Вдохнув запах мыла с арбузным ароматом, мама закрыла глаза с мечтательной улыбкой. Понюхала и кофейный шампунь, отвинтив крышечку. Покрутила тюбик с кремом для рук. 

    - Эвочка... Зачем же ты... вы... - в её глазах стояли слезы. - Надрывались, везли в несусветную даль... Не стоило беспокоиться... 

    - Стоило. Только так и не иначе - обняла я маму, и мы снова расплакались. 

    А потом настал черед женской галантереи: теплых перчаток, колгот и нижнего белья. 

    - Мам, я выбирала наобум. Ориентировалась на свой размер. 

    И не прогадала, - добавила про себя. Мама оказалась выше меня на пару сантиметров и чуточку стройнее, или, как говорят на побережье, тощеватее. 

    - Мягко, - погладила она ткань. - Спасибо, Эвочка, спасибо... 

    И опять мы плакали. 

    - Рёвушки-коровушки, - сказала мама, утерев слезы. Она тоже готовилась к моему приезду. Связала носки, а кофту не успела довязать, потому что поздно узнала о моем приезде. 

    - Осталась половина левого рукава, а воротник есть... Пуговки пришьем, и готово. Ну, как? - спросила она с надеждой, когда я примерила заготовку. 

    Моя ладонь прошлась по готовому рукаву. Мама старалась. При вязании она создала затейливый орнамент, использовав пряжу трех цветов. 

    - Боже мой, какая красота! Прекрасно! - поцеловала я рукодельницу. 

    Это не штамповка, созданная бездушной машиной. Каждая петелька вывязана руками дорогого и любимого человека. В кофте, связанной мамой, мне будет вдвойне теплее. 

     

    Шифроадрес мамы - 5554. Первая пятерка - номер округа. Вторая пятерка - номер поселения-сателлита Магнитной. Это та деревенька, которую мы проехали мимо на "Каппе". Третья пятерка - номер хутора, на котором проживает мама. И четверка - номер её дома. Сухо и бюрократично. А местные жители придумали более сочные названия. Мамин хутор называется Шлаковкой, от слова шлак, который образуется при плавке руды. Деревня-сателлит носит название Томлёнка - по виду стали. Есть еще Гвоздильня, Наковаленка, Бородка, Напильничье, Крица, Подсека, Домница... Да разве ж упомнишь зараз столько названий? Зато как певуче звучит! 

    Шлаковка... Я родилась в этих местах. Расположение хуторка таково, что меж гор образовался широкий зазор, в который по утрам заглядывает солнце и освещает небольшой луг. Сейчас он выкошен, и трава убрана в стога. На лугу пасутся две стреноженные лошади. Еще я видела коз и коров на склоне, но из-за дальности не смогла сосчитать. 

    Летом, в безоблачные дни, хуторок освещен солнцем с утра и до вечера, что считается редкостью для здешних мест. Заросшей тропкой можно дойти до шумной речушки Журчавы, протекающей по долине и жмущейся к противоположной горе. Не речке есть мостки и отгороженная заводь - для стирки. Вода в Журчаве холоднючая, как и во всех речках, текущих с гор, но в заводи потеплее. Прополоскал бельишко - нужно поднять затвор, чтобы вода протекла и набралась свежая. 

    В Шлаковке - пять домов и пять семей. И пусть у местных выдуманные имена и фамилии, навязанные политическим режимом, жители откликаются на свои настоящие имена. 

    Мама жила одна, а хозяйство вела в общейке. И все ж отсутствие мужской руки в доме сказывалось в разных мелочах, начиная от провалившегося пола в бане и заканчивая частичным отсутствием дранок в кровле. Всё непрочное и ненадёжное, даже тележка для бадейки, готовая вот-вот развалиться. Забора практически нет, лишь почерневшие от времени столбы с прожилинами да жалкое подобие калитки. Ни замков, ни крепких запоров. От кого прятаться-то? Зато дорожки вымощены камешками, чтобы грязь не прилипала к обуви. 

     Егор помаялся от безделья да и попросил у мамы инструмент. Она, конечно, воспротивилась: вдруг зять покалечится, работая руками? Беспокойство тёщи задело Егора за живое и повысило градус упёртости. Не знаю, охладил ли его пыл молоток, у которого набалдашник ходил ходуном на рукоятке, и жалкая кучка гвоздей внушительного размера, но муж пропадал на улице, периодически постукивая, и в избу заходил затем, чтобы поесть. Зато позже выяснилось, что тележка окрепла и катится уверенно, а бадейка жестко фиксируется с помощью свежеприбитых клинышков. 

    - Мой талантище, - обняла я Егора. - Никому тебя не отдам. Научусь стучать молотом по наковальне и прикую к себе цепью. 

    На второй день пребывания в Шлаковке мы с мужем отправились до колодца по единственной на хуторе дороге. Мамин дом - самый дальний, возле луга, а колодец - общий. В здешних местах колодцы копаются тяжело и не очень глубоки. Каждый раз мама порывалась идти с нами, и мне насилу удалось её отговорить. Маму тревожило всё - что мы сорвемся в колодец, что по пути переломаем конечности или случайно поранимся. И даже легкомысленное заявление, что "тут всего-то два шага сделать", её не успокаивало. 

    Калитку соседнего дома облюбовали три девочки девяти-одиннадцати лет, в скромных платьицах и то ли в тапочках, то ли в ботиночках. Они уставились на нас как необычайное явление. Вот никогда не могу с точностью угадать возраст, интуицию отрезает напрочь. 

    - Привет, - помахала я рукой. Ни ответа, ни привета. Девочки застыли, даже моргать перестали. 

    - Глашка, а ну домой! Полы не мыты, а тебя днем с огнем не найти! - раздался женский окрик. Девочки вздрогнули, а заодно и мы с Егором. 

    У калитки крайнего дома стояла дородная женщина с хворостиной. Одна из девочек пробралась бочком мимо колодца и побежала со всех ног, а две её подружки исчезли за кустами. 

     - Дикие какие-то, - заметил Егор, крутя поскрипывающий и заедающий ворот. 

    - А как ты хотел? Тут приезжих отродясь не бывало, вот они и чураются. 

    Женщина взглянула издали на опустошение колодезных запасов и ушла в дом. 

    А ближе к вечеру мама повела нас знакомиться с хуторскими. Она стучалась в дверь, и мы проходили через сени в горницу. И везде нашу компанию встречал незатейливый деревенский быт. 

    По соседству жила женщина лет тридцати-тридцати пяти, с двумя дочками - теми девочками, которых мы видели днем. В ограде разгуливали куры, и подворье было побогаче, нежели у мамы. Девочки вели себя как мышата: не галдели, не липли с расспросами. Залезли на печь и посматривали оттуда с любопытством. Хозяйку звали Тамарой. Она выглядела уставшей и держалась за поясницу, обвязанную платком, но поздоровалась доброжелательно. Когда мы вышли на улицу, мама пояснила, что в начале лета у Тамары погиб муж. Он работал на одном из рудников и по неосторожности упал в реку, сорвавшись. Тело нашли через две недели, на отмели.