Петлюровцы перерезали бригаде путь. Куда бы ни высылалась разведка, отовсюду она возвращалась с сообщением, что такое-то местечко или станция заняты врагом. Прорваться можно было только боем.

Сентябрьская ночь. Бригада остановилась в степи между Песчанкой и селом Студеным. Дороги отрезаны. Связи нет. На несколько верст по дороге растянулся обоз…

Котовский только что вернулся из разведки. Уставшие бойцы дремали — кто сидя, кто лежа под телегой. По обеим сторонам дороги паслись лошади.

— Котовский приехал, — передавали друг другу конники и пехотинцы. Все ждали, что скажет командир. Все зависит от его решения.

Котовский собрал бойцов. Никогда еще так внимательно не слушали его красноармейцы. Впервые командир сказал, что положение исключительно тяжелое.

«Кто трус — пусть уйдет от нас. Те же, кто верит в силу рабочего класса, кто верит мне, кто хочет победить, кто хочет пробиться на соединение с красными войсками, — остаются со мной!».

— Ты вел нас из Бессарабии, веди нас до победного конца, — отвечали бойцы.

Котовский решил пробиваться к станции Попелюхи.

Всю ночь объезжал комбриг на «форде» свои части и обоз, растянувшийся на много километров.

На рассвете петлюровцы заметили движение котовцев. Началась перестрелка.

Котовский принял решение: сосредоточив силы, крепким ударом прорвать вражеское кольцо и, продолжая бой, первым пропустить в образовавшуюся брешь обоз, построенный в две колонны.

Было приказано освободиться от подвод на волах и выбросить лишний груз. Всех людей, способных сражаться, поставили в строй.

Три раза котовцы бросались в атаку. Комбриг дрался впереди всех. Он кидался в самую гущу боя. В одной из схваток пал его конь. Петлюровцы были уже совсем близко от комбрига, но не стреляли, желая взять его живым. Он сдернул с коня седло, вскинул его на плечи и, отстреливаясь, побежал вперед.

— Кото! Остановись! — кричали петлюровцы. Но Котовский уже вскочил на другую лошадь. К нему подбежал боец:

— У меня тоже убили лошадь…

— А седло твое где?

— Осталось на лошади…

— Ну, ты больше не конник!

И тогда красноармеец, не обращая внимания на пули, побежал обратно к убитой лошади за седлом.

Наконец враг был сломлен. Котовский первым вырвался на опушку леса у станции Попелюхи. Лес шумел, словно охваченный ураганом. По лесным тропам, ломая ветки, мчались котовцы вслед за своим командиром. Красные лучи заходящего солнца пробивались сквозь чащу.

В предвечерний час красноармейцы прорвались на станцию. Станция Попелюхи — в их руках. В это время обоз уже подходил к полотну железной дороги.

На станции противник оставил много пулеметов и снаряжения. На путях стояли длинные составы и бронепоезда.

Захватив Попелюхи, вторая бригада прорвала петлюровский фронт. Обоз проходил через железную дорогу под прикрытием стрелков и конников.

Котовский отдал приказание уничтожить на станции все, что нельзя забрать с собой, особенно боеприпасы. Вагоны облили керосином. Бронепоезда набили снарядами и ручными бомбами. Два паровоза, стоявшие на путях, пустили один навстерчу другому. Далеко было слышно, как на станции раздавались взрывы.

Зарево пожара освещало путь бригаде, продвигавшейся по дороге к Чечельнику. На станции снова хозяйничали петлюровцы. Вдруг оттуда послышались пушечные выстрелы. Это оказавшиеся поблизости деникинцы приняли петлюровцев за красных и открыли по ним огонь.

Всю ночь не прекращались взрывы и выстрелы… Бойцы шли по колючей стерне. Многие были босые… Люди шли вперед, преодолевая усталость и сон. На коротких привалах Котовский беседовал с бойцами.

По дороге к Чечельнику котовцы в пешем строю разбили шайку Заболотного.

У местечка Бершадь вторая бригада догнала красноармейские части, тоже пробивавшиеся на север, и присоединилась к ним.

На следующее утро, еще до восхода солнца, бригада Котовского — девятьсот пехотинцев, двести кавалеристов, три батареи и обоз — форсировала широкий Буг.

Поход на север продолжался… Южная группа двигалась тремя колоннами. Левой колонной, в которую, кроме второй бригады, входила и первая, командовал Котовский.

Конница охраняла движение пехоты и артиллерии. Люди шли по проселочным дорогам в жару, по раскаленным пескам, покрытые серой пылью, измученные жаждой. Винтовки оттягивали плечи. Днем делали передышки; передвигались большей частью ночью. На ночлеге не разводили костров.

Было запрещено пить воду из колодцев, так как большинство их было отравлено. С нетерпением ждали утренней росы, чтобы хоть каплями влаги утолить жажду. Проходили мимо местечек, разоренных петлюровцами, превращенных в кладбища.

Шли по полям и лесам Подолии. Большинство красноармейцев были в этих местах в первый раз. Колонны проходили мимо сел, где перед этим был пущен провокационный слух, что идет «коммуния», которая вывозит с Украины деньги и ценности и уничтожает все на своем пути.

В эти трудные дни Котовский отдает по колонне характерный для него приказ:

«В связи с большими переходами, совершаемыми вверенной мне колонной, конский состав во многих частях пришел в негодность и подлежал замене. Так как мы находимся в исключительных условиях, когда из центра не можем ждать пополнения и должны добывать все на месте, мною разрешено было негодный конский состав заменить годным, беря таковой в помещичьих имениях и у кулаков. Взять коня у помещика, который добыл его не собственным трудом, не составляет преступления»[18].

И одновременно с этим Котовский жестоко обрушивается на отдельных несознательных бойцов, кто «позволяет себе отбирать лошадей у первого встречного, не исключая и бедных крестьян…».

Он предупреждает в этом приказе, что замеченные в грабеже и мародерстве будут расстреливаться без суда.

Во вражеском кольце, среди огня и разбушевавшейся кулацко-бандитской стихии, он свято оберегал честь защитников рабоче-крестьянской власти.

Когда части вступали в села, они находили пустые, точно вымершие, улицы. Двери и ставни были всюду закрыты. Селяне ожидали грабителей, но, увидев, что красноармейцы за все расплачиваются деньгами и относятся к населению хорошо и внимательно, сами начинали вступать с ними в разговоры, выносили бойцам кувшины с молоком.

Многие бедняки добровольно вступали в Красную Армию. Так организовалось несколько резервных отрядов.

Кулаки же старались вредить Красной Армии как только могли: ломали спицы в колесах телег, подрезали лошадям сухожилия, обстреливали из засад отставших бойцов…

Красноармейцам приходилось бороться и с петлюровскими бандами, и с кулаками, и с раскаленным песком, который хрустел на зубах, засыпал глаза, мешал двигаться людям и коням.

Шли крепкие, шли и слабые. На подводах и тачанках в обозе следовали больные и раненые.

На стоянках в средней колонне разворачивалась маленькая палатка. Полевая радиостанция выбрасывала в небо высокие стальные мачты. Начинал работать мотор. Радист напрягал слух, пытаясь нащупать связь с 12 армией. Тысячи людей в эти минуты только и думали о том, какую весть принесет радио. Но эфир молчал.

Командиры передавали по радио приказы несуществующим частям: занимать высоты, двигаться в таком-то направлении, поздравляли с победами и трофеями. Это делалось для того, чтобы ввести противника в заблуждение.

…Радиостанция 44 дивизии в Овруче, приютившаяся в крестьянской избе, уже давно «ловила» Южную группу.

Иногда доносились какие-то едва уловимые звуки, радист оживлялся. Но звуки снова исчезали, а вместе с ними исчезала и надежда связаться с другими колоннами Южной группы.

В штабе 12 армии в Новозыбкове не было никаких известий о Южной группе. А без этого трудно было встречным ударом с севера пробить вражеское кольцо. Судьба десятков тысяч бойцов зависела от того, будет ли через голову противника установлена связь. Радиослухачи 44 дивизии охотились в эфире за позывным сигналом 45 дивизии — 7РД. Южную группу вызывала Москва.