- Та-ак!…

Огнежка не вошла, а почти взлетела на новый корпус, раскачивая резвыми ногами шаткий трап и что-то восклицая вполголоса. Решила после работы заглянуть в клуб, где будет какое-то казенное “действо”.

Неведомые парни спорили, размахивая кулаками, кому из них танцевать с Тоней. Пока спорили, Тоню утащила в круг рябая, - крупной стати женщина в цветастом платье - бригадир из соседнего треста. Она слушала ни на минуту не смолкавшую Тоню, горделиво произносящую на свой лад профессионализмы подсобниц: “как мы лОжим”, “сколько лОжим”, внимала ей, приоткрыв щербатый рот и глядя на нее как на полководца, только что вернувшегося из победного похода.

Когда они, кружась и обдавая Огнежку запахом цветочного одеколона, промчались мимо нее, расслышала: “ЛожкИ.. ЛожкИ..”

Куда бы ни являлся затем Огнежка -на постройку, в рабочую столовую, в красный уголок, - всюду слышались удивленные, ликующие: “ЛожкИ… ЛожкИ?.. ЛожкИ!”

Наконец, началось обещанное “действо.” Всю шею извертела - нет Ермакова. Появился кособокий Инякин с целой командой. Незнакомые хорошо упитанные мужики. Инякин кричал в микрофон, что в стране, ну, конечно же, “начинается новый этап жизни нашей страны и партии”. На самом деле, очередная кампания агитпропа. Борьба за звание ” бригад коммунистического труда”. Оповестил вскольз о том, что они будут возводить высотное здание. В другом конце Москвы. Для газеты “Правда”. Надрывался : “Лучшие бригады Ленинского проспекта - на возведение ” Правды”!

Слушали молча. Иронично. Гуща пробормотал под чей-то пьяный смешок. - А нам, что правду сложить, что кривду, Что начертят, то и сложим.

- За кривду боле “выведут”, - весело отозвалась Тоня, - куды побежишь, патриот твою мать?

Пофыркали кругом, посмеялись и, едва Зот Инякин завершил свое благоговорение про значение советской печати, затопали к мужской раздевалке Чумаковской конторы, где, знали заранее, будут, в какой уж раз! пересматривать

рабочие разряды.

Это была все та же раздевалка , тесноватая, с низким фанерным потолком шкафчиками вдоль стен, выкрашенными белилами.

Но на этот раз низкий потолок не так давил на душу. Его, похоже, и не замечали. Монтажники глядели в широкие окна своего “гаража” , удивленно повернулись к Тоне, услышав ее трубный Тонин возглас… - Коммунистицкую? Эт-то на что?

Гуща на мгновение перестал жевать колбасу:: - он обедал всухомятку, на ходу, торопясь в город, где он, по его признанию, “прихалтуривал по плиточному делу” Икнув и утирая губы рукавом ватника, Гуща прошипел насмешливо:

- С нашим-то рылом в калашный ряд!

Кто-то в углу раздевалки засмеялся.

Нюра, сидевшая с Тоней на одной табуретке, бросила сокрушенно:

- Не по-людски ты питаешься, дядь Вань, - не по-людски и рассуждаешь..

- Так как, беремся за гуж? - спросил маленгькая Ксана, невестка Гущи и, не отыскав ни в ком поддержки, присела у стены на корточках со словами: “Я что? Я - как все…”

У Александра, который стоял возле необструганного, сбитого кое-как, наспех, стола, взмокла переносица. Передернув плечами, он отвернулся к стене. Медленными движениями расстегнул свой ватник, скинул с себя, повесил в шкафчик. А когда вновь обернулся к бригаде, лицо его по-прежнему было раздумчиво-спокойным. Лишь глубокая, как вмятина, переносица поблескивала влажновато. Но ведь духотища!

Поднял над головой руку, показал на потолок. Произнес властным, бригадирским голосом, оборвавшим гомон:

- Сварили там, а хлебать нам… Никаких званий-названий чтоб не просить! Слыхали? Заранее звонить нечего… Выложим, сколько сможем - тогда видно будет.

В клубе об этом больше не думали и не говорили…

Новая техника хлынула- значит - новые разряды - новые обиды. В тишине раздавался лишь протяжный и чуть осипший голос Нюры, которая вместе со всеми продолжала распределять совсем другие, бригадные “ложкИ”

- Инякин Тихон Иванович! - Нюра перекричала посвист поземки.—Что ему?

- Шестой! - буркнул Гуща, топтавшийся позади всех. Он никак не мог решиться уехать “на халтуру”. Чертов день!

- Вообше-то он нынче пособлял! - Тоня считала своим долгом напомнить об этом.- Такелажник он сноровистый.

- Я плотник…-неуверенно донеслось из угла раздевалки.

- Пло-отник?! - взвился Гуща.- Что ты в нынешнем году, кроме этого колченогого стола, сбил-сколотил?

- Плотник на сборке-профессия вымирающая,- прохрипел Силантий, который сидел на корточках неподалеку от Инякина, оттопырив ладонью ухо.- Вскорости тебя, Тихон, посадим под стекло и будем показывать, как этих… как их? .. ихтиозавЕов…

Тихон Инякин слушал, вытягивая жилистую шею и теребя пальцами потухшую папиросу. Огнежка вспомнила невольно: не выписали как-то Инякину, по забывчивости тогдашнего бригадира Силантия, рублей что-то около тридцати - он, Тихон, поднял возле кассы такой тарарам, со всех, концов сбежались, думали, зашибли кого.

Ныне Тихон Инякин терял вдесятеро, и безвозвратно, а в ответ лишь своими рыжеватыми ресницами хлоп-хлоп. .

Огнежка спросила Александра: не без удивления, почему Тихон Инякин и голоса не подает? Не может же человек вдруг перестать быть самим собой.

Александр усмехнулся:

- Умный пес на хозяина не брешет!

“Вот оно! - мелькнуло у Огнежки. - Приказали Игорю, чтоб и духа его на стройке не было. Нет его, законопослушного Игорька, а дух вот он! Дух “не задушишь, не убъешь”, как поют военные хоры. Он Хрущу не подчинен.

- Ульяна Анисимовна Краснухина!..

Тетку Ульяну включили в монтажную бригаду подметальщицей. Оказалось, позарез нужен в монтажной бригаде человек, который бы соскребал ледок и смахивал снег и песок с торцов “панелей Ермакова”: сборка требует чистоты!

- Какой, товарищи, предлагаете разряд Ульяне Аиисимовне?.. Что? Ты, Тихон, жадоба известный. Лишнюю десятку пожалел… Что нужнее на сборке панелей - метелка или твой рубанок?.. Какую разницу положим между бригадирским черпаком и ложкой Ульяны Анисимовны? Чтоб не было у нас ни уравниловки, ни нынешнего свинства?

Погомонив, бригада пришла наконец к согласию.

Тетка Ульяна поднялась со скамьи и, затянув под подбородком свой головной платок, вышла на середину раздевалки и поклонилась бригаде поясным поклоном.

Есть Игорь Иваныч - нет Игоря Ивановича - жизнь на стройке Заречья шла своим чередом

Желтые фары панелевоза запрыгали на ухабах точь-в точь по графику, составленному Александром. В семь тридцать утра. Затемно.

Нюра шепнула, еще не веря самой себе:

- Наш?

Включили рубильник - монтажников в первое мгновение точно магниевой вспышкой ослепило.

Пока бетонная панель плыла, чуть покачиваясь, над фундаментом, Ульяна Анисимовна успела скребком и струей горячей воды из брандспойта очистить ото льда и засохшей глины место для нее, положить с краю стены и выровнять арматурную сетку. Еще, казалось, не растаяли в воздухе шорохи и глухое звяканье арматурной сетки, а Нюра уже раскидывала на ней совковой лопатой “постель” из цементного раствора, при свете прожекторов зеленоватого и вязкого, как ил.

Стеновая панель, еще теплая, как утренний хлеб, мягко укладывалась на свое ложе, подправляемая на весу ладонями и плечами монтажников-мужчин. Потом наступала очередь Тони, которая стояла наготове, с деревянной лесенкой в руках, точно воин, собравшийся штурмовать в ночи крепостные стены. Тоня прислоняла лесенку к панели, еще не приваренной автогеном к другим, и, чтоб панель не рухнула вниз бетонной глыбой, прикручивала к ней металлическую растяжку, похожую на гигантскую вязальную спицу. Она словно бы вязала дом из этих спиц, стоя на лесенке и привычно сжимая коленями развевающуюся поверх лыжных брюк юбку.

Когда Тоня не сдерживала юбку, она колыхалась над бригадой, как голубовато-синее спортивное знамя.

Новая беда подкрадывалась незаметно. Поначалу думалось все идет хорошо. Панелевозы подкатывали к постройке, как вагоны электрички к платформе. За редким исключением, минута в минуту.