В пятидесяти километрах к югу от Рудни-Бобровской находился «оперативный маяк» во главе с Фроловым. Там происходило формирование местных вооруженных отрядов.

Оборудовав площадку около села, мы начали принимать самолеты. Вместе с нами местные жители раскладывали сигнальные костры. Самолеты из Москвы приходили почти каждую ночь, сбрасывали нам грузы. В воздухе раскрывались огромные парашюты, и у костров «приземлялись» тюки в мягкой упаковке с боеприпасами, обмундированием, теплой одеждой, шоколадом, папиросами и прочими нужными нам вещами.

Бойцы отогрелись в хатах, привели в порядок свое обмундирование.

Но все же долго не могли привыкнуть партизаны к хатам. До этого мы семь месяцев жили на свежем воздухе. В жару и мороз, в вёдро и дождь спали почти под открытым небом. Гостеприимные, натопленные дома казались теперь нестерпимо душными. И, за небольшим исключением, бойцы по нескольку раз за ночь выходили на мороз подышать свежим воздухом.

Известия с фронтов прибывали все более и более отрадные. У стен волжской твердыни армии немецких захватчиков окружены кольцом наших войск. Это кольцо сжималось все теснее. Уничтожение врага на этом отрезке было теперь вопросом времени. В январе советские войска прорвали блокаду под Ленинградом. На Северном Кавказе началось стремительное наступление Красной Армии.

Хорошие известия вызывали необычайный подъем духа у партизан и всего населения.

Не было, пожалуй, более радостного события в нашей жизни, чем хорошая сводка, и то, что эти хорошие сводки приходили теперь каждый день, создавало особое, постоянно приподнятое настроение. Мы жили в предчувствии праздника.

Наступление Красной Армии вносило растерянность в среду оккупантов, вызывало у них новые и новые приступы бешеной злобы.

…Кузнецов, вернувшись из Ровно, сообщил о приказе Эриха Коха очистить Полесье от партизан.

Надо сказать, что к этому времени прибыло в наши районы два батальона из партизанского соединения Героя Советского Союза генерала Сабурова. Кроме того, в селе Вороновке стоял отряд подполковника Прокопюка.

Скопление партизан поблизости от Ровно беспокоило фашистов. Во исполнение приказа гаулейтера шеф ровенской полиции Питц сосредоточил в городе тысячи две эсэсовцев, прибавил к ним группы украинских националистов и расставил гарнизонами по районным центрам вокруг нас.

Получив эти сведения, мы приняли контрмеры. Через местных жителей, ходивших по нашим заданиям в разведку, распространили слух, что партизаны собираются нападать на районные центры. Слухи дошли до фашистов, и, вместо того чтобы наступать на нас, они стали готовиться к обороне. В помещениях, где они расквартировались, гитлеровцы обили толстым железом двери, на окнах из такого же железа сделали ставни с амбразурами для пулеметов и пушек. Вокруг помещений отрыли окопы, поставили проволочные заграждения. А мы тем временем, пока враги сидели в ожидании партизан, продолжали свою работу.

Не проходило дня, чтобы наши радисты не передали в Москву очередное сообщение из Ровно, из Луцка, из Сарн, со станции Здолбунов. Разведчики трудились на славу. Они были гордостью отряда, его золотым фондом. Но не меньше уважались у нас и связные, эти скромные люди, изо дня в день совершавшие свой подвиг.

Воистину подвигом был их опасный путь из города на «маяки», с «маяков» в отряд. Одним из этих скромных героев все считали Николая Приходько. Никто не знал, когда он отдыхает, как не знали и того, каким неожиданностям подвергается он в пути. Кое-что смутно доходило до нас о его приключениях, сам же он молчал, иногда лишь выдавая себя озорным блеском глаз. Этого он скрыть не мог.

Число связных мы собирались увеличить — этого требовали растущие размеры работы. Группа бойцов, тщательно отобранных, проходила специальные занятия. В этой группе обращал на себя внимание одиннадцатилетний мальчуган по имени Коля, по прозвищу Коля Маленький. В отряд он попал недавно, но все уже хорошо знали его историю.

Один из наших разведчиков — Казаков — отбился от своей группы, направлявшейся к станции Клесово. Казаков, разведчик молодой, не умел как следует ориентироваться. Целые сутки бродил он по лесу и не мог найти дороги к лагерю. Куда бы ни пошел, через час-два снова оказывался на старом месте.

Ночь он провел в лесу, утром снова начал поиски. Но все старания его были напрасными.

Под вечер Казаков услышал мычание коров. Осторожно, избегая наступать на валежник, он направился в ту сторону, откуда доносилось мычание.

Казаков вышел на лесную полянку. На пеньке сидел мальчуган, усердно строгавший ножиком палку.

Партизан подошел к мальчугану.

— Как тебя звать, хлопчик?

— Коля.

— Ты здешний?

— Тутешний.

— Из какого села?

— Из Клесова.

— А далеко отсюда до Клесова?

— Та километров двадцать пять буде.

— И ты так далеко гоняешь скот? — удивился Казаков.

— Та я ж тут роблю. У одного хазяина. Його товар пасу. А ты, дядечку, часом, не партизан? — спросил мальчуган, показывая глазами на винтовку за плечами у Казакова.

— А ты встречал здесь партизан? — поинтересовался Казаков.

— Та ни. Люди кажуть, що километров за тридцать партизаны, а я их не найшов.

— А зачем ты их искал?

— Я теж хочу в партизаны, — решительно заявил пастушонок.

Так они познакомились.

Колиного отца замучили фашисты. Мать и старшего брата угнали в Германию. Раньше мальчик учился в школе, теперь школы закрыты, он пошел в пастухи, чтобы как-нибудь прокормиться.

— Вот что, Коля, — сказал Казаков. — Время позднее. Ты гони скот в деревню и принеси чего-нибудь поесть.

Коля защелкал кнутом, засвистел и погнал свой «товар». К ночи он вернулся, принеся с собой кринку молока, лепешки и сало.

— Кушайте, дядечку. Це мени на вечерю хазайка дала.

Казаков набросился на еду. Коля — сразу же к нему с вопросом:

— Дядечку, можна я с тобою до партизанив пиду?

— Командир заругает… Мал ты еще.

Мальчик насупился и долго молчал. Ночью он привел Казакова в какой-то двор, и там, на сеновале, партизан, не спавший две ночи, заснул мертвым сном.

Коля похаживал неподалеку от сарая, охранял его, а на рассвете разбудил и пошел провожать.

Утром крестьяне выгнали из дворов свой скот, но пастушонок не явился. Его долго искали, окликая по дворам. Коли нигде не было.

— Та куды ж вин сховався? — удивлялись жители.

А Коля и Казаков были в это время далеко от хутора. Они шли к Рудне-Бобровской. Партизаны отнеслись к мальчику так ласково, что не оставить его в отряде было нельзя.

С Колей я встретился на второй день после его прихода. Вижу — сидит среди партизан белобрысый щуплый мальчуган.

— Как тебя зовут? — спрашиваю.

— Коля. — И, поднявшись, он стал навытяжку, подражая бойцам.

— Хочешь с нами жить?

— Хочу.

— А что же ты будешь делать?

— А що накажете.

— Ну что ж, — согласился я, — будешь у нас пастухом. У нас ведь тоже есть стадо, побольше, пожалуй, чем у твоего хозяина.

— Ни, пастухом я вже був.

И как мы его ни уговаривали, Коля ни за что не хотел ходить за стадом.

— Скотыну пасты я миг у куркуля, у кого я робыв, а до вас прийшов, щоб нимакив быты.

Сначала Коля был в хозяйственном взводе, помогал ухаживать за лошадьми, чистил на кухне картошку, таскал дрова. Все делал охотно и быстро, но постоянно приходил осведомляться: когда наконец дадут ему винтовку?

Вместе с другими новичками он пошел в учебную команду и на «отлично» сдал экзамен по строевой подготовке.

Присмотревшись к мальчику, мы решили готовить из него связного. Верилось, что этот Маленький совершит большие дела.

Ребятишек в отряде прибавлялось, и я не препятствовал этому, видя, как любовно относятся к ним партизаны. Вначале был у нас Пиня. Он сделался предметом всеобщей нашей заботы. Разведчики не возвращались в отряд без того, чтобы не принести ему гостинец. Когда Пиню отправили в Москву, многие долго о нем тосковали. Теперь в отряд пришел Коля. Пришли со своей матерью, Марфой Ильиничной Струтинской, Вася и Катя, пришла племянница Марфы Ильиничны Ядзя. Присутствие детей делало лагерь как бы более уютным.