За столом враз загалдели, и в общем гаме Шурка улавливал только отдельные реплики вроде:
— А вдруг повезет!
— Мужики поддержат!
— И не надейтесь!
Внезапно сиднем сидевший во главе стола атаман треснул кулаком так, что остаток истаявшего сахара плюхнулся прямо в спирт, и рявкнул:
— Тихо, господа! Как бы там ни было, мы пойдем! В конце-концов, это наш долг!
— Конечно, — немедленно согласился есаул и зло добавил: — Иначе эти полячишки нас и кормить не будут.
К величайшему Шуркиному удивлению, только что буквально взорвавшийся атаман каким-то упавшим голосом возразил:
— Не надо, господа, не надо, прошу вас… Так сложились обстоятельства. Это политика, господа…
— А, какая власть, такая и политика! — махнул рукой есаул и подытожил: — Красные сюда свои банды шлют, поляки в ответ туда, а шашкой размахивать, господа, приходится нам…
— Но тогда зачем вы идете?
Порядком захмелевший штабс-капитан приподнялся за столом и пьяно уставился на есаула через стекла съехавшего набок пенсне. В свою очередь есаул, обведя всех тяжелым взглядом, отчеканил:
— Я, господа, привык без затей. Да, я иду. Зачем? Да хотя бы, для того чтобы порубить десяток комиссарствующих жидов!
Слова есаула враз перекрыл одобрительный гул общей ругани, поминавшей уж совсем по-простому евреев, комиссаров, ЧК, а заодно и поляков вкупе с прочими иноверцами. Шурка тоже хотел вмешаться, но как раз в этот момент в комнате появился до этого где-то пропадавший адъютант и без всякой субординации, обратившись прямо к Яницкому, сообщил:
— Господин поручик, вас там какой-то пан добивается.
— Где он? — как бы стряхивая наваждение, Шурка помотал головой.
— Я его с казаком к вам на квартиру отправил, пусть там ждет…
За столом как раз собирались разливать пунш, и Шурка, испросив взглядом разрешения атамана, незаметно покинул застолье. К вящему удивлению поручика, на квартире его ждал не капитан Вавер, как было предположил Яницкий, а неожиданно возвратившийся из Парижа полковник Чеботарев.
Он, видимо, только что зашел в дом и теперь с интересом осматривался. В комнате было две железных кровати, стол и лавка, покрытая домотканым половиком. Еще в красном углу перед иконами в окладах из фольги теплилась лампадка, да попахивала керосином стоявшая посреди стола семилинейная лампа.
Увидев Шурку, полковник, словно они расстались час назад, помахал ему рукой и кивнул на обстановку:
— Что, это тебе не Варшавские апартаменты?
— Но и не охотничья фанза… — в тон ему отозвался Шурка.
— Ну, там хоть мух нет, — сразу возразил Чеботарев.
Мух действительно была пропасть. Шурка немедленно снял с изголовья полотенце, украшенное красными вышитыми петухами, и принялся махать им по всем углам. Полковник, помогая ему, тоже замахал фуражкой, и через минуту-две темное мушиное облако как бы растворилось в оконном проеме.
Шурка сразу же прикрыл створки, накинул для надежности крючки рамы и повернулся к Чеботареву:
— С возвращением вас!
— Да уж… — Полковник опустился на лавку и показал на вторую кровать. — Напарник скоро заявится?
— А я сам, хозяева на сеновал перебрались, так что, если что, коечка в вашем распоряжении.
— Вот это кстати… — Чеботарев расстегнул воротник рубахи и деловито спросил: — Значит, ты с ними?
— Да, — коротко ответил Шурка.
— Ну и дурак, — добродушно заметил Чеботарев.
Шурке вспомнился недавний шум за столом, и он нахмурился.
— Не отговаривайте, господин полковник, потому как, если есть хоть малейший шанс, я все равно пойду!
— Знаю, что пойдешь… — Чеботарев вздохнул и по-медвежьи заворочался на лавке. — Эх, Шурка, Шурка, если б ты только знал, какие силы во всем этом заинтересованы…
— Знаю, — Яницкий сердито вскинул голову. — Поляки. Благодетели наши…
— М-да, — Чеботарев наконец-то устроился поудобнее. — Вон Александр Освободитель хотел конституцию ввести, а его бомбой… Все говорят, в пятом году народ поднялся, а на самом деле японские деньги работали. И большевичков этих тоже деньги, только немецкие, нам подсудобили, про остальных и не говорю… А ты мне — поляки… Поляки что, так, пустое. Всему вашему рейду грош цена в базарный день. Все, что с той стороны делается, мужички в ту же «двуйку» чуть ли не каждый день доносят. Вот так-то…
Если бы Чеботарев не говорил все это с такой грустью, за которой угадывалось точное знание, может быть, Шурка б и сорвался, но именно интонации полковника заставили поручика тихо сказать:
— И все равно, я не могу отказаться…
— А отказываться, Шурик, не надо. Я знал, что ты пойдешь, потому и торопился.
— Что, есть дело? — оживился Яницкий.
— Есть, — Чеботарев отодвинул в сторону мешавшую ему керосиновую лампу. — Отряд ваш красные, так или иначе, расколотят, поэтому ты удерешь раньше…
— Как тогда, в Маньчжурии? — напомнил Яницкий.
— Именно, — улыбнулся Чеботарев. — Пиджачок свой на толстовочку сменишь, и упаси тебя бог форму напяливать. Тебе в штатском будет способнее. Купишь билетик и ту-ту… В поезде у народа язык развязывается, а еще лучше в пивной у нужного места посидеть, послушать… Поверь мне, и расспрашивать никого не надо будет. Так информацию соберешь и — обратно. А вдруг сцапают, так я тебе легенду приготовил.
— Это какую же? — заинтересовался Шурка.
— Ты, альфонс варшавский, застрял в Одессе… Ты ж вроде жил там одно время, так? — уточнил Чеботарев.
— Так, — подтвердил Шурка.
— Ну вот, документы тебе сделал Яков Гринблат, а встречался ты с ним в заведении Яшки Либермана.
— А цель-то какая? — усмехнулся Шурка.
— О, цель это главное… — Чеботарев многозначительно поднял палец. — Пробираешься ты в одно имение под Елабугой. Там хозяйка золотишко припрятала. Это, брат ты мой, сработает…
— Так за ним же и полезут!
— А оно там есть! — расхохотался полковник.
— Так это… — наконец-то догадался Шурка.
— Оно самое, — оборвал его полковник и придвинулся ближе. — Сиди и слушай внимательно.
Чеботарев зачем-то глянул в окно и, вытащив из кармана сложенный вчетверо план, развернул его на столе…
Полковник Кобылянский, помахивая тросточкой, шел по Гиринской. Чувство звериной настороженности все еще не отпускало его даже здесь, в центре, и полковник то и дело вздрагивал от ставшего непривычным городского шума, крика разносчиков и автомобильных клаксонов.
Последнее время он жил то в одной, то в другой лесной деревушке, а то и вообще скрывался на дальней таежной заимке. Знакомство со смекалистым мужиком привело полковника не куда-нибудь, а в ряды повстанцев, что поначалу вселило некоторую надежду, но в конце-концов обернулось новым разочарованием.
Там, в таежной глухомани, у полковника было время поразмыслить о том, что вокруг происходит, и он, разобравшись во всем досконально, принял решение. Поскольку надежд на мало-мало приемлемый исход не было никаких, полковник выбрал момент и с группой маньчжурских переселенцев ушел за кордон.
Правда, во всей этой лесной эпопее нашелся и один положительный аспект. Полковник Кобылянский, избавившись от всех и всяких иллюзий, научился осторожности. Теперь его уже нельзя было захватить за карточным столом и вот так просто вести под дулом пистолета.
Но, как с горечью констатировал сам для себя Кобылянский, от всех своих иллюзорных надежд он так и не сумел избавиться, что и привело его в Харбин, заставив по заранее условленному телефону позвонить Костанжогло.
Дойдя до кафе «Марс», полковник Кобылянский остановился и начал осматриваться по сторонам, ища Костанжогло. Мимо сновал разноязыкий люд, ехали повозки, коляски и даже автомобили, но, сколько ни присматривался полковник, его никто не ждал.
Слегка запыхавшийся Костанжогло появился минут через десять и, едва завидев Кобылянского, еще издали принялся разводить руками, явно извиняясь за опоздание. Последнее время полковнику и самому пришлось оставить условности, но он все же недоуменно пожал плечами.