая наглая, вульгарная красотка. Мне она не понравилась. Сразу видно, что она совсем не из того круга, что очаровательный мосье, который, говорят, хочет на ней жениться. Нет, Адель Россинол мне не понравилась.»
Ано вскинул глаза.
– Значит, ее зовут Адель, – прошептал он.
– Да, – подтвердил Рикардо. – Выходит, Элен Вокье сказала правду.
– Да, тут она говорила правду. Я так и думал.
– Но она сказала, что у Адели черные волосы, – не выдержал Рикардо.
– Ну, а насчет цвета волос она приврала, – сухо сказал Ано и снова уткнулся в письмо.
«Я знаю, что ее зовут Адель, потому что часто слышала, что так ее зовет служанка, причем не добавляет при этом слово „мадам“. Ведь это странно, чтобы пожилая служанка обращалась к хозяйке „Адель“ – просто Адель. Потому я и решила, что мосье и мадам из разных кругов общества. Только я не верю, что они поженятся. У меня на это нюх. Конечно, даже самые очаровательные мужчины иногда влюбляются в весьма экстравагантных женщин. Так что эти двое, может, конечно, и поженятся, но, по-моему, они не будут счастливы.
Кроме старухи, у нее есть еще слуга Ипполит при доме, и еще он возит ее в карете, когда ей бывает нужно. Почтительный мужчина, всегда притрагивается к шляпе, когда мадам Россинол выходит из дома. Он ночует в этом же доме, хотя конюшня находится в конце улицы. Мне почему-то кажется, что он сын этой старой служанки, Дженни. Он молодой, волосы гладко зачесывает на лоб, он очень самодовольный, любимчик служанок со всей улицы. Их карета нанята в Женеве. Ну вот, рассказала вам про всех слуг в доме мадам Россинол.»
До сих пор Рикардо читал про себя, но тут подал голос:
– Вот мы их и поймали за хвост! Рыжую женщину зовут Адель, и мужчина с черными усиками тоже тут. Это он сидел в машине!
Ано придержал палец на прочитанной строчке, и оба стали читать дальше.
«Во вторник днем мадам уехала, и я не видела, чтобы они возвращались до вечера. Конечно, они могли проехать в конюшню по другой дороге, но она могла поехать в Женеву, и карета ее там ждала. Я легла спать в одиннадцать, но мистер Гобен не мог заснуть, и я ночью встала, чтобы дать ему лекарство. Мосье, наша спальня находится на передней стороне дома, и пока я искала на столе спички, услышала скрип колес на улице. Я подошла к окну и выглянула, приподняв край занавески. Мистер Гобен раздраженно ворчал, почему я не зажигаю свечу и не даю ему лекарство. Я уже говорила вам, что больные мужчины очень капризны и вечно жалуются, даже если ты отвлечешься всего лишь на то, чтобы выглянуть в окно. Ничем им не угодишь. Но как хорошо, что я подняла занавеску и выглянула на улицу! Потому что если бы я послушалась мужа, то потеряла бы четыре тысячи франков. А если ты бедная женщина и твой муж прикован к постели, ты не станешь упускать четыре тысячи франков!
Я увидала, что возле дома мадам Россинол остановилась карета. Почти сразу же служанка открыла дверь, хотя окна в доме были темные. Это первое, что меня удивило. Потому что обычно, когда мадам возвращается поздно, а дом темный, она открывает дверь своим ключом. А сейчас в темном доме, глубокой ночью служанка их высматривала. Это было странно.
Как только открылась дверь дома, тут же открылась и дверь кареты, и на дорогу выскочила молодая дама. Шлейф ее платья зацепился за дверку, она обернулась, высвободит его и дальше придерживала юбку над землей. Ночь была светлая, рядом с домом мадам Россинол стоит фонарь, так что я разглядела ее лицо, когда она оборачивалась. Красивая молодая блондинка. Белая жакетка была распахнута на груди, и под ней виднелось светло-зеленое вечернее платье. А когда она приподняла юбку, я увидела, как блеснули пряжки на атласных туфельках. Я уверена, что это та самая дама, про которую вы написали в объявлении. Пока мадам Россинол вылезала из кареты, она стояла неподвижно. Я удивилась, как такая изысканная дама могла оказаться в компании мадам Россинол. Потом, все еще поддерживая юбку, она легко и быстро пробежала по тротуару и скрылась в темном доме. Мосье, я подумала, что ей очень не хотелось, чтобы ее видели. И поэтому когда прочла ваше объявление, то сразу решила, что это та дама, которую вы ищете.
Я немного подождала и увидела, что карста поехала в конюшню. Но в доме напротив свет так нигде и не загорелся. А мистер Гобен все ругался, и я бросила угол занавески, зажгла свечу и дала ему его успокоительное. На столике возле кровати лежали часы, и я заметила время – было без пяти три. Утром я пошлю вам телеграмму, как только узнаю, во сколько смогу покинуть мужа. К сему примите, мосье, мои самые искренние приветствия.